Борьба страстей

Тогда внезапно восторгъ овладлъ всми членами «Ферейна», и они собрали между собою двсти кронъ для покупки учителю домашней утвари.

* * *

Наступила осень, плохая погода, темныя ночи. Оба ночныхъ сторожа встрчаются попрежнему на рынк макрелей; они здороваются, болтаютъ между собою и идутъ вверхъ по улиц. Темная ночь, и только фонарь у гостиницы распространяетъ тускливый свтъ. Одинъ изъ сторожей беретъ своего коллегу подъ руку и крпко держитъ его. Они стоятъ и смотрятъ…

Происходитъ нчто странное, Тоннесъ Глай идетъ спокойнымъ шагомъ внизъ по улиц и направляется прямо въ контор консула. Но вдь теперь ночь! Когда онъ доходитъ до верхушки лстницы, онъ останавливается и стоитъ нсколько секундъ, наклонивъ слегка голову набокъ, благодаря мыслямъ, отягощающимъ ее. Но едва сторожа собрались поставить ему удивленный вопросъ, какъ самъ консулъ отворилъ ему дверь. Это было самое удивительное изъ того, что они пережили за т пятнадцать лтъ, что охраняли городъ! Они остаются стоять тамъ, гд стояли.

Тоннесъ Глай вошелъ тихонько и ждалъ пока консулъ запретъ дверь. Затмъ его повели въ самую отдаленную комнату конторы. И здсь такъ-же дверь была плотно и крпко заперта.

— Я думаю, не стоитъ зажигать огонь, — сказалъ консулъ. — Фонарь гостиницы бросаетъ сюда немного свту. Но садитесь, пожалуйста. Садитесь вотъ сюда!

Тоннесъ Глай почтительно слъ на кончикъ стула.

— Такъ вотъ, это было какъ разъ то, что я хотлъ вамъ сказать, — началъ консулъ. — Вы это уже знаете. Вы видли меня одинъ или два раза, коротко говоря, нсколько разъ. Сколько разъ вы меня видли?

— Семь разъ, господинъ консулъ, — отвчаетъ Тоннесъ Глай.

— Такъ часто я не бывалъ у нея, — сказалъ консулъ. — Это было два-три раза, въ этомъ я признаюсь. Два-три маленькихъ раза.

Тоннесъ Глай возражаетъ:

— Семь разъ, господинъ консулъ. Извините меня за мое замчаніе.

Консулъ зажигаетъ сигару, но не предлагаетъ Тоннесу Глайю.

— Пусть будетъ такъ, — говоритъ онъ и пускаетъ дымъ на воздухъ. — Но я надюсь, относительно другихъ вопросовъ, мы будемъ съ вами солидарны, мой добрый Янсенъ.

Но его не проведешь, и онъ не длается мягче отъ того, что консулъ называетъ его «добрымъ Янсеномъ».

— Всего только Тоннесъ Глай, господинъ консулъ, — возражаетъ онъ.

Консулъ киваетъ головой и выпускаетъ изо рта сигарный дымъ.

— Хорошо… Ты говорилъ, что видлъ меня выходящимъ изъ ея дома. Это, во-первыхъ. Во-вторыхъ, ты сказалъ ей, что я долженъ тебя наградить. Сколько ты требуешь? — Съ этими словами консулъ предлагаетъ Тоннесъ Глайю сигару, отъ которой онъ однако отказывается. Онъ настаиваетъ, но Тоннесъ все-таки отказывается.

— Сколько я требую? — отвчаетъ онъ. — Мн нужно не много при моей бдной жизни. Это долженъ ршить самъ господинъ консулъ.

— Сколько?

— Въ этомъ отношеніи я нахожусь во власти господина консула.

— Гм… Да, это возможно. Да, ты это доказываешь на дл. Мн не нужно заключать съ тобой сдлки, Тоннесъ Глай. Но я не люблю, чтобъ обо мн лгали, злословили, сплетничали: у меня семья. Поэтому я хочу заткнуть теб ротъ. Вотъ именно то, что я хочу. Я говорю достаточно ясно.

Тогда Тоннесъ Глай почтительно спрашиваетъ:

— Кто долженъ быть отцомъ, господинъ консулъ?

Консулъ отвчаетъ:

— Отцомъ? Это ужъ не мое дло.

— Женщин одной не такъ-то легко это обдлать, — говоритъ Тоннесъ Глай. — Господинъ консулъ долженъ это обдумать.

— Да, что же ты придумалъ?

Тонпесъ вертитъ въ рукахъ свою шляпу и соображаетъ.

— Господинъ консулъ могъ бы меня выдать за отца, — говоритъ онъ. — Конечно, если она сама на это согласится.

Консулъ пронизываетъ его взглядомъ и чувствуетъ себя внезапно спасеннымъ.

— Я всегда говорилъ, что у тебя удивительная голова, Янсенъ. Я уже неоднократно желалъ себ твою голову, Янсенъ.

Но тотъ остается попрежнему холоденъ.

— Меня обыкновенно не зовутъ Янсенъ, господинъ консулъ. Это преувеличеніе. Мое имя Тоннесъ Глай.

— Да, да, Тоннесъ Глай, хорошо. Но я часто желалъ себ твою голову. Твое предложеніе очень цнно. Я думаю, оно что-нибудь да стоитъ и въ денежномъ отношеніи. Сколько ты самъ думаешь?

Тоннесъ Глай обдумываетъ.

— Тысячу кронъ.

Консулъ вздрагиваетъ, какъ ужаленный.

— Боже тебя сохрани! Ты знаешь, что у меня семья. Говори серьезно, парень!

— Тысячу кронъ, господинъ консулъ. Извините мое неумстное замчаніе.

— Объ этомъ не можетъ быть и рчи! — говоритъ консулъ и встаетъ съ своего мста. Онъ смотритъ задумчиво въ окно. Затмъ оборачивается къ Тоннесу Глайю и ршаетъ:- Нтъ, тогда у насъ ничего не выйдетъ. Извини, что я тебя такъ поздно побезпокоилъ. Я поищу кого-нибудь другого.

— А что думаетъ господинъ консулъ сдлать cо мною? — спрашиваетъ Тоннесъ Глай и встаетъ съ мста.

— Съ тобой? Что я съ тобой сдлаю, чортъ? — говоритъ консулъ, вдругъ задрожавъ отъ гнва. — Я прикажу тебя завтра же арестовать! Вонъ отсюда!

Консулъ хватается за дверь, а Тоннесъ Глай длаетъ видъ, что хочетъ уходить.

— Позвольте мн объяснить вамъ, въ чемъ дло, — говоритъ онъ смиренно. — Я все же самый удобный изъ всхъ, кого можетъ достать господинъ консулъ.

Консулу ясно, что Тоннесъ Глай правъ, но онъ золъ и возражаетъ.

— Я сказалъ, что возьму другого. А затмъ — довольно! Но слишкомъ очевидно, что Тоннесъ Глай правъ. Поэтому, когда онъ доходитъ до парадной двери, консулъ тащитъ его обратно и снова запираетъ дверь. Оба идутъ обратно въ контору.

Консулъ приказываетъ:

— Ты хотлъ мн что-то объяснить? объясняй!

— Что такое тысяча кронъ для состоятельнаго человка! — говоритъ Тоннесъ Глай.

— Конечно, я не нищій, но тебя это не касается. Естественно, что я не могу пожаловаться на недостатокъ земныхъ благъ и надюсь, что таково всеобщее мнніе обо мн.

— Да сохранитъ васъ Господь, господинъ консулъ!

— Значитъ такъ. Но тысячу кронъ — никогда!

— Все это можно уладить самымъ пріятнымъ образомъ.

— Но какъ же?