Боруэлла
Шрифт:
— Я на рюкзаке сижу, — сказал Вадик и ткнул пальцем в описанный объект.
— А потом к спине. А маме твоей — стирать.
— А я на той стороне, которая к спине, сижу. А вымазывается та, которая к обществу.
Вадик улыбнулся, и учитель, качая головой, прошагал к входной двери. Уже открыв дверь, он повернулся и, улыбаясь, погрозил:
— Ты мне смотри!
И Вадик стал смотреть — направо, налево и вперёд. Но всё чаще — направо и налево, именно оттуда, из-за углов школы, появлялись ученики, пренебрегая центральными воротами. Каждого нового школьника Вадик встречал с замиранием сердца.
Почему-то
Вдруг из-за угла вышел Боря. Вадик радостно сорвался с места, схватив рюкзак, но тут же остановился и посмотрел на Борю. Удивлённо, недоверчиво.
Боря шёл один.
Нельзя сказать, что он был мрачнее тучи — грозы часто бывают стремительно-радостными. Выражение «на нём лица не было» тоже не подходит, потому что лицо на Боре как раз было, но очень уж кислое. Он был настолько погружён в свои мысли, что прошёл мимо Вадика, даже не заметив его. Вадик догнал его, дёрнул за рукав и вопросительно посмотрел.
— Мне… я на урок… я опаздываю. Идти надо. Потом… мы потом поговорим, — сбивчиво сказал Боря, не поднимая глаз.
И пошёл прочь.
— Боря! — звенящим голосом крикнул ему вслед Вадик. — Он уехал, да?
Боря обернулся и грустными глазами посмотрел на Вадика:
— Он заболел.
На первой перемене Петька с Борей совершали экскурсионный поход вокруг школы, чтобы быть подальше от любопытных глаз и ушей. У Борьки уже голова гудела от этих бесконечных вопросов одноклассников, задаваемых с ехидцей: «Веткин, где ж это твой воспитанник? Довоспитывался?»
— Допревращался! — ныл Петька. — В моей жизни, можно сказать, первая тайна общемирового значения появилась, а он эту тайну в макулатуру превратил!
— Прекрати, — сухо отрезал Боря. — Мне и так тошно.
— А может он сам из листочка перепревратится? — предположил Петька. — И рюкзак на мелкие куски…
— Не, Элька сам не превращается. Не умеет…
— Жаль, — серьёзно сказал Петька.
Дальше они долго шли молча, Борька пинал камешки. Они все катились не прямо, а ныряли в траву — хоть и истоптанную школьниками, но всё равно высокую.
— Ну, Элька! Хотя бы в девчонку превратился! — с досадой сказал Борька. — Ему даже идёт.
Вдруг кто-то легонько дёрнул его за рукав. Борька повернулся, следом за ним повернулся и Петька. От неожиданности никто не двигался, будто нажали на кнопку «Пауза»…
Перед мальчишками стоял Вадик и требовательно смотрел на них.
— Я всё слышал, — наконец решительно сказал он.
Мальчишки молчали.
— Значит, ты всё знаешь, — наконец сказал Борька.
— Это кто? — спросил Петька.
— Элькин друг.
— Я Вадик, — объяснил Вадик. — Борь… Так ты его… насовсем в листочек?
— Нет, Вадик, — успокаивающе
сказал Боря. — Завтра, наверное, обратно превращу. Но мне всё равно неспокойно…— Чтобы было меньше неспокойно, за ним следить надо, — сказал Вадик. — Присматривать. Он где сейчас?
— Да в классе он, в рюкзаке лежит. В целости и сохранности!
— Боря… — шёпотом сказал Вадик. — Ты его оставил… одного?
Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, понеслись к школе.
При появлении троицы одноклассники наперебой затараторили:
— Явились — не запылились!
— Вы бы ещё подольше ходили!
— Айда к нам!
— Тута такие соревнования по самолётозапусканию — закачаешься!
— Веткин, слышь, я лидирую! Я у тебя там листочек спёр, ничего?
И, пока Боря успел что-то сказать, одноклассник с криком: «Третий — пошёл!» запустил самолётик, то есть Эльку, в открытое окно…
Самолётик летел хорошо. В другой ситуации любой начинающий конструктор порадовался бы. Но сейчас радоваться было совсем нечему.
Подхваченный играющим ветром, самолётик сначала поднялся высоко вверх, а потом стал стремительно удаляться, будто говорил: «Ребята, простите, я бы остался, но как теперь? Теперь нельзя». И ни разу не обернулся.
— Всё, я его не вижу, — грустно сказал Боря и растерянно посмотрел на Петьку с Вадиком. — Пойдёмте искать, что ли?
— Я видел, — сказал Вадик. — Он на дереве застрял. Пойдёмте.
Класс так и не понял, что случилось. Недоумёнными взглядами они провожали уходящих ребят…
20. Возвращение
О том, что произошло со мной, Борька стал рассказывать по дороге к Вадику (на походе в гости настояла я, это чтобы Вадик не волновался).
Борька — какой-то слишком радостный и громкий. Ну да, они меня вызволили. И каждый бы вызволил на их месте! Ладно, день я потеряла. А Борька смеётся, машет руками и говорит, говорит, говорит…
— Так вот, а Вадик и говорит — давайте, я полезу! Мы ему — ты что, сорвёшься, высоко! А он — полезу, и всё тут. А там, понимаешь, веток никаких, чтобы зацепиться, ну. Потом говорит так — не мне, не Петьке, а себе вроде говорит: «Волноваться будет…» Начали интересоваться, что да как, оказалось, что он о маме. Во даёт, да? Ты знаешь, каких трудов нам стоило его уговорить пойти домой! Не пойду, говорит, и всё тут. Я ему — хочешь, тридцать рублей дам на мороженое? А он: «Ты что, дурак?» И обидно так говорит, что я аж задумался, может и правда дурак я… Думаю, ну его на фиг, пусть остаётся. Мы и бросили занятие уговаривать. А через час он сам так, смущается и говорит: «А можно я домой сбегаю, ненадолго?» Ну, и Петька его за руку — и оттарабанил домой. Скажи, Петька?
Петька кивнул в темноте. Он вообще тихий какой-то сегодня не по годам. Может, на него пожарная команда так подействовала? А Борька продолжал:
— Бегал он с полчаса, а я всё сидел и превращал, чуть мозги не сломал, честное слово! И всё боялся — а вдруг ты насовсем сломаешься? То есть не сломаешься, а как это… ну чего ты дерёшься, я тебя трогал? Не сломаешься, а повредишься, вот. Потом Петька вернулся, а я всё превращал, превращал… Ещё немного, и я бы сам в кого-то превратился! А потом Петька говорит: «Давай я попробую»… Так что ты ему жизнью обязана!