Босс. Абсолютная власть

— Ты совсем дура? — прошипел Корсунов. — Не твое дело, где мне деньги держать… А сейф давно не работает, все это знают.

— Ни разу не пыталась залезть в сейф, поэтому знать не знаю. И не брала я ничего у вас. Хоть все обыщите, сумку перетряхните — не найдете ничего, потому что я ничего не брала!

Босс посмотрел на меня со злостью и подозрением, что я больная на голову.

Помолчал и ехидно добавил:

— Так проверили, и нашли пачку.

— Что?! Что?! — я застыла с открытым ртом. — Вы шутите? Думаете, это смешно?! — Меня затрясло, и я начала заикаться.

— Думаете, мне смешно? — он говорил так, будто ему и интересно, и скучно одновременно, как будто фильм пересматривает. — Я не ожидал от вашего филиала каких-то особых достижений. И ошибся, да. Даже не подозревал какие алчные тварюшки тут работают.

— Не смейте меня оскорблять, — нервы не выдержали, и я повысила голос. Когда на тебя пытаются миллион повесить — не до изображения невозмутимости.

Испуганный мозг судорожно работал. Но вместо ценных идей подбрасывал только угли в костер — долбанный сейф, который я весь излапала. Да, внутрь не залезала, но придерживалась за него, когда мыла стену, полки… Да чего только я не мыла перед визитом нового шефа. Значит, не получится потребовать экспертизы.

— Процесс обыска заснят на камеру в присутствии двух свидетелей. Часть суммы, весьма мизерная, и банковская упаковка найдены именно в вашей сумке, уважаемая Виктория Сергеевна. Если вы хотите разойтись добром — верните деньги, я даже не буду требовать процент за весь этот балаган. Если по-хорошему не хотите — ищите, кто будет поливать вашу герань.

— Какую герань? — тупо переспросила я.

— Которая засохнет, пока вы будете играть в театральном кружке при колонии, — Корсунов криво усмехнулся. — Это я вам так артистично намекаю на суд и тюрьму.

— Да не брала я!

— В суде разберутся.

— Вы шутите? — давясь слезами, прошептала я. — Это все фарс? Злой розыгрыш?

Он откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники:

— А я смеюсь? Итак, Виктория, что вы выбираете? Пару лет в тюрьме или вы все же возвращаете деньги? Так и быть, сразу я вас не уволю, доработаете до конца месяца. Хоть это и бесчеловечно — отпускать в мир воровку. Кто знает, может в следующий раз вы оберете какую-нибудь старуху!

— Прекратите, — глухо простонала я. — Я ничего не брала, клянусь. Это какое-то недоразумение.

Он вытащил здоровенный айпад, включил видео и протянул мне. И несколько минут я смотрела, как чьи-то руки в белых латексных перчатках ворошат наши сумки. Вероника Павловна, оказывается, носит с собой сердечные таблетки. О, а Маринка явно собралась бросать курить — табекс я узнаю всегда. Агнешка забила сумку презервативами, вот наивная душа… И только в моей сумке красота и порядок: косметичка, паспорт, дешевые леденцы и куча бабла с обрывками банковской упаковки.

— Как кинцо? — издевательски поинтересовался Корсунский и забрал из моих ослабевших рук айпад, — не шедевр, но на пару местечковых премий потянет. Вас ждет слава!

А я молчала, пытаясь прийти в себя и научиться заново дышать. До того мне было плохо. Даже воздух стал вязким, давящим, удушающим. Еще немного, и я упаду со стула от головокружения.

— Меня подставили, я не брала, — подняла на него взгляд. — Слышите?!

— Судьи на этом моменте отворачиваются, чтобы сцедить зевок, — он в упор посмотрел на меня. — И мне, Вика, похрен, зачем ты меня обворовала: больная мама, папа, брат или ты сама подыхаешь в страшных муках — никто не смеет воровать у меня. Никто. Это запрещено не только законом, это запрещено мной. И каждая глупая шавка, решившая, что на мне может нажиться — пожалеет. Корсунов такого не прощает.

Я раскачивалась как китайский болванчик и шептала:

— Не брала, не брала.

— Хорошо.

— Хорошо?! — вздрогнула я и захлопала глазами. В душе расцвела надежда. Бог его знает, может он наслушался каких-то менеджеров и тренингов, и прочей мути — вот и третирует нас. Что-то типа “сильный стресс увеличивает производительность”.

— Конечно, хорошо. Я здесь задержусь на полгода, как минимум, — он как-то странно ухмыльнулся, — Ты, Вика, можешь оставить деньги себе. И отработать.

— Я…

Глава 4

— Еще раз услышу чушь про “не брала” и предложение сгорит, — безжалостно отрезал он. — Для меня доказательств достаточно. Для суда, я думаю, тоже. В случае отказа твоя сумка со всем содержимым и записью досмотра, будет передана полиции, или же я удалю ее, но через полгода.

— Что я должна делать? — спросила обреченно.

Толку трепыхаться, когда паук оплел паутиной муху и готовится сожрать ее. Чувствую же, что мое сопротивление лишь веселит его. Но, Господи, только бы он не решил убрать конкурента моими руками!

— А ты не догадываешься? Я одинок, а ты зависима, — похабно хмыкнул он. — Да ты не переживай, мои предпочтения в сексе почти традиционны.

Меня будто ударили по голове. Может даже хреном. И первым порывом было послать мудака туда, откуда он выполз при рождении. Но… У меня кредитов примерно на полтора миллиона, ежемесячные выплаты и старый отец, на которого ляжет финансовое бремя. Или не ляжет? Боже мой, думай, Вика, думай!

“А что тут думать?” — включилась вдруг моя цинично-рациональная часть. — “Ты принца ждала? Ну что, поздравляю, дождалась. Какое время — такие и принцы. Спасибо, что хоть девственность не дожила до этого дня”.

— Я согласна, — криво усмехнувшись, ответила я.

— Энтузиазм, Вика, энтузиазм! — укорил меня шеф. — Я в постели местами затейник, но насиловать рыдающих дев не мой кинк. Так что давай, подогни свои хорошенькие ножки и убеди меня, что мысль оплатить пропажу твоим телом — самая лучшая из всех мыслей, что посещали меня в последние дни.

Дурой я никогда не была и, к чему он клонил, прекрасно поняла. Просто это было настолько дико, что не укладывалось в голове. Он хочет, чтобы я сделала ему минет! Отсосала в кабинете, как настоящая шлюха.

“А шлюхи бывают ненастоящие?!» — меня едва не охватил истерический смешок. Судьба решается, а в голове глупости мельтешат. В любом случае, выбор очень простой — срок и испорченная репутация или сексуальное рабство на полгода. Выбор, вроде бы, не сложен, но…

— У меня есть вопросы.

— М? — произнес он грудным, интимным тоном. И видно по морде, что доволен своей победой.

— Я не люблю боль, — стиснув кулаки, произнесла я, пытаясь оставаться выдержанной. — И вы не должны делиться мной.