Ботаники не сдаются

Коса лежит на плече, подбородок поднят, выгодно подчеркивая линию гордых скул. На нежных щеках лежит румянец. Ей непросто дается разговор перед такой многочисленной аудиторией, но она держится молодцом. Я сажусь и выключаюсь для всех. Мое внимание сосредотачивается на одном объекте, и вот уже не слышен шепот друзей и не долетают приветствия знакомых.

Я не могу сдержать улыбки, когда слышу ее ответ преподавателю, не оставляющий ему шанса не то, чтобы загнать ее в угол, но даже подвинуть в сторону воображаемого тупика. А может, я не прав и Мерзлякину это тоже нравится?

— Значит, Катя, ты полагаешь, что сегодня телеологическое объяснение термина «Креоцианизм»[34], его философская концепция претерпела изменения? Но разве существование церкви не доказывает обратное?

— Обратное доказывает существование христиан, разделяющих эволюционную точку зрения и готовых, оставаясь преданными концепции и церкви, тем не менее искать новые истоки знаний и доверять науке. И существование термина «Научный креоцианизм», впервые прозвучавший именно в среде протестантов-фундаменталистов, доказывающий неоспоримость тех или иных выводов. Нет, я не считаю, что сегодня философская концепция происхождения Вселенной от рук Творца претерпела изменения. На сегодняшний день утверждать подобное было бы глупо. Но я допускаю, что когда-нибудь ее приверженцы сойдутся в выводах и суждениях с нами — последователями учения Чарльза Дарвина. Отрицать прогресс науки и необходимость в ней — вот что есть настоящее безрассудство.

— Хорошо. Примеры.

— Пожалуйста. У нас есть пример знаменитого физика Уильяма Томсона — основателя современной термодинамики. Томсон был глубоко верующим человеком, и тем не менее его нельзя причислить к лагерю христиан-фундаменталистов, для которых Земля появилась всего шесть тысяч лет назад. Будучи противником теории Чарльза Дарвина «О происхождении видов», он тем не менее, как ученый, проводил опыты и расчеты, и не мог отрицать знания, которые подвели его к выводу, что наша Земля появилась около ста миллионов лет назад. То есть, был готов думать.

— Тогда почему же он отрицал теорию английского натуралиста, если был готов думать? В чем же было их расхождение — Томсона с Дарвином? Если, как ты полагаешь, оба следовали путем науки?

— Дарвин не был первым, кто представил развитие всего живого, как результат эволюции, как ошибочно думают. Этим он не удивил церковь. Но он стал первым, кто нашел и озвучил механизм изменений в знакомой нам среде — так называемый естественный отбор. Томсон считал, что за сто миллионов лет существования Земли эти изменения невозможны. Организмам понадобилось бы гораздо больше времени, чтобы достичь сегодняшнего состояния развития. Поэтому и отрицал теорию.

— При этом и сам противореча концепции креоцианизма? Верующий?

— Да. К этим выводам его подвела наука и факты. Сегодня, с открытием феномена радиоактивности, мы знаем, что возраст Земли гораздо старше. Ей четыре с половиной миллиарда лет. Этого вполне достаточно для существующего видообразования, и хорошо согласуется с теорией эволюции. Думаю, сегодня Дарвин и Томсон вполне могли завершить свой спор рукопожатием.

— А наш спор? Кто сможет дать ему оценку? Завершился ли он?

Мерзлякин, довольно грузный мужчина средних лет, встает из-за стола и смотрит на притихшую аудиторию.

— Богодухов! Может, ты? — обращается в нашу сторону. — Хотелось бы узнать твое мнение.

Лаврик болтает с Березой и не слышит. Мне приходится его хорошенько ткнуть локтем в бок.

— А? Что? — оглядывается друг.

— Мерзлякину ответь, — бросаю я, но Лаврик уже и сам сориентировался.

Он встает с места и виновато чешет затылок.

— Пал Палыч, а можно я вам в следующий раз отвечу? Что-то голова болит. Магнитные бури, наверно, свирепствуют.

— Можно, — соглашается преподаватель. — Если сейчас озвучишь, что именно я у тебя спросил.

— Пал Палыч, так голова же разболелась! И как на зло на вашей лекции! А все потому, что только вы заставляете мое серое вещество думать. Я не виноват!

Лицо белобрысого Лавра — гримаса искреннего раскаяния и вины, и Мерзлякин машет рукой.

— Ладно, садись Богодухов! — раздражается.

Но он не собирается оставлять в покое наш край группы, и поднимает сидящую позади Богодухова Снежану Крымову.

— Итак, повторяю для всех опоздавших, — произносит мужчина, — тема нашей сегодняшней лекции «Спор». Снежана, ты, как мастер по это части дай, пожалуйста, оценку нашему спору с Катериной. Каким он тебе показался? Что ты можешь сказать, исходя из своих знаний, об этом определении?

Брюнетка не отвлекалась на разговор, как Лаврик, но отвечать не торопится. Мерзлякин хитрец и запросто может ее схлестнуть с Уфимцевой, и Снежана это понимает. Мне на секунду становится жаль Крымову. В этой аудитории вряд ли кто-то сравнится по части умения отстаивать свое мнение с моим Очкастиком, и выглядеть глупо Снежане не хочется. Нравится ли мне это — о да!

Я смотрю на Умку — еще вчера удивился, какое точное прозвище ей дала ее семья — и вспоминаю вечер. Прошла всего ночь, а мне уже до зуда в пальцах хочется все повторить. Оказаться рядом, снять с нее очки, распустить волосы и при свете дня заглянуть в глаза — самые умные и голубые глаза на свете. Она красавица — и как я раньше не замечал? Как все не замечают?! И совсем не тихоня. Она тоже меня хотела и отозвалась — эту науку познать несложно. Изучала руками. Даже сквозь скованность я сумел почувствовать их первую решимость. В этой тоненькой девчонке скрывается огонь и разбудить его — вот то, что я хочу больше всего на свете. Но я понимаю: ей надо время. Кажется, вчера она превысила лимит своей смелости на много дней вперед и сегодня все утро прячется от меня.

Трусиха. Увидела мельком в коридоре и сбежала. Думала, я не заметил. Не выдержал, как только началась пара, написал, зная, что она где-то неподалеку в корпусе:

«Привет, Очкастик»

Ответ упал почти сразу. Значит, тоже думала обо мне.

«Привет… Клюв!»

Что? Шутница! Хорошо, что парни не поняли, почему я рассмеялся. Ладно, попробуем иначе.

«Привет, Умка»

Ну вот, задумалась. Так и вижу, как она оглянулась, вернулась к сообщению и поправила очки. Тонкие пальцы скользнули по клавиатуре.

«Привет, Звездочет»

«Хочу повторить. На чем мы закончили? Я бы кое-чем разнообразил повтор — мы упустили важные детали»

Не ответила. Я догадываюсь почему и улыбка не сходит с лица. Представил, как она, краснея, быстро прячет телефон в карман от чужих глаз. Сидит с минуту натянутой тетивой… и снова достает сотовый и тайком включает экран, чтобы еще раз увидеть и прочесть мои слова…

— Ну, спор — это обмен мнениями, — где-то далеко отвечает Крымова.