Бой на Мертвом поле

– - Суше смерть будет, -- Воробьев в нервности присел на лежащие у стенки гаража протекторы.

Звук выстрела "браунинга" не сильный, но когда он прозвучал, Арефьев вздрогнул, словно над ухом громыхнули из ружья.

Первым в гараж ринулся Голощеков. Коркин, скукожившись, лежал на цементном полу между машинами. Он был еще жив -- перебирая ногами, скреб пальцами каменную твердь.

– - Этот придурок стрелял в сердце, -- сказал с досадой Воробьев.
– Чтобы пробить такую тушу, нужен артиллерийский калибр.

– - Пожалел свою башку, -- Голощеков неотрывно смотрел на Коркина.

Арефьев взирал на своего финансового бога, как он иногда, в хорошем настроении, величал Коркина.

– - Где Зинич?
– - обратился он к Воробьеву.
– - Пусть завернет тело в брезент и отвезет к его новому хозяину.

– - Да он еще живой, -- волнуясь, сказал Голощеков.

– - Не думаю, -- Чугунов наклонился над Коркиным и стал щупать пульс.
– Пощупай ты, Вадим, -- обратился он к Воробьеву.

– - Он готов на сто процентов, это видно и без пульса, -- начальник безопасности вытащил из кармана сотовый телефон и связался с Зиничем.

Когда тот явился, -- эдакое микропохоронное бюро, -- Арефьев распорядился:

– - Возьми с собой близнецов и отвези труп к усадьбе Расколова. Оставьте тело у ворот, а в карман положи один рубль. Это ему красная цена...

Вдруг тело Коркина дернулось, рука конвульсивно отлетела к колесу и нога, обутая в стоптанную обувь, вытянулась и несколько секунд мелко вибрировала, словно подключенная к току высокого напряжения. И вдруг в одно мгновение опала, утихла, пальцы на руке скрючились, сжались и покрылись безжизненной полудой.

– - Легко умер, мерзавец!
– - Голощеков вытащил из кармана носовой платок и прикрыл им лицо Коркина.

* * *

В тот же вечер Арефьев созвонился с Фрезером и попросил того приехать. Однако вместо него в Опалиху прибыл уполномоченный Совета Отар Чутлашвили. Прежде чем начать разговор по существу, гостю была показана видеопленка, на которой был зафиксирован допрос и признания Коркина. Это была явка с повинной и комментарии к ней.

Чутлашвили темпераментный человек и уже через секунду придумал для Расколова кару. Однако обошелся без развернутых декларативных пассажей.

– - Расколов, конечно, худший отброс рыночных отношений, -- горячился грузин, -- и было бы глупо ему прощать такие выверты.

– - Что ты, Отари, предлагаешь? Посадить этого мерзавца на пятнадцать суток?

– - У вас, наверное, найдется еще одна копия этого фильма, который мы только что просмотрели?

– - Это не проблема, завтра к десяти утра будет хоть дюжина копий...

– - Достаточно одного экземпляра. Через нужного человека передадим кассету солнцевской группировке, пусть все знают, чем занимается их казначей...И все! Это будет для него пострашнее киллера...

– - Но ведь только мы с тобой такие вещи не решаем, -- Арефьев отошел к барчику за "Алазанской долиной". Это вино особенно с удовольствием пьется в темные осенние вечера.

Грузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой рукоятью, сказал:

– - Я это согласую с Ионовым и Фрезером. Мы Расколову устроим Нюрнбергский процесс...или суд Линча.

– - Боюсь миропорядок от этого не изменится, -- у Арефьева занозисто заныло в правом боку.
– - Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина дома?

– - Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чем тут говорить...

– - Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с десятью бандами, а для этого я, пожалуй, уже не гожусь.

– - Отличное вино, -- сказал Чутлашвили.
– - Словно и впрямь попал в Алазанскую долину.
– - И без перехода: -- Но ты, Герман Олегович, в ближайшее время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен. Раскол наверняка захочет реваншироваться...

– - Крови все равно не избежать, даже если он каким-то чудом перевоплотится в кающуюся Магдалину.

– - Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении.

Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила.

– - Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это сказал Ницше об укусе змеи, -- Чутлашвили улыбнулся в черные усы и направился на выход.

Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака.

Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий -- у дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к звездному небу, попросил у него помощи.

С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет.

– - Ждите, Герман Олегович, звонка...
– - Сказал Чутлашвили, садясь в машину.
– - Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"?

– - Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь!
– - Арефьев нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку...
– - Она у меня стоит десятерых спецназовцев.

Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там Чугунова с Борисом.

– - Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше перебдеть, чем не добдеть, -- сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю сторону дома?

– - Буханец с одним новеньким из охранного агентства.

– - Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, что это за человек.

Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое белье.

– - Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, -- Арефьев подошел к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать того, что мраком и неизвестностью маячит впереди?
– - Я сейчас с превеликим удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста, не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя.