Бомбардировщики

Я согласился. Переписал заявление, заполнил анкету и осторожно, чтобы не помять, положил их в планшет. Погасили «бензинку» и улеглись рядом на нарах.

–  Примут, как ты думаешь?
– спросил я Афанасьева.

–  Примут.

–  А тебя как принимали? Расскажи.

–  Мне, брат, не везло. В финскую это было. Вечером собрание назначили, а днем полетели мы на задание, и пуля угодила мне в ногу. С полмесяца в госпитале провалялся. Вернулся в полк, а комиссар говорит: «Пиши новое заявление». Оказывается, бомба финская прямо в штаб угодила и сгорели мои документы. Написал. А тут приказ - перебазироваться на другой аэродром. Бои беспрерывно шли, не до собрания было. Только через месяц или даже больше приняли.

–  А спрашивали на собрании что?

–  Биографию. Вопросы разные задавали. И ругали тоже.

–  За что же?

–  Политически еще слабо развит, говорили, с дисциплиной не все в порядке… Да ты спи! Вставать завтра рано, - спохватился он и повернулся на другой бок.

Поворочавшись, я убедился, что не засну. Тихонько [34] оделся и вышел из землянки. Ночь стояла тихая, безлунная. После дождя воздух наполнился нежным запахом, будто расцвели ночные фиалки.

«Совсем как у нас на Украине, - думал я.
– Что там сейчас? Чужой солдат хозяйничает и уничтожает созданное нашим трудом. А я? Много ли я сделал? Нет у меня боевых заслуг. Завтра спросят биографию. А что рассказывать? Написал вот, на полстраничке уместилось. Окончил десятилетку, пошел в институт. Затем армия. Авиационный полк. Воздушный стрелок-радист. Вот и все… «Убил ты хоть одного врага, сбил самолет противника?» - спросят. Нет. Но я готов выполнить задание, которое даст мне Родина, партия. Я готов…»

За спиной раздался кашель.

–  Чего не спишь, полуночник? Смотри, вон небо уже сереть начало, скоро подъем.

Я узнал голос командира эскадрильи и поспешил в землянку.

На другой день, после полетов, состоялось партийное собрание. Председательствовал командир эскадрильи майор Сулиманов. Прочитали мое заявление, анкету. Рассказал я свою биографию.

При обсуждении первым выступил Афанасьев.

–  Стрелок-радист он грамотный, старательный. Боевые задания выполняет хорошо, ничего не скажешь. Но есть у него еще некоторая путаница в голове. Увлечений много, и меняются они часто. Неуравновешенность какая-то. Вот раньше о море мечтал, потом говорит: «Летать хочу». А теперь: «Товарищи наши на переднем крае с фашистами дерутся, а я сел в самолет, поработал на радиостанции - и вся война…»

Мне было досадно. К чему он здесь все это выкладывает? Ведь я с ним, как с товарищем, поделился.

Афанасьев словно угадал мои мысли.

–  Скажешь ему - обижается, - продолжал он.
– А обижаться нечего. Раз ты стрелок-радист, всей душой свою специальность боевую любить должен. В этом и состоит твой долг перед Родиной. А в общем, предлагаю принять кандидатам, - неожиданно закончил старшина.

Выступали другие. Говорили о том, что я слабо участвую в общественной работе, мало изучаю стрелковое дело и радиосвязь. [35]

Последним выступил командир эскадрильи.

–  Бывает так, - сказал майор.
– Летает человек, воюет исправно, в бой рвется. Говорят про него: храбрец, жизнь за Родину не задумываясь отдаст, самое место ему в партии. А присмотришься - поверхностное это. Лихость этакая, удальство. Опыта боевого нет и знаний не хватает. И не хочет он этот опыт и знания приобретать. Я, мол, и так достаточно знаю, все постиг и все могу. Один, без товарищей, в бой пойду, не струшу. Такому рано в партию.

Другой, наоборот, тихий, скромный, незаметный. Но приглядись к нему: дело свое знает, сноровистый. И Родину любит не меньше других. Его и за книгой увидишь, и с людьми побеседует, газету почитает, разъяснит что надо. Значит, серьезный человек, расти будет. Партии нужны такие. И те и другие есть у нас в полку, - продолжал майор.
– Далеко за примерами ходить не надо. Возьмите летчика лейтенанта Артюхина. Над колоннами врага летает так низко, что, как сам говорит, «винтами фашистам головы рубит». А не учитывает того, что на такой высоте самолет легко сбить даже из автомата или винтовки. Это никому не нужное и даже вредное лихачество.

А вот другой товарищ - сержант Власов. Нелюдимым кажется, медлительным, а руки золотые и голова на плечах разумная. Исправный и толковый стрелок-радист. Ценить и уважать таких надо…

Я сидел, принимая каждое слово на свой счет, слушал и волновался. Думал: говорит он это, чтобы не приняли.

Но ошибся. За нового кандидата в члены партии проголосовали единогласно.

–  Поздравляю!
– первым подошел ко мне после собрания Афанасьев.

Я с жаром пожал протянутую руку.

Все отправились в землянку. Я отстал и свернул к аэродрому. Хотелось побыть одному, привести в порядок свои чувства, мысли.

Теперь я коммунист. Какие новые обязанности налагает на меня это высокое звание? Товарищи сегодня правильно говорили: «Ты должен быть примером во всем, быть всегда впереди». Это значит, надо быть таким, как коммунисты - командир эскадрильи майор Сулиманов, как мой товарищ старшина Афанасьев или таким, как [36] лейтенант Леонтьев. Они первые в учебе и в бою. Они хорошие товарищи и требовательные командиры, умеют организовать коллектив и повести его за собой.

После первого боевого вылета я присматривался к лейтенанту Леонтьеву. Тогда он совершил героический поступок, посадив боевую машину, подбитую врагом, на своей территории, спас экипаж и самолет. Он в числе первых получил боевой орден. Я заметил, что лейтенант ничуть не зазнался. Наоборот, стал как-то ближе, род нее для каждого из нас. Лейтенанта избрали парторгом полка. И не зря. Он - чуткий и отзывчивый товарищ, первый советчик, воспитатель.

Я еще долго ходил по аэродрому, думая о той большой перемене, которая произошла сегодня в моей жизни. В мыслях было одно: теперь я - рядовой славной партии Ленина. У меня высокие обязанности, и я постараюсь выполнить их с честью.

Через несколько дней в политотделе дивизии мне вручили кандидатскую карточку, на обложке которой было написано: «Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)».

Я спрятал билет в левый карман гимнастерки, ближе к сердцу.

Высота - восемьсот метров

Однажды утром сразу после подъема к нам в землянку заглянул связной командира полка.

–  Командира эскадрильи срочно на командный пункт!
– крикнул он.

Майор вернулся минут через пятнадцать строгий, торжественный.

–  Полетим на Орел. Будем бомбить аэродром, - сообщил он.

Мы пододвинулись ближе к командиру и вытащили из планшетов карты. Орел был камнем преткновения во всех наших полетах. Какое бы задание мы ни выполняли, путь обязательно лежал мимо него. Город надежно прикрывала зенитная артиллерия врага. На трех его аэродромах базировалось около сотни истребителей и почти столько же бомбардировщиков. Мы имели сведения, что недавно сюда прибыли новые авиачасти. Истребители врага [37] всегда барражировали{1} над Орлом в большом количестве.

Каждый знал, что предстоит бой и очень жаркий. Командир уточнял задание:

–  Выйдем к аэродрому, что левее города километров на десять. Эскадрилью будут прикрывать четыре истребителя. Две другие эскадрильи нашего полка бомбят остальные аэродромы Орла. Задача - уничтожить как можно больше техники и вывести аэродромы из строя. Надо, чтобы после налета фашистские самолеты не смогли подняться в воздух. Бомбометание - с высоты восемьсот метров. Огонь зенитных средств ожидается сильный, поэтому придется непрерывно маневрировать…

Задание всем ясно. Мысли направлены к одному - как лучше его выполнить. Нужно твердо запомнить сигналы, маршрут полета, порядок сбрасывания бомб и взаимодействия с истребителями.

Лейтенант Коломенский что-то с жаром доказывает своему штурману, проводя тупой стороной карандаша невидимые линии на карте. Флагманский штурман аккуратно прикладывает целлулоидную линейку к пятикилометровке, вычерчивая маршрут. Командир эскадрильи отвечает на вопросы.

Наконец все готово к вылету. Мы ждем только команды.