Бортовой журнал "Синей птицы". Том 1

Навигатор вздохнул и откусил от булки.

Иван мельком оглядел кают-компанию и направился к шлюзу. Проходя мимо пассажирских кают, остановился и прислушался. Вроде тихо, только едва различимый гул вентиляторов и двигателей, но именно эта тишина и напрягала. Княжич до сих пор не мог привыкнуть к внутреннему распорядку жизни в дальнем космосе. Нет, не ко времени завтрака или сна, а самой его живой сути. На Земле, в столице, такая тишина воспринималась в разное время суток по-разному. Если дело ранним серым утром или поздним, сочным и граничащим вечером, то понятно, что всё или ещё спят да нежатся между сигналами будильника или уже храпят после тяжёлого дня, выгоревшего на ярком солнце, пропитанного дождём или припудренного снегом. Если же днём, то никого нет дома. А здесь непонятно. Впрочем, ночь в мегаполисе — понятие размытое, вечер плавно перетекает в утро.

Да и сами утро и вечер можно сравнить с разноцветной галькой. Высохший и покрывшийся пылью суеты день поливают вечерними сумерками, смешанными с лаком уличных фонарей и рекламных огней. Мир становится сочным, как та самая галька, политая водой. К утру ночь высыхает, теряет глянец тьмы и снова становится серой, но эта серость нормальна, привычна и в порядке вещей.

Космос же подобен калейдоскопу из осколков дня, вечера и утра. И всё это густо замешано на растворе бесконечного мрака и ярких звёзд. И каждый здесь живёт в своём собственном ритме, и приходится привыкать к каждому в отдельности.

Иван сделал осторожный шаг к двери Нулькиной каюты и аккуратно дотронулся до металла, из которого сделана дверь, покрытого тонким слоем белого санитарного пластика. Но приложить ухо не успел, так как коридор наполнился звуками.

Княжич бросил взгляд вправо и влево по коридору и убрал пальцы от двери. Звуки исчезли, а на лице парня возникла улыбка.

Корабль привыкает к владельцу. И корабль всё более внимательно прислушивается к хозяйским желаниям и услужливо их выполняет, как большой преданный пёс. Вот и сейчас он изменил звукопроводящие свойства, чтоб подыграть хозяину.

Иван снова дотронулся пальцами до двери и прислушался.

Нулька напевала какой-то попсовый мотив, а на фоне её голоса слышался характерный звук проигрываемого видео. Так и представилось, что богинька висит в персональной невесомости посередине ярко размалёванной каморки и держит в руках планшет, а на экране два актёра из дешёвой мыльной оперы признаются друг другу в любви.

«Мы из разных миров, но любовь сильнее этого», — лепетала с жарким придыханием актриса.

Нулька протяжно вздохнула.

— Глупости девчачьи, — пробормотал Иван и убрал руку от двери.

Он ещё раз огляделся, поправил комбез, и едва сдерживаясь, чтоб не встать на цыпочки, дабы не выдать своего присутствия, направился к шлюзу.

У самого проёма на полу сидел кот. Из круглого отверстия шлюза торчала морда скорпиона. И оба глядели друг на друга. Кот легонечко подёргивал хвостом и время от времени вытягивал лапу, тогда членистоногий экспортный робот слегка приподнимался из импровизированной норы, готовый кинуться, но жидкий кошак убирал конечность обратно, и скорп, как Иван решил называть это чудовище, возвращался в прежнее положение.

Кот попросту дразнил неприятеля, как обычный деревенский Мурзик дразнит привязанную собаку.

Княжич ухмыльнулся, погладил котейку и подошёл ближе к открытому люку.

— Пшёл прочь!

Скорп недовольно пиликнул динамиками, как комп, который проводил перезагрузку, и попятился, освобождая проход.

Иван спустился, с опаской поглядывая на механического монстра.

В самом атмосфернике было непривычно тихо. Даже вытяжка гудела едва слышно. И даже скорп, отогнанный от люка, сидел сейчас на самом верху пирамиды из ящиков абсолютно бесшумно и неподвижно, отчего казалось, что разрядился.

Грузы, которые он охранял так бдительно, как умеют только роботы, пребывали в относительной целости и сохранности, закреплённые тросами на положенных местах. При этом неизвестные твари умудрились перекусить тросы ещё один раз, и пришлось опять собирать всё в кучу. Причём тросы перекусили прямо под носом у скорпа и под прицелом камер наблюдения. А пойманный и заточенный в банку анчутка оказался ни при чём.

Хорошо, что в этот раз айрик не пострадал, ему и так досталось.

Княжич на всякий случай прошёлся по отсеку, неспешно заглядывая в щёлочки между ящиками в поисках вредителей, но зря. Внутри конструкции, сложенной из тары, что-то пару раз скрипнуло, но понять, что именно, не представлялось возможным.

— Скукотень, — повторил Иван тезис дня.

Он прошёлся по грузовому отсеку туда-сюда и остановился у двери в кабину. Развернувшись, сложил пальцы пистолетиком и опять изобразил выстрел: — Бах!

Затем прищурил один глаз, глядя на герметично захлопнутую аппарель в кормовой части шаттла, и принялся размышлять вслух:

— А если здесь тир сделать? А чё, поставить пакет из толстого пенометалла и бронеплиту за ней, на них спроецировать мишени. Ни рикошета, ни сквозной дырки.

Иван снова изобразил выстрел.

— Не, кэп будет против. Представляю вопль: «Да ты хочешь весь звездолёт изрешетить?! Я не позволю сделать из атмосферника кучу летающего металлолома!»

Парень вздохнул и перевёл взор на лестницу, ведущую наверх, к «Синей птице». Лестница сделана складная, с толстыми перильцами и ступеньками, покрытыми шероховатым пластиком. А лаз, с откидывающимся внутрь звездолёта люком, достаточно широк, чтобы через него было возможно пролезать в скафандре, а ведь скафандры с тех самых пор, как люди вышли в космос, практически не изменились в габаритах. Да, они стали практичнее, легче, автономнее, но достаточно жёсткая конструкция, сдерживающая внутреннее давление и обеспечивающая подвижность суставов, на пару с системой жизнеобеспечения, никуда не делись.

Но объектом внимания стала не сама лестница, а две светящиеся босоножки, принадлежащие Фёкле. Госпожа Карасёва медленно спускалась в грузовой отсек.

За босоножками и длинными ногами последовала упругая попка, перетянутая тонюсенькими, ядовито-жёлтыми стрингами, и едва прикрытая очень короткой прозрачной юбочкой в складку. А из-под юбки торчал самый натуральный хвост. Не зайчиковым помпоном. Нет, длинным и гибким, как у кошки или лемура, разве что выполненным из яркого силикона, а кончик хвоста светился, как брюшко у светлячка.

— Кыш, — брезгливо дёрнула ногой Фёкла, отгоняя шевельнувшегося скорпа, когда до пола оставалась всего одна тупенька. — Кыш, уродец.

— Он не тронет, — произнёс княжич, беззастенчиво разглядывая тонкую фигуру, стройные ноги и на этот раз совсем уж ничем не прикрытую грудь купчихи. А как иначе? Застенчиво можно только тайком подсматривать. А курточка, которая и в застёгнутом-то положении похожа на узкую ленту, сейчас была совсем нараспашку. Вдобавок она сама по себе прозрачная, как скотч. Потому играть в застенчивость как-то само собой не получалось. Можно только таращиться.