Борьба без проигравших

— Все это было для тебя наскучившей игрой, Лиззи, не так ли? Просто тебе захотелось посмотреть, до какой степени ты можешь манипулировать человеком, сможешь ли довести его до ручки. Тебя это развлекало? По крайней мере, финал оказался достаточно драматичным! Должно быть, это чертовски лестно, когда из-за тебя кончают самоубийством. Есть о чем поболтать в салоне красоты.

Спокойное выражение ее лица разочаровало Калеба.

Он первым отвел взгляд. Сомнения, как кислота, разъедали его душу. Он прямо-таки ощущал их кислый вкус.

Элизабет ответила спустя целую вечность:

— Калеб, ты должен знать: твой брат был эмоционально неустойчивым человеком, легко поддающимся чужому влиянию.

— Дэвид, возможно, был немного… неуверенным в себе, но он не был таким растяпой, каким ты пытаешься его представить.

— Я подозреваю, что ты плохо его знаешь, наверное, потому, что вы редко виделись в последние годы.

Она не смогла бы ранить его больнее, даже если бы швырнула в него этот кирпич. Калеб слишком хорошо понимал, как мало времени он уделял своему младшему брату, который рос без отца и смотрел на него, Калеба, снизу вверх. Дэвид рос и воспитывался под влиянием их слабохарактерной матери, полностью погруженной в себя. Калеб был самым близким человеком, с которого мальчик мог брать пример. Но когда Дэвиду было десять лет, Калеб уехал в Вест-Пойнт, и с тех пор они редко виделись.

И если Дэвид оказался менее мужественным, чем ему следовало быть, разве нет здесь вины старшего брата? Этот вопрос терзал Калеба все время после гибели Дэвида.

Не поторопился ли он приписать самоубийство брата тому, что Лиззи его оставила? Не слишком и быстро поверил он в эту историю? Конечно, куда проще было обвинить некую безымянную, безликую сердцеедку, чем признать свои собственные ошибки. Насколько проще было обвинять ее, пока он не увидел ее во плоти — находчивую, сообразительную женщину, искусительницу с темными глазами, знающую толк и во французской кухне, и в игрушечных ракетах.

Калеб продолжал молчать.

— Дэвид очень уважал тебя, — сказала Элизабет.

— Знаю, — ответил он хрипло.

— И он знал, как ты ненавидишь секты, подобные «Авалону». Ты не подумал, что Дэвид мог уйти из жизни, чтобы скрыть свою вину?

— О чем ты говоришь? Какую вину?

Элизабет наклонилась вперед, сложив руки на кирпиче.

— Обвиняя меня и говоря, что вступил в «Авалон» из-за моих измен, он просто старался скрыть правду.

— Какую правду?

— А ту, что вступил в «Авалон» по своей собственной воле. Это было его сознательное решение. Он не первый и не последний, кто выбрал для себя подобный образ жизни. Он не мог сознаться тебе в этом, Калеб. Мне кажется, он не смог бы вынести твоего гнева.

Калеб стиснул руки.

— Ты хочешь сказать, что Дэвид струсил?

Никто не смог бы сильнее оскорбить память его умершего брата. Почему он позволил ей говорить? У нее была целая неделя, чтобы придумать любую историю.

— У меня такое чувство, — сказал Калеб, — будто ты стараешься уверить в этом не только меня, но и себя. Признайся, Лиззи, ты несешь ответственность за смерть Дэвида.

В этом была своя правда, хотя теперь Калеб признавал, что причина куда сложнее, чем ему казалось вначале.

Элизабет вздохнула.

— Если я и несу ответственность, — сказала она, глядя на кирпич, лежавший у нее на коленях, — то только потому, что отказывалась спать с ним. Для него это было очень важно, он считал меня чуть ли не образцом женской чистоты, как мне кажется. Как бы то ни было, но это только усилило его навязчивую идею.

— И ты думаешь, я поверю, что вы никогда…

— Я еще девушка, Калеб.

Приступ хохота овладел им прежде, чем он сумел подавить его. Элизабет посмотрела на него с выражением безграничного терпения. Закутанная в это старое одеяло, она казалась такой маленькой и похожей на ребенка.

— Лиззи… — Калеб поперхнулся и прижал руку к груди. — Прости меня, Господи, я стараюсь понять, но ты выбила меня из колеи, детка. Сколько же тебе лет? Двадцать три? Двадцать четыре?

— Двадцать пять.

— Даже если я поверю тебе, что ты хранила свое сокровище четверть века, все же ты три недели провела в «Авалоне».

— Этим там не занимаются.

— Однако ваш Великий Величественный Высохший Пуба — тот еще тип. Он постоянно охотится за лакомыми кусочками вроде тебя. И, как я понимаю, получает все, что хочет. Так что давай рассказывай. Не все же время ты чистила туалеты?

— Нет, я старалась найти…

Он поднял руку.

— Не болтай чепухи. Я скорее стану слушать о необыкновенных способностях Лу. Но если у тебя нет желания поделиться впечатлениями… — Он указал на дом. — А теперь давай, подними свою вертлявую попку и шагом марш домой. Ты там перевернула все вверх дном, и начнешь прибираться прямо сейчас.

— Нет.

Калеб искоса взглянул на кирпич.

— Да. Ты подберешь все до последней крошки, подметешь и выскребешь полы.

В то время как одна половина его души призывала проявить твердость, другая половина находилась под впечатлением отчаянного бунта Элизабет, который был результатом бессильного гнева, копившегося целую неделю. Не мешает показать, что он уважает ее достоинство.

— А я тебе помогу.

Элизабет бросила на него острый взгляд, как бы чуя подвох.

— Считай это платой за то, что ты не выцарапала мне глаза.

— Даже если ты этого заслуживаешь?

— Даже если я этого заслуживаю.

— Ладно, лови.

Она швырнула кирпич, и Калеб едва увернуться.

— А это — для твоей комнаты ужасов, — сказала она, стаскивая с себя одеяло.

— Для чего? — рассеянно спросил Калеб. был поглощен созерцанием ее обтянутых джинсами ягодиц, пока она спускалась с лестницы. На середине Элизабет бросила на него через плечо под зрительный взгляд, и Калеб быстро нагнулся, чтобы подобрать кирпич.

— Ну… для твоей комнаты ужасов, — сказ Элизабет, спустившись на землю. — Для запертой комнаты, где ты хранишь все опасные предметы. Стаканы, пресс-папье, ложки для грейпфрутов. — Она сделала вид, что вздрогнула. — Страшно подумать, что только можно натворить, получив доступ к подобным вещам.

Калеб повел ее к дому.

— Ты будешь подметать, а я подержу совок.

Перед рассветом Элизабет разбудил оглушительный раскат грома. Она лежала, прислушиваясь к шуму дождя и близким раскатам, и думала о том, что придется встать и начать новый день. Она поднялась с постели, надела старое розовое бархатное платье и спустилась вниз, чтобы приготовить кофе.

Прошло уже четыре дня после того, как она нашла свой сигнал бедствия в кармане у Калеба и оставила всякую надежду на спасение. С тех пор ее отношения с хозяином дома стали более естественными и свободными. Она перестала притворяться послушной девочкой и в то же время старалась не провоцировать его. К несчастью, Калеб считал любые ее попытки объяснить свое пребывание в «Авалоне» ложью. Все же он стал уделять ей больше внимания, что было почти похоже на уважение. Забавно, думала Элизабет, доведись им встретиться таких из ряда вон выходящих обстоятельствах, они могли бы стать друзьями. Или даже больше, чем просто друзьями. Элизабет не могла лгать себе и отрицать, что какая-то ее неведомая сила тянет ее к Калебу. Его властная самоуверенность, непоколебимая сила и убежденность возбуждали и одновременно разочаровывали. Ей не приходилось встречаться с такими людьми, как Калеб, никогда Элизабет не думала, что ее потянет к такому властному мужчине, который не побоится взять на себя любую ответственность.