Бомбардировщики
Шрифт:
Недалеко от аэродрома, на железнодорожной станции, горели постройки и бензосклады. Высоко в безоблачное небо вздымались языки пламени. А над ними, словно пчелиный рой, кружились вражеские самолеты, высматривая цели, чтобы сбросить на них смертоносный груз.
Часто фашисты бомбили и наш аэродром. Обычно группа «Юнкерсов» появлялась рано утром. Самолеты становились в круг и, пикируя один за другим, сбрасывали бомбы. Наши самолеты были замаскированы в земляных укрытиях, так что налеты приносили мало вреда. Все же ощущение во время бомбежек было далеко не из приятных. Особенно действовал на нервы пронзительный вой сирен, установленных на вражеских самолетах. Однако скоро к ним привыкли, а потом даже научились определять, где разорвутся бомбы.
В то время каждый из нас мечтал сбить
В начале войны на наш аэродром села эскадрилья истребителей, которая вела непрерывные бои с первого дня [14] вероломного нападения фашистов. Многие самолеты имели повреждения. Мне приказали осмотреть и привести в боевую готовность вооружение на самолете майора, командира эскадрильи. Я принялся за работу. Майор сам помогал мне. Мне нравилось его лицо. Черные волосы тронуты сединой, у глаз лучики морщин. Глубокая складка между бровями прорезала широкий лоб. Взгляд усталых, воспаленных глаз строг. Видно, этот человек не спал ночь, может быть, не одну. Комбинезон прожжен в нескольких местах. Под ним я заметил два ордена и несколько медалей. Майор спешил и работал с ожесточением, сбивая в кровь руки и не обращая на это никакого внимания. Капот мотора был пробит осколками в нескольких местах, пушка и два пулемета не стреляли - гарь, копоть образовали на металле плотную корку, заклинив детали. Лишь два пулемета работали хорошо.
– Нужно почистить, - сказал я.
– Снимай!
– коротко приказал майор.
Мы сняли два пулемета и пушку. Быстро разобрали их и принялись оттирать пороховой нагар. Это удавалось плохо и раздражало майора.
– Пусть части полежат в бензине минут пятнадцать, потом легко отчистятся, - предложил я.
– Некогда, - сказал он.
В это время над аэродромом появились фашистские истребители. Их было много.
– Закрывай капот!
– быстро скомандовал майор.
– Как? А пулеметы?-со страхом спросил я.
– Живей!
Он быстро впрыгнул в кабину и запустил мотор. Самолет прямо со стоянки понесся по аэродрому, набирая скорость. Трижды на взлете отказывал мотор, но каждый раз, зачихав, снова начинал тянуть, словно понимал; какие надежды возлагает на него летчик.
Маленький, юркий истребитель быстро набрал высоту. Через несколько минут мы услышали частые пулеметные очереди. Бой был неравным. Пока подоспели [15] на помощь наши самолеты, смельчака атаковали уже четыре стервятника. Но он, изловчившись, зашел в хвост одному из них, и «Мессершмитт» вспыхнул. Недолго длилась схватка. Фашистам удалось поджечь самолет. Летчик не выпрыгнул с парашютом, он бесстрашно направил горящую машину ов гущу врагов, продолжая стрелять по фашистским самолетам…
Я так и не узнал его фамилии. Сильный, смелый, презирающий смерть - таким он запомнился мне навсегда. Часто в трудные минуты образ этого летчика вставал перед глазами и словно требовал: «Не бойся врага, бей его крепко, не давай пощады…»
Настали и для нашего полка дни боевой страды. Старшина Афанасьев сбил два фашистских истребителя, но и сам получил тяжелые ранения. Экипаж капитана Сулиманова разбомбил крупное скопление танков противника, поджег два эшелона с боеприпасами. Старший лейтенант Дельцов со штурманом Козленко сразу завоевали себе славу замечательных разведчиков. Они делали в день по три-четыре вылета, доставляя в штаб ценные сведения о противнике, успешно фотографируя сосредоточения вражеских войск и техники. В один из вылетов они выдержали неравный бой с вражескими истребителями и совершили вынужденную посадку на территории, занятой врагом. Через неделю отважные разведчики перешли линию фронта и привели с собой пленного гитлеровца, а спустя день снова вылетели на боевое задание.
Много приходилось работать и нам: техникам, механикам, авиаспециалистам.
Часто не только днем, но и по ночам мы ремонтировали моторы, чистили оружие, готовили боеприпасы, подвешивали бомбы. Но я мечтал летать. Попробовал напомнить командиру эскадрильи о его [16] обещании, но тот только рукой махнул в ответ. Я понимал - ему не до меня.В полку были большие потери. Самолетов, пригодных к боевой работе, осталось меньше половины. И вот приказ - выехать в тыловой город для переформирования и получения материальной части. Началась боевая учеба. Полк получил новые самолеты. Это были скоростные пикирующие бомбардировщики.
Самолет имел скорость около пятисот километров в час, мог поднимать в воздух тысячу килограммов бомб, которые подвешивались в бомболюки, мотогондолы и под центропланом. Новые машины были оснащены пятью пулеметами, могли быть в воздухе более трех часов.
Прибыли летчики, штурманы, стрелки-радисты. Комплектовались новые экипажи. Я снова обратился к командиру с просьбой зачислить меня стрелком-радистом. На этот раз он согласился и временно назначил меня в экипаж лейтенанта Артемьева. В свободное время я тренировался в приеме и передаче на радиостанции, изучал материальную часть. Особенно полюбил я кабину стрелка-радиста. Это теперь была моя кабина. Все здесь радовало глаз: вороненые пулеметы, новенькие приемник и передатчик, переговорное устройство, кислородный аппарат, блестящие, покрытые никелем выключатели - тумблеры, бронеплита, установленная наклонно над крупнокалиберным пулеметом, стреляющим вниз и назад. В кабине я мог просиживать часами, пробуя, как работает аппаратура, легко ли поворачивается в турели пулемет, хорошо ли закреплен прицел.
Через месяц я отлично сдал зачеты на воздушного стрелка-радиста и был включен в экипаж старшего лейтенанта Уса. Командовал эскадрильей по-прежнему Сулиманов, ставший теперь майором. Начальником связи эскадрильи был назначен вернувшийся из госпиталя Афанасьев, Уже через месяц я чувствовал себя в воздухе превосходно. Мог ориентироваться на местности, четко работал на радиостанции, неплохо стрелял по воздушным и наземным целям. И, конечно, с нетерпением ожидал приказа о вылете на фронтовой аэродром. Все мы жили в то время одной мыслью - быстрее принять участие в боях.
Приказ был получен скоро. По боевой тревоге полк поднялся в воздух. Сделав прощальный круг над аэродромом и набрав высоту, самолеты взяли курс на запад. [17]
Первый боевой вылет
Передо мной, сколько может видеть глаз, - заснеженное поле фронтового аэродрома. В блеклом, быстро меркнущем зимнем небе появляются черные точки - с боевого задания возвращается эскадрилья. Самолеты идут на посадку. Только один почему-то не торопится, тревожно кружится над аэродромом. Пилот радирует на землю о том, что не выпускаются шасси. Следует команда по радио - садиться «на живот» в стороне от посадочной полосы. Вот уже, вздымая снежный вихрь, самолет коснулся земли. И мгновенно запылал мотор, охваченный прозрачными языками пламени. Все, кто был на аэродроме, устремляются к самолету. Через несколько минут огонь потушен. Санитары вытаскивают из кабины стрелка-радиста. У него бессильно запрокинута голова, в лице - ни кровинки. А рядом, несмотря на тридцатиградусный мороз, сбросив шлемофоны и расстегнув воротники, пилот и штурман, еще не остыв после боя, возбужденно рассказывают о воздушном поединке…
На следующее утро мы получили задание - разбомбить скопление эшелонов на железнодорожной станции, удаленной от линии фронта.
Мороз крепкий. Высунешь голову из кабины - струя воздуха обжигает лицо, моментально мертвеет кожа, то и дело приходится оттирать нос и щеки перчаткой.
Идем плотным строем. Во главе эскадрильи - командир полка подполковник Соколов. В первом звене слева от него - майор Сулиманов, справа - наш самолет.
Флагманский стрелок-радист старшина Казаков держит связь микрофоном с истребителями прикрытия и передает команды группе самолетов. Мое задание - держать связь телеграфом с аэродромом вылета. Связь устанавливаю быстро, передаю, что группа легла на курс, и, перестроившись на волну ведущего, начинаю слушать.