Бордовая тетрадь
Шрифт:
– Сколько же сейчас бутылок самых-самых разных… – задумчиво говорит она.
Одно время их «заготовительная организация» стала принимать только фигурную красную кока-колу, оранжевую «фанту» и зелёный пупырчатый «спрайт». Всё в этикетках. И больше ничего! Но, видно, дела пошли плохо, и всё вернулось на круги своя.
Шампанское берут только наше, с гладким дном, а импортное, вогнутое, не принимают. Конусообразное пиво «Афанасий Никитин», «Голд-Клинское». Водка «Смирноff» большая и маленькая. Штоф похожий на графин. Фруктовая вода из Черноголовки, как три матрёшки, – большая,
В Пушкино, рядом со станцией, принимают маленькую «Балтику», а у нас – всё нет. Но я на всякий случай запасаюсь. Зову их «солдатики».
– Я у тебя и «солдатиков», и «офицериков» раз… – грозит пьяный отчим.
Ещё мне очень нравятся бутылки из-под аперитива, знакомого по мексиканским сериалам, – шоколадный, ягодный, но и их не берут. Его выпускают на нашем водочном заводе «Столичный трестъ».
Винтовые водочные бутылки там очень красивые, этикетки в детские книжки просятся. «Царёв кабак» – девица в кокошнике; «Испанский лётчик»; «Волга-Волга».
Мама со мною согласна. Рассказывает:
– Они – наши поставщики, и такую красивую рекламу приносили: как раньше книжки с вырезанными рисунками были, помнишь?
Господи, куда же художники-иллюстраторы спускают свой талант?
А пьяный отчим мычит:
– Вы портите девчонку! Она не будет работать! Вы приносите ей эти бутылки.
А бабушка ответила:
– Дедушка-то наш, царствие ему небесное, сказал: «Пусть собирает! Она – трудится!»
11 сентября 1999, суббота
Я не вымыла вчера руки, за что и поплатилась. У меня кишки теперь болят. Я испугалась, стала, как маленькая, плакать, а мама меня за это – орать и материть!
12 сентября 1999, воскресенье
Сейчас около шести часов вечера. Я только что с Ивантеевки, – еле успела, уложилась. За стеной – пьяные сопли, слёзы, истерика. Ей можно причитать, мне – нельзя!
– Бе-едный дед! Всё отби-ито!
А тут отчим ко мне врывается. Он передвигается бесшумно и никогда о своих визитах не предупреждает. Так что переодеться, когда он дома, целая проблема.
– Иди маму успокой.
– Я не собираюсь никого успокаивать! Вы там пьёте, мы и разбирайтесь!
Шесть часов вечера. В туалете – пьяная истерика.
13 сентября 1999, понедельник
Пророков нет в Отечестве своём,
Да и в других отечествах не густо.
Владимир Высоцкий.
Сегодняшний понедельник Ельцин объявил Днём общенационального траура по погибшим в результате террористических актов, как ещё один дом взорвали! На Каширском шоссе, 6, корпус 3. В 5 часов утра.
Вчера вечером пришла бабушка, и мама успокоилась. Я легла рано у себя, мама вместе с бабушкой, а отчим – на древнем зелёном диванчике.
И тут такая жуть на меня накатила, просто оторопь! А вдруг наш дом тоже взорвут, и прямо сейчас потолок обвалится!
Мама, как ни странно, в кои-то веки отнеслась
к моим страхам с пониманием, а отчим даже уважительно как-то, с сочувствием, ушёл спать в мою «одиночку». А я осталась «с народом».А утром (радио на кухне у нас всегда включено) мы узнали про ещё один дом! Неужели я чувствовала? Но я же никого там не знаю!
Просто хочется быть пророком.
– Ты просто об этом не думай, – говорит мама. – Смотри, они взрывают большие дома, чтобы как можно больше народу погибло!
Вечером приходит отчим и включает новости. Дождь, трогательная маленькая девочка с серым котёнком, похожая на Алёнушку в своём платочке.
Сестрица Алёнушка и братец Иванушка. Только он не козлёночком стал, а котёночком.
– Ой! – говорит мама. – Я как подумаю, сколько котиков под завалами погибло, так жалко!
– Манька сказала, что и у нас будут взрывы: сначала взорвут «китайскую стену», потом Солнечный! – пообещала бабушка.
– Опять твои уборщицы … всё знают!!! – дико заорала мама. – Отбросы общества! …!
А что, взорвали бы эту суку Лепёхину, да и Полипову заодно. Правда, они в разных подъездах.
Лепёхина, наверное, возмущается жестокостью терроризма. А сама была бы рада посадить меня в такой дом, хоть в Печатниках, хоть на Каширке.
Да ни за кого она не переживает. Не её же … взорвали.
14 сентября 1999, вторник
Вчера весь день дождь шёл, будто плакал. А я поехала на Ивантеевку, в Комитет по культуре.
На той неделе – подведение итогов фестиваля и праздничный вечер. Мне обещали позвонить, да только вот куда? Я сдуру оставила им два телефона: ВООПа и партийного штаба. Первый – потому что тогда я верила, что ещё вернусь. Второй – меня же все знают, разве не передадут? Но, ни ответа, ни привета.
В общем, вечер прошёл без меня. «Ярославка» вышла – победил какой-то местный старикан. Корреспондент пишет, что хорошо, что не номинировали никого малоизвестного. И тут же критикует победителя, что диалоги у него заумные и надуманные, «так люди не говорят».
И тут же фрагмент книги: «Хороший ты человек, Анисим, – сказал Трофим. – Я таких не встречал».
Старшее поколение так фразы строит. А надо, как Летова, с которой мы помирились? «Меня не прикалывает», «А мне просто в кайф!»
А в воскресенье, когда мама истерила, я купила в Ивантеевке местную газету. Там указаны три победителя.
И вот в дождливый понедельник поехала к одиннадцати.
Веру Владимировну встретила в коридоре. Мне полагался приз – книга об истории города и грамота «За участие в конкурсе». Ура!
– Мы пытались до вас дозвониться, – призналась Вера Владимировна, – но всё время попадали в штаб КПРФ. Или вы номер такой дали?
– Клемму, наверное, заело…
Так неприятно… Эти же старики, что там дежурят, до сих пор надуваются, как индюки. Нет, Алексей Иванович не такой, я его предупреждала. А Саянов, оказывается, был заместителем директора химического завода, вот всё и пыжится!
Вот дали мне эту грамоту, я обрадовалась, а что дальше? Ничего. Галочку там у себя поставят.