Борис Годунов

В «Новом летописце » об этом событии говорится как о «дьявольском умышлении », так как именно дьявол «вложил в людей мысль, будто Богдан Вельский со своими советниками извёл Царя Иоанна Васильевича, а ныне хочет бояр перебить и хочет отнять у Царя Фёдора Иоанновича Царство Московское для своего советника »^^^.

Как уже говорилось ранее, «Новый летописец» насквозь пропитан просто патологическими антигодуновскими настроением, а потому составители и додумались написать, что Вельский хотел «похитить престол», но не для себя, а для своего «советника», под которым мог подразумеваться только Ворис Годунов. Никто из других ненавистников Годунова подобного буйства фантазии не демонстрировал; в этом отношении «Новый летописец», который, напомним, был создан под покровительством Патриарха Филарета, превзошёл всех. Однако толпа пришла всё-таки требовать «голову» Вельского, а не Годунова; ведь именно на него пало подозрение в погублении Царя Иоанна Васильевича.

Почему такая ненависть была именно к Вельскому? Никто вразумительно эту коллизию не разъяснил, но, думается, здесь можно высказать предположения, основанные на некоторых косвенных данных. Вельский был молодой выдвиженец, вознесшийся до самых царских чертогов, сопровождавший Царя Иоанна Васильевича на всех выходах и приёмах. Его видели постоянно многие тысячи глаз, и к моменту смерти Самодержца его имя было хорошо известно, как хорошо была известна и его манера жизни. Ничего, кроме осуждения, она вызвать не могла. Не имевший «ни чина, ни звания». Вельский постоянно появлялся в дорогих, расшитых золотом одеждах, весь обсыпанный драгоценными камнями. Ездил же всегда на лучших лошадях, гонял во весь опор, и говорили, что погубил он своей шалой ездой не одну душу христианскую.

Русские могли бы многое понять и простить, но только не бесстыдное выпячивание своего богатства. Знатности нет, род ведь его «неказистый», а как чванливится? Шишок, он и есть шишок (выскочка). Вельский стал как бы символом всего плохого и неприятного, что глаз народный различал у «сильных мира». Потому и пришли люди под стены Кремля и стали требовать выдачи «злодея-душегуба» Вельского, угрожая в случае отказа начать штурм Кремля, ворота которого вовремя успели запереть изнутри.

Точно неведомо, что творилось в тот роковой момент в Кремле в окружении нового Самодержца Фёдора Иоанновича, но можно быть почти уверенным, что там царило паническое настроение. Передавали потом, что Вельский рыдал, побежал скрываться то ли на двор к Митрополиту, то ли в опочивальню государя; в этом пункте свидетельские показания расходятся. Но одно несомненно: «баловень судьбы» теперь воочию узрел приближение страшного конца. Но до этого не дошло. Царь велел послать к бунтующим делегацию, возглавлявшуюся князьями Мстиславским и Шуйским, которая и объявила царскую волю: Богдан Вельский ссылается в Нижний Новгород. Страсти начали затухать, и мятежная толпа во главе с «детьми боярскими» Ляпуновыми и Кикиными отошла от Кремля и быстро рассеялась.

Этот эпизод доказывает старое непреложное правило: когда умирает сильный правитель, такой как Иоанн Грозный, то среди ближнего окружения неизбежно возникает борьба за власть, борьба за политическое наследство и влияние. Восшествие на престол Фёдора Иоанновича далеко не всем представлялось желательным. Да, была крестоцеловальная клятва, но ведь это «клятва по принуждению», а таковой можно и пренебречь. Ведь Фёдор совсем не создан для царской роли; ещё его отец говорил, что он — «постник и молчальник, более для кельи, нежели для власти державной рождённый». Кстати сказать, подлинность данной фразы, кочующей из книги в книгу, так никогда не была удостоверена каким-либо надёжным свидетельством.

Существовали родовые группировки и влиятельные лица, которые не были расположены к новому Венценосцу. Во-первых, клан Нагих. Ведь Мария Нагая считалась «Царицей», матерью Царевича Дмитрия, хотя ещё и «пелёночника», но законного наследника, это ведь «последняя отрасль Царя Иоанна Васильевича ». Есть основания предполагать, что слухи об «умственной ущербности», «непригодности» Царевича Фёдора Иоанновича ряд лет целенаправленно распространялись Нагими и их клевретами.

Среди противников воцарения Фёдора Иоанновича находились и Шуйские, особенно именитый князь и боярин Иван Петрович. Герой военных кампаний, сникавший широкую популярность, не хотел Фёдора по той простой, ясной, чисто «боярской » причине: неизбежного выдвижения на первую роль Бориса Годунова. И хотя в 1584 году Шуйские «проиграли партию», но своей антигодуновской позиции не оставили. Собственно, они выступали не против самого Фёдора Иоанновича, а против его жены Ирины, которая не могла принести потомства. Бездетность Царицы стала главным стержнем придворной интриги, которую раскручивали Шуйские в первые два года после воцарения Фёдора.

Они хотели развода и нового брака Царя. В союзе с митрополитом Дионисием Шуйские попытались в 15 86 году добиться развода Царя Фёдора с Ириной Годуновой, но не смогли этого сделать. Они захотели совершить акт насилия над Царём, во имя Царя и России. Однако Фёдор беззаветно любил свою жену и никакой иной себе не мыслил. Якобы «слабый » и «безвольный », он проявил такую волю и решительность, что план по разрушению брака провалился, а Борис Годунов удержался во власти. Дионисий был сведён с митрополичьего престола. Шуйский же вскоре был отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь, где его принудили принять схиму. Там 16 ноября 1588 года бывший боярин Шуйский неожиданно умер в своей келье при таинственных обстоятельствах — от «печного угара».

В 1584 года на стороне Фёдора и Ирины, а следовательно, и Бориса Годунова был дядя нового Царя боярин Никита Романович, основатель будущей Династии Романовых, дед первого Царя новой Династии Михаила Фёдоровича^^^ В 1584–1586 годах Никита Романович являлся влиятельным должностным лицом в России. Когда же он скоропостижно скончался^^\ а затем провалился «антибрачный» заговор в 1586 году, то только с этого времени и можно говорить о том, что Борис Годунов выдвинулся на главную роль.

На первых порах союзником Годунова выступал и ещё один член «регентского совета» — именитый князь Иван Фёдорович Мстиславский, ставший при Грозном главой Боярской Думы. Союз этот продолжался до 1586 года, когда Мстиславский поддержал идею о разводе Царя. За это своё «противогосударево измышление» князь подвергся опале и был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял постриг с именем Иона и вскоре скончался.

Годунов одержал победу над всеми противниками, чего ему не могли простить ни многие современники, ни последующие исследователи из числа разоблачителей-обличителей. Но чему же тут возмущаться? Годунов оказался смышлёнее, изворотливее и умнее большинства своих врагов и недоброжелателей.

Возможно, в его судьбе сыграл свою роль и «его величество случай», но факт его личного торжества невозможно оспорить. Он жил и действовал по законам своего времени. В этом отношении Борис Годунов ничем не выделялся из своей среды, не шёл наперекор нравам элитарных слоёв русского общества той эпохи. Да, он преследовал врагов, подвергал их опале, но никто не был казнён по его воле.

Нет никаких сомнений, что враги поступили бы с Борисом Фёдоровичем не менее жестоко, доведись им утвердиться у кормила правления. Мы же знаем, какая жуткая участь постигла род Годуновых в 1605 году. Вполне вероятно, что если бы Годунов «пал» двумя десятилетиями ранее, то он тоже очень скоро бы мог «угореть» в маленькой келье дальнего монастыря. Ведь это так просто: перекрыть печную вытяжку ночью...

Борис Годунов явил свои дипломатические способности уже в первые месяцы царствования Фёдора Иоанновича и потом их не раз подтверждал. Даже ненавидящий Годунова Н. М. Карамзин признавал, что «в делах внешней политики Борис следовал правилам лучших времён Иоанновых, изъявляя благоразумие с решительностью, осторожность в соблюдении целости, достоинства, величия России»^”. В подтверждение своих слов он ссылался на случай с посланником Королевы Елизаветы, англичанином Иеремией Боусом, или Баусом (Jerome Bowes), присланным для переговоров с Иоанном Грозным по поводу возможной «английский партии» для Царя, и для устройства коммерческих дел английских «негоциантов», то есть купцов.

После смерти Первого Царя Боус девять недель находился под домашним арестом, с трудом вырвался из России благодаря заступничеству Годунова — «нашего доброжелателя», как его называл рассерженный на русских англичанин. Вот как сам Боус описал свои «страдания»: «Кончина Иоаннова изменила обстоятельства и предала меня в руки главным врагам Англии: боярину Юрьеву (Романову. — А.Б,)и дьяку Андрею Щелкалову, которые в первые дни нового царствования овладели Верховною Думою. Меня не выпускали из дому, стращали во время бунта Московского, и Щелкалов велел мне сказать в насмешку: “Царь Английский умер”»^^^ Называя Иоанна Васильевича «английским царём», дьяк имел в виду тайные переговоры о возможности его женитьбы на англичанке и даже, как некоторые утверждали, намерение его переселиться в Англию. Устроителем этого «тёмного дела» и воспринимали Боуса...^^^

31 мая 1584 года состоялось венчание на царство Фёдора Иоанновича. Церемония была обставлена необычно пышно и торжественно, по чину древнего Царьграда. Вот как описывает «Московский летописец» убранство Успенского собора, где происходило таинство венчания 31 мая: «Во святой соборной церкви царское горнее место устроено в высоту 12 ступеней, обито сукнами и по сукну барханы, поставлено прямо против царских дверей (в алтаре. — А,Б,),и против устроен аналой со многоценною поволокою (накидкою, или покрывалом. — А,Б,),На правой же и левой стороне устроены святительские места и влaceлинcиe»^^^ Все дороги в Кремле были выложены красным сукном, покрытым «бархаты золотым».