Боря, выйди с моря 2. Одесские рассказы
Шрифт:
«Я надрываюсь, несу полное ведро, а Саид, посланный меня провожать, весело прыгает рядом и поёт какую-то узбекскую песню. Тут меня и осенило:
– А не слабо ли тебе будет одной рукой донести ведро воды до калитки?
– Не слабо.
– Спорим на щелбан?
– Спорим!
Саид взял ведро и понёс, а я шёл рядом и восхищался: “Ну ты молодец! Силач!”
Он с ненавистью глядел на меня, но
Я подставил лоб: “Ты выиграл”.
А Саид заплакал и убежал. Даже щелбан не поставил. Ну, как я его?»
Рассказывая, мама обнимала Шеллу и, улыбаясь, поучала:
– Твой герой и дальше продолжает жить, глядя на каждого, как на узбека. Но ты, надеюсь, не будешь чужими руками жар загребать.
Вы вправе спросить, какое отношение эта история имеет к Маразлиевской, 5? Самое непосредственное.
Вернувшись в Одессу и убедившись, что муж её погиб на фронте, Шеллина мама вышла замуж за Абрама Полторака и попала в наш тихий двор.
Об Абраме – нечего весь сыр класть в один вареник – отдельный разговор. Пора переходить от скупой прозы к опрометчиво обещанной истории чистой любви.
Итак, любовь.
Одесса, 1959 год.
Одну минуточку, я всё-таки скажу два слова об Абраме. Во-первых, в этом доме он живёт с тридцатого года и старые соседи ещё помнят погибшую в гетто мадам Полторак, а во-вторых, почему бы не рассказать о новом придурковато честном Шеллином отце?
Вам не нравится такое словосочетание? А как я могу сказать иначе?
Представьте себе: Одесса, 1947 год. Карточная система. Абрам – предводитель дворянства: парторг и председатель цеховой комиссии по распределению шмотья – кому костюм, сапоги, туфли…
И этот видный жених приносит в приданое простреленную шинель и, пардон, рваные кальсоны.
– Абрам, – говорит ему Шеллина мама, – на тебя же стыдно смотреть. Возьми себе что-нибудь из промтоваров.
– Не могу. Мне должен дать райком.
По-моему, можно не продолжать. И так всё ясно. Райком к первомайскому празднику выделил ему галоши, и Абрам горд был оказанной ему честью, хотя и получил среди друзей прозвище «Шая-патриот»…
Оставим в стороне большую политику. Самое время говорить о любви.
Наша история началась с того, что однажды к Шеллиной маме якобы за постным маслом зашла живущая на втором этаже мадам Симэс.
Почему её называли мадам Симэс – никто не знает. Ей больше подходило бы обращение «леди». Но так с довоенных лет во дворе принято обращаться к женщинам: мадам Полторак, мадам Симэс, мадам Кац…
Походив вокруг да около, мадам Симэс вспомнила, зачем она на самом деле зашла:
– Славочка, у меня к тебе есть дело. У моего Миши есть для Шеллы чудесный парень, скромный, воспитанный…
– Шелла и так не обделена вниманием, – навострив уши, отвечает Слава Львовна. – А кто его родители?
Дальше выяснилось, что его зовут Изя и в свои двадцать три года он отличился при подавлении фашистского путча в Венгрии, во время
которого ему камнем разбили голову. Сам Янош Кадар, когда Изя лежал в госпитале, пожал ему руку. Быть может, ему даже дадут или уже дали медаль «За взятие Будапешта».– Но это же медаль за войну, – удивилась Слава Львовна.
– Какое это имеет значение? Там Будапешт – тут Будапешт. Если надо дать медаль и другой нету – дадут ту, что есть.
Дети познакомились романтично и как бы случайно. Изя пришёл к Мише смотреть на пролетающий над Одессой спутник, а Шелла к этому часу тоже вышла на улицу. И хотя время пролёта спутника сообщалось в газетах заранее, народ на всякий случай выходил на улицу загодя – мало ли когда ему вздумается пролететь.
Дальше всё было как в кино. Выберите любое, какое вам нравится, и смотрите – это про наших детей.
И в завершение «случайной» уличной встречи второго мая в шикарной двадцатиметровой комнате (три восемьдесят потолок, лепка, паркет) была отгрохана та-а-кая свадьба, какой двор не видывал уже сто лет.
Но до того Слава Львовна проделала поистине ювелирную работу. Укоротив на полметра туалет и кухню, она из крошечного коридора вылепила для новобрачных четырёхметровую дюймовочку, в которой разместились диван с тумбочкой и заветная для каждого смертного дверь. И хотя родителям Шеллы, для того чтобы ночью попасть в туалет, предстояло на цыпочках прокрадываться через спальню детей, подобные неудобства не преградили дорогу семейному счастью: не все молодожёны могут похвастаться диваном в изолированной комнате и возможностью обсудить без свидетелей мировые проблемы. В том числе интимные. С глазу на глаз.
Какие только чудеса не происходят на свадьбах! Изина мама оказалась – кем вы думаете? Нет, вы никогда не догадаетесь – родной сестрой Эни Тенинбаум. И Ося, естественно, двоюродным братом Изи. Такое происходит только в кино, но в жизни… Уехать из Ташкента в сорок пятом, четырнадцать лет не видеться и встретиться на Маразлиевской! В такой день!
– Я не знаю, за что мы пьём?! Где брачное свидетельство?! Нас дурят! – куражился Ося, взяв на себя роль тамады.
– Вот оно! Вот! – Слава Львовна вынула из своей сумочки свидетельство, как кадилом, помахала над столом и протянула гостям. – Любуйтесь.
– Дайте сюда! Я им не верю! – вопил Ося, ожидая долго передаваемый документ. – Так, так, всё хорошо… Фамилия невесты после свадьбы…
Он впился в брачное свидетельство и прочёл по слогам: «Вайн-хер».
– Что такое?! – Ося выпучил изумлённо глаза и завизжал: «Братцы, нас облапошили!»
– Ты плохо читаешь, – перебил его Миша, вырывая свидетельство о браке, – Париквайн.
– Верните деньги! – вошёл в раж Ося. – Шулера! Брачные аферисты!
– Что вы мне голову морочите! Дайте сюда, – разгорячился Абрам Семёнович, надевая очки и беря в руки брачное свидетельство. – Так… больше им не наливайте! Фамилия после свадьбы: «Шелла Парикмахер».
Стол грохнул от хохота, и с лёгкой руки Абрама Семёновича друзья ещё долго величали Шеллу не иначе как Шеллапарикмахер.
– Славочка, ты прекрасно выглядишь. А Шелла – просто куколка, – подсела Эня к молодой тёще. – Я её не узнаю, как она выросла. Послушай, – объявила она громко от избытка нахлынувших на неё чувств, – у нас на одиннадцатой станции шикарная дача. Я была бы не против, чтобы дети пожили у нас летом пару недель… Так и скажи Шелле: «Эня ждёт тебя летом на даче».