Борис Леонидович Личков (1888— 1966)

Причины столь высокой подвижности литосферы и ее частей были названы еще до А. Вегенера крупным геологом-теоретиком И. Лукашевичем: подстилающие земную кору слои под огромным давлением вышележащих толщ находятся в перенапряженном состоянии. Даже небольшие перепады (градиенты) давлений вызывают значительные последствия, так как очень плотное вещество астеносферы находится в пластичном или даже текучем состоянии^[85].

Нетрудно вообразить механическую аналогию, модель этого явления. Возьмем достаточно много листов бумаги и станем их складывать стопкой. Высокая стопка бумаги начнет терять устойчивость. Мы можем поддерживать ее равновесие и продолжать класть новые листы. Однако в некоторый момент, после очередной небольшой порции бумаги, стопка "разъедется": нижние слои под давлением верхних, заскользят в горизонтальном направлении. Если затрачивать усилия на поддержание устойчивости стопки бумаги (для блока земной коры это осуществляется "автоматически", благодаря соседним блокам), то, после того как некоторая часть нижних слоев выдавится, вновь установится равновесие.

В низах литосферы подобные явления определяются преобладанием сил тяжести (они, как известно, растут пропорционально увеличению массы вещества) над электромагнитными силами, которые сохраняют дистанцию между атомами, ионами, молекулами в кристаллических решетках (эти силы действуют лишь на малых расстояниях и практически не зависят от массы вещества). Об этой закономерности Личков писал еще в первом своем крупном труде "Границы познания в естественных науках". Вернадский знал о ней. Например, в своей "Минералогии" (1903 г.) он писал, что при сильном давлении вещество литосферы "становится пластичным и во многом сходным с жидкостью" ^[86]. Оно своеобразное, очень плотное и вязкое. Однако с учетом геологических масштабов времени, исчисляемых миллионами лет, вещество астоносферы можно сопоставлять с привычными нам жидкостями. Повторяю, Вернадский все это хорошо понимал, но все-таки не решался признать, что тектонико-геоморфологические гипотезы Личкова вполне правдоподобны.

Если мысленно охватить последние пятьдесят лет, прошедшие со времени дискуссии, о которой идет речь, то приходишь к выводу: нет оснований утверждать, что один из спорящих был прав, а другой ошибался. Огромная масса фактов, накопленных с той поры, не проясняет главного — движущих сил вертикальных и горизонтальных перемещений земной коры. В последние два десятилетия возобладала так называемая глобальная теория (гипотеза) плит и многими геологами признаны важнейшими, основными горизонтальные перемещения земной коры. Но в этом нетрудно усмотреть явление временное, связанное с увлечением геологией океана, с обычным периодическим торжеством той или иной концепции и т. п.

Идеи Личкова доказали свою жизненность и плодотворность. Они не опровергаются новейшими фактами. Более того, его концепция имеет некоторые преимущества перед теми, которые сейчас пользуются наибольшей популярностью. Ведь до сих пор не удалось в пределах единой и непротиворечивой теории объяснить динамику земной коры, сочетание горизонтальных и вертикальных перемещений ее частей. Тектонических гипотез немало, но каждая из них объясняет только выборочную группу фактов.

Нередко можно услышать мнение, что глобальная тектоника плит развивает на более высоком, современном уровне устаревшие идеи Вегенера, Личкова и т. д. С этим можно поспорить. В особенности если принять во внимание гипотезы Личкова о сопряженности вертикальных движений блоков земной коры и о взаимосвязи рельефообразующих факторов с тектоническими движениями. Ведь согласно новой глобальной тектонике глыбы континентальной и океанической коры спаяны воедино в пределах тех или иных плит. Однако хорошо известно, что геохимически, геофизически и по истории развития континентальные участки резко отличаются от океанических. Они развивались порознь, постоянно сохраняя и даже усугубляя со временем диссимметрию литосферы, различие ее океанических и континентальных частей. Это положение с геохимических позиций сформулировал и обосновал В. И. Вернадский^[87].

Тектоническая концепция Личкова учитывает принцип диссимметрии литосферы. Объясняет она и другую глобальную закономерность: взаимосвязь крупных воздыманий (геоантиклиналей) и опусканий (геосинклиналей). Не исключено, что в будущей единой теории Земли тектоно-геоморфологические идеи Личкова, которые он развивал еще полвека назад, займут достойное место.

Следует оговориться: я с некоторой предвзятостью говорю об этих идеях, так как сравнительно недавно попытался их возродить и развить дальше, с учетом новых сведений. Впрочем, и давно известные факты небезынтересно учесть и продумать. Например, сопряженность пояса глубоководных впадин и вулканического "ожерелья" Тихого океана. Вновь перед нами глобальная закономерность. Новейшие варианты ее объяснения уступают, как мне кажется, по логичности и соответствию фактам тому варианту, который предложил Личков.

Возражения Вернадского в этой связи не имеют существенного значения. Они были вызваны его общетеоретическими представлениями о затухании геохимической и в значительной степени тектонической активности от поверхности к глубинам земного шара. В действительности плавного затухания нет. Отдельные слои, скажем в астеносфере, обладают повышенной тектонической активностью.

К чести Вернадского, он вовсе не стремился во что бы то ни стало доказать свою правоту или показать превосходство над своим молодым и несравненно менее именитым другом. Заканчивая эту дискуссию, он написал Личкову: "...может быть, правы Вы, а не я —тем более что я с этими явлениями меньше сталкиваюсь и в них только благодаря Вашему интересу".^[88] А затем вновь подчеркнул: "Но имейте в виду —может быть, правы Вы, а не я. Для меня - это случайный экскурс в чужую область. Вот когда Вы реки связываете до такой степени, значительно с генезисом каустобиолитов — вот тут я считаю, что вы противоречите фактам" ^[89]. Однако и в отношении связи нефтеобразования с деятельностью рек Личков оказался, как теперь, выясняется, близок к истине. Остается только восхищаться его изумительной научной интуицией. Впрочем, здесь перед нами прежде всего не интуитивное, подсознательное ощущение реальности, а логические следствия из общей тектоно-геоморфологической концепции. Есть веские основания предполагать, что эта концепция, если не целиком, то в значительной степени или в существенных деталях отражает реальные закономерности жизни литосферы.

Почему тогда это не сумел уловить Вернадский — замечательный ученый и мыслитель, автор великолепных обобщений, вошедших в золотой фонд мировой науки? Возможно, сказывалась исключительная осторожность, с которой Вернадский подходил к любым новым идеям (в частности, к собственным). Он, в отличие от Личкова, всегда долго их обдумывал, шлифовал, уточнял. Сомнение он считал необходимым качеством ученого. А Личков не всегда умел сомневаться в своих обобщениях. Прав был Вернадский, обращаясь к нему: "Ваша сила в обобщающей мысли...", добавляя: "Дорогой друг — Вы не огорчайтесь на меня — но я считаю, что надо внимательнее и осторожнее печатать свои мысли, от этого они всегда выигрывают". Позже он уточнил свою позицию в оценке научных идей: "Я никогда не ограничивался эмпирическими обобщениями и не отбрасывал научные теории, но я не считал их венцом научной работы и не ставил (и не ставлю) их достоверности на один уровень с эмпирическими обобщениями" ^[90].

Может показаться, что если в дискуссии о характере вертикальных и возможности горизонтальных движений земной коры, о реальности изостазии, а также о роли рек в генезисе нефтяных месторождений точка зрения Личкова оказалась вернее и плодотворнее, чем позиция Вернадского, то тем самым подтверждается первостепенная значимость теоретических выводов, а не эмпирических обобщений. Однако для суждения о ценности теорий следует расширить кругозор, охватив главные научные достижения этих ученых. И тогда выясняются неоспоримые преимущества принципов научного творчества, основанного на эмпирических обобщениях и скептическом (но не отрицательном) отношении к научным гипотезам и теориям. Учение Вернадского о биосфере и Живом веществе, о ноосфере и планетной роли научной мысли, основанные им или при его активном участии такие области знания, как геохимия, генетическая минералогия, биохимия и радиогеохимия, явились великими достижениями научной мысли XX в.

Идеи Вернадского о биосфере и ноосфере поныне продолжают удивлять глубиной, прозорливостью и оригинальностью, а главное — великолепным синтезом различных, порой, казалось бы, трудно совместимых областей науки. И когда в письмах Личкову он отвлекался от научной дискуссии, то порой высказывал мысли, связанные не просто с какими-то конкретными научными проблемами, но с общечеловеческими, важными не только для специалистов.

Очень глубокое замечание о природе познания сделано Вернадским в письме Личкову 30 июля 1936 г.: "...причинная — числовая — связь не захватывает всего наблюдаемого в точном естествознании, ибо человеческая мысль есть функция среды (биосферы), а не только организма. И академический прием разделения явлений всегда приведет к неполному и неверному представлению, так как в действительности "природа^" есть организованное целое... организованная земная оболочка — биосфера — и должна отражаться как целое во всех наших научных представлениях" ^[91].

Как ни странно, Личков не подхватил и не стал развивать эту мысль. А ведь она чрезвычайно важна для теории познания. До сих пор проблема сооответствия системы знания и восприятия мира структуре биосферы мало изучена; со времен Вернадского ею занимались очень пемногие.

Некоторые выводы Вернадского были по меньшей мере спорны. Так, он считал, что к биосфере неприложим принцип энтропии (лежащий в основе второго начала термодинамики — великого эмпирического обобщения, не опровергнутого ни одним фактом). Очевидно, Вернадский понимал его как-то по-особому, своеобразно, неформально. Впрочем, в те времена еще не была разработана термодинамика открытых систем, в рамках которой принцип энтропии может использоваться для характеристики таких объектов, как биосфера или живой организм.

Странно звучит занимавший Вернадского вопрос "О добре и зле в конструкции науки". На это тотчас обратил внимание Личков: "Ваша "ноосфера" меня очень заинтересовала. Чрезвычайно интересует глава о логике естествознания; думаю, что угадываю ее содержание целиком и с Вами солидаризируюсь заранее. А вот "добро и зло в конституции науки" — это меня озадачило"^[92]. Понятия о добре и зле лежат, по существу, в иной плоскости, лишь затрагивая, но не пересекая и не пронизывая область науки.