Боратынский
Шрифт:
По возвращении в Россию Настасья Львовна с детьми не смогла жить в Муранове; дом на время опустел. Как-то через год приехал в Москву Николай Путята, и они вместе посетили усадьбу. Путята писал к жене Софье, младшей сестре Настасьи Львовны: «<…> тут всё напоминает покойного Евгения. Всё носит свежие следы его работ, его дум, его предположений на будущее. В каждом углу, кажется, слышим и видим его. Я не мог удалить из памяти его стиха:
Тут не хладел бы я и в старости глубокой!Я не пишу тебе о том, что должна была чувствовать Настасья Львовна. Её печаль так глубока, так истинна, что я смотрю на неё с каким-то благоговением, не смея говорить с ней, не смею даже замечать её <…>».
В августе 1845 года, через год и два месяца после смерти Боратынского, кипарисовый гроб с его останками перевезли морем из Неаполя в Петербург.
Похороны прошли в пятницу 31 августа 1845 года на Тихвинском кладбище Александро-Невской
Боратынский упокоился близ Крылова, Гнедича и Карамзина.
Вдовой был воздвигнут памятник с портретом Боратынского в медальоне, под ним — две строки из стихотворения «Отрывок»:
В смиреньи сердца надо верить И терпеливо ждать конца.…Эта смерть на чужбине… кипарисовый гроб, плывущий морем в отчие пределы… и, наконец, упокоение в родной земле…
Двумя десятилетиями раньше нечто подобное случилось с Байроном, жившим в Италии и умершим в Греции.
В последней строфе своего последнего стихотворения «Дядьке-итальянцу» Боратынский вспомнил судьбу английского поэта. Стихи оказались пророческими, они словно бы — о самом себе:
О тайны душ! Меж тем как сумрачный поэт, Дитя Британии, влачивший столько лет По знойным берегам груди своей отравы, У миртов, у олив, у моря и у лавы, Молил рассеянья от думы роковой, Владеющей его измученной душой, Напрасно (Уст его, как древле уст Тантала, Струя желанная насмешливо бежала.) Мир сердцу твоему дал пасмурный навес Метелью полгода скрываемых небес, Отчизна тощих мхов, степей и древ иглистых! О, спи! безгрезно спи в пределах наших льдистых! Лелей по-своему твой подземельный сон, Наш бурнодышащий, полночный аквилон, Не хуже веющий забвеньем и покоем, Чем вздохи южные с душистым их упоем!Всё верно: Элизий земной, он не на чужбине — на родине…
ИЛЛЮСТРАЦИИ