Борис Годунов

Тотчас после смерти Фёдора Иоанновича Москва присягнула на верность Царице Ирине. Первопатриарх Иов конкретизировал время этого акта, который, по его словам, совершился вскоре же после преставления Царя Фёдора по настоянию Бориса Годунова. «Искусный же правитель, — писал Иов, — Борис Годунов вскоре повелел боярам своей Царской Думы целовать животворный крест и присягать благочестивой Цариц Ирине по обычаям Их Царских Величеств; у крестного целования был сам Святейший Патриарх со всем освященным собором». Это произошло ещё до того, как было публично объявлено о кончине Второго Царя.

Патриарх Иов оставил и свидетельство того, как горько переживал Борис Годунов кончину Царя Фёдора. Сердце Бориса «снедаемо было сугубой печалью: он сетовал об отшествии к Богу благочестивого Царя и рыдал о безмерной скорби благородной сестры своей, благоверной Царицы, и опасался, что в управлении страной трудно будет сохранить покой и мир ». Последние слова говорят о том, что Годунов, как человек государственного склада ума, понимал, что впереди вырисовываются сложности и превратности в положении Верховной Власти.

На девятый день по кончине супруга Царица Ирина в Новодевичьем монастыре приняла постриг с именем Александры. Туда же удалился и Борис Годунов, хотя сразу же возникло и предложение «звать Бориса на Царство». На это предложение он не реагировал, а сестра. Царица-инокиня, не дала ему своего благословения.

Государство обезглавилось; более месяца в Московском Государстве не было верховного правителя. Положение было беспрецедентным, да и вообще сама ситуация складывалась небывалая. Надо было искать правителя, чего на Руси никогда не знали.

Уж несколько столетий на Руси правили «законные», «природные» государи. Начиная с Ивана Калиты московский стол переходил от отца к сыну, и никто не сомневался в такой правомочности. Правда, в «Доме Рюрика» случались раздоры, возникали конфликты из-за прав на власть, когда прямая преемственность на время и прерывалась. Но это были как бы семейные, внутриродовые распри; корень властительский оставался одним и тем же. Теперь же вся эта нерушимая традиция распалась; со смертью Фёдора I засохла последняя ветвь древнего рода.

Некоторые современники (Иван Тимофеев) и последующие исследователи возлагают вину за случившийся острый династический кризис на Иоанна Грозного и Бориса Годунова. Первый в 1581 году «убил» старшего сына Царевича Иоанна-младого (1554–1581), а «злодей» Годунов в 1591 году «порешил» девятилетнего Царевича Дмитрия. Некоторые авторы, тот же Н. М. Карамзин, доходят в своих обличениях «погубителей » до состояния неистовства, хотя вина указанных лиц ни в первом, ни во втором случае даже косвенно никогда не была установлена. Известно хорошо, что Грозный так тяжело переживал смерть старшего сына, что чуть рассудка не лишился; это событие не могло не отразиться на его здоровье.

Что же касается Бориса Годунова, то никто не знает, переживал ли он гибель Царевича Дмитрия и если переживал, то как. Он был очень закрытым человеком; на людях свои чувства, в отличие от Царя Иоанна, никогда не демонстрировал. Конечно, одно дело — Царь, ему только Бог указчик, а другое дело — царский холоп; его «страдания» и «переживания» никого не интересовали. Никто бы и не понял каких-то чувственных излияний. Будучи умным, очень умным, Борис не мог не понимать, что какого-то «прибытку» ему от «Угличского дела » быть не может. Так оно в конечном итоге и получилось; мёртвый Дмитрий стал ему не менее опасен живого. Но вернёмся к драматическим событиям января — февраля 1598 года.

Возникшее «безгосударево время » должно было закончиться появлением нового Царя; но откуда он придёт и кто им станет, в том была полная неясность. Существовали именитые роды, но к концу XVI века они давно были уже «размыты». По словам историка С. Ф. Платонова, «по общему складу понятий того времени наследовать должен был родовитейший в государстве человек. Но родовые счёты бояр успели к этому времени так уже перепутаться и осложниться, что разобраться в них было не так легко »^*^.

В такой ситуации решить вопрос могло только «мнение Земли Русской», которое выражал Земский собор. Никого другого легитимного собрания просто не существовало, и волей-неволей вставала задача «избрания» Царя. Здесь надо сразу же внести ясность. Процедура «избрания» того времени не имела ничего общего с «избирательной процедурой » последующих эпох, когда провозглашены были «либерально-демократические» принципы «волеизъявления народа ». Тут господствуют закулисные «политические технологии», а само «свободное соревнование кандидатов» почти всё построено на свободной игре низких человеческих страстей; подкуп, махинации, ложь — неотъемлемые атрибуты подобных «процедур».

На соборах же земских «избрания» как такого не было; это была «народная дума», занятая не поиском «кандидатов», а изысканием путём «рейтинговой жеребьевки» одного, самого достойного претендента. В данном случае правильнее говорить не об «избрании» в современном понимании этого слова, а о приглашении на Царство. Так было в 1613 году, когда званым оказался Михаил Фёдорович Романов, но точно так же случилось и в феврале 1598 года, когда единственным претендентом на царское звание оказался Борис Годунов.

Почему же Борис Годунов так долго и неоднократно отказывался? Почему он, если поверить сочинителям, чуть ли не бредивший верховной властью, первоначально отверг и мольбы Патриарха, и единодушное «приглашение на Царство» Собора? Разоблачители тут как тут со своими «разъяснениями »: оказывается он «хитрил», «набивал себе цену»! Но куда уж больше; выше уж и быть не может!

Некоторые авторы уверены: он «боялся». Современная исследовательница уверена, что «в тайных мыслях Борис, конечно, мечтал о престоле, но в то же время страшился сесть на него»^^^. Как жива доныне карамзинская «методология» постижения истории! Авторы артикулируют такие вещи, что можно подумать, будто они допущены к самым сокровенным кладезям души Бориса Годунова. В очередной раз хочется подчеркнуть, что категорический императив тут совершенно неуместен. Со времени Н. М. Карамзина прошло два века, но — увы! — приёмы не меняются.

С утверждением же, что Годунов «боялся», вполне можно согласиться. Ведь Царская учесть. Царская ноша — это неимоверный груз забот и ответственности до последнего земного часа. Только авантюристы и безответственные вертопрахи могут без колебаний и страхов легко принять венец, уверенные в себе и своих способностях.

Так, например, поступил ненавистник Годунова боярин Василий Шуйский в мае 1606 года. В ходе народного восстания 17 мая Лжедмитрий I был убит, а 19 мая группа приверженцев Василия Ивановича на Красной площади «выкликнула» Шуйского царём. «Царь Василий» тут же согласился и времени не терял: уже 1 июня был коронован Новгородским Митрополитом Исидором; это-то при живом предстоятеле Иове! Василий Иванович дал «крестоцеловальную запись», ограничивающую его власть. Следующим шагом этого «царя толпы» стала политика дискредитации памяти Третьего Царя; уже в начале июня правительство Шуйского объявило Бориса Годунова «убийцей Царевича Дмитрия ». Василию так хотелось любой ценой утвердиться у власти навсегда, так хотелось завоевать симпатии и уважение у всех, но в итоге интриган потерпел полное банкротство.