Бой после победы

Девушка теребила салфетку и явно не знала, что делать дальше. И Горшков почувствовал себя неуютно. Зашел, познакомился, пора бы и уходить, но… не хотелось. Нашлась фельдшер:

— Что ж мы тут стоим? Проходите в кабинет, чаю выпьем. Я о вас столько слышала!

Горшков согласился:

— Что ж, можно и чаю!

Он прошел вслед за девушкой в кабинет, вновь оценив ее точеную фигуру.

Она предложила место у стола, налила две чашки ароматного чая, поставила сахарницу и вазочку с печеньем.

Николай огляделся:

— Как понимаю, курить здесь нельзя?

— Что вы?! Конечно, нет! И вообще, курить вредно!

— А что, Надя, не вредно? Иногда кажется, жить-то вредно!

Девушка неожиданно спросила:

— Вы вчера пили? Вас мучает похмелье?

Вопросы Николаю не понравились, но следовало ответить:

— Пил, ну и что? А похмелка меня не достает. Если не перепью, конечно. — И тут же участковый выругался про себя, — черт, чего он несет? Подумает еще, что он алкаш беспробудный. — Но, может, поговорим о другом?

— Да, да, конечно! Мне страшно интересно узнать, как вы воевали. В свое время о пятой роте писали, сюжеты показывали такие, что смотреть было страшно. Дым, воронки, трупы, оружие… ужас!

— Это по телевизору. На самом деле бой и его последствия воспринимались спокойней, без лишних эмоций. Хотя, признаюсь, та схватка часто снится мне.

— Страшно было?

— А черт его знает! Наверное, страшно, просто бояться было некогда. Сначала службу несли без проблем, а потом началось такое, что не до страха стало. Отбиваться надо было. Отбились, только какой ценой, но… Надя, — Николай вздохнул, — давайте сменим и эту тему!

— Да, конечно.

Увидев, что чашка участкового пуста, фельдшер предложила:

— Еще чаю?

И вновь Колян ответил машинально, не думая, что говорит:

— Спасибо! Чай не водка, много не выпьешь.

— А вам хочется водки?

— Да нет, сорвалась с языка поговорка. Расскажи лучше о себе?

Девушка взглянула на офицера, который ей понравился:

— Вы хотите узнать обо мне потому, что так положено по службе?

— Нет! Просто узнать, и все!

— Да мне и рассказывать-то о себе нечего. Родилась в Кантарске. Отца не помню. Воспитывала мама. Помогал дядя, ее брат, он главный врач райбольницы. Окончила школу, год отработала санитаркой, пошла в медицинское училище. Отучилась, вернулась. Вот и вся моя биография. Ничего интересного!

Николай поинтересовался:

— Скажи, а почему дядя — главврач больницы — не оставил тебя при себе, а отправил к черту на кулички, в какую-то Семениху? У нас в медпункт как-то не принято ходить, все больше народной медициной с болезнями народ справляется. Экзотики захотелось? Или энтузиастка? Только у нас экзотики никакой, не Канары, а энтузиазм пройдет быстро.

Девушка, задумавшись, отошла к окну. Выдержала паузу минуты в две, затем проговорила:

— Да нет, Николай, дело не в энтузиазме. И дядя мог спокойно пристроить меня в больницу, и дом в Кантарске свой, и подруги, но… остаться в райцентре я не могла.

Горшков удивился:

— Почему?

— Это неприятная история.

— Что-нибудь личное?

— Да.

— Несчастная неразделенная любовь? Суженый в последний момент переметнулся к другой? Так, значит, дурак он, толк в женской красоте не понимает.

Надежда повернулась:

— А вы понимаете?

— Чего тут понимать? Красоту — ее сразу видно. И внешнюю и внутреннюю, что гораздо важней!

Девушка неожиданно спросила:

— Я вам понравилась?

Колян ответил, не задумавшись:

— Да! Сразу! И не собираюсь скрывать этого. Но данное обстоятельство — мое личное дело и никого другого не касается и тем более ни к чему не обязывает. И вообще, Надя, называй меня на «ты», хорошо?

— Не знаю, смогу ли?

— Пробуй! Так что, если, конечно, не секрет, стало причиной твоего переезда в Семениху? Действительно разбитая любовь?

Девушка присела в кресло:

— Нет! Скорей напротив!

Горшков удивленно поднял брови:

— Не понял?

Надежда закусила палец, раздумывая, открыться этому доброму и хорошему человеку или все же не стоит? Решилась открыться:

— Хорошо, я объясню, почему напросилась сюда…

И тут в третьей комнате раздался сильный грохот. Николай резко обернулся, а фельдшер сказала:

— Ну вот, я так и знала!

— Что знала? Что произошло?

— Ой, да в процедурной, как принимала оборудование, шкафчик для всякой мелочи на полу стоял. Решила повесить на стену. Попросить некого, взялась за дело сама, и, как видно, неудачно.

— Ну, это поправимо. У вас инструмент какой есть? Не медицинский, я имею в виду.

— Есть, штука такая, отверстия сверлить, но не электрическая дрель, молоток, гвозди, топор.

— Достаточно! Веди, показывай, где надо шкаф твой повесить.

— Да как-то неудобно нагружать вас работой.

— Опять на «вы»? Перестань, пошли!

Девушка проводила лейтенанта в третью комнату дома, на двери которой висела табличка «Процедурная». Николай оценил «работу» фельдшера сразу и с трудом скрыл улыбку, чтобы не обидеть ее. Кто ж вбивает гвозди прямо в стену? Понятно, что на них не только достаточно крупный шкаф, но и пустая книжная полка долго не продержится. Инструмент, которым пользовалась фельдшер, аккуратно разложенный, лежал на столе. Девочка аккуратная. Привыкла к порядку. Это хорошо.

Николай повернулся к Надежде:

— Ты вот что, занимайся своими медицинскими делами, а я тут поработаю.

— Хорошо. Но если нужно помочь, обращайся.

Горшков улыбнулся:

— Ладно! Обязательно обращусь.

Фельдшер вышла из процедурной, Николай осмотрелся. В углу увидел кусок рейки. Толстовата, но после обработки вполне пойдет на пробки. Лейтенант взялся за топор. Поточив рейку, сделал пробки. Примерил, где просверлить отверстия. Но ему пришлось прервать работу. В прихожей, или приемном покое, как называлась комната на входе, раздался пьяный, грубый мужской голос. Голос парня лет тридцати. Николай, естественно, сразу узнал обладателя голоса — скотника Анатолия Сычева, ровесника Горшкова, личность хулиганскую, скандальную, задиристую и неравнодушную к женскому полу. Причем без разницы, к какому, холостому или замужнему. Бабы и девки деревни кто привечал местного донжуана, кто шарахался от него, как от прокаженного. Не раз мужики подлавливали вечерком Сыча, и тогда он неделями отлеживался дома после щедро полученных тумаков. Чтобы потом вновь взяться за старое, обильно подогревая себя самогоном. Появился Сычев и здесь. Ну, как же? Разве мог он пропустить такой лакомый кусочек, как новая фельдшерица?

Николай почувствовал непонятную ревность. Да, именно ревность, ибо особой злости к балбесу Сычу никогда не испытывал. Может, оттого, что Толик боялся участкового? Возможно, единственного человека в деревне. Или уважал.

Между тем из прихожей донеслось:

— Сестричка! Ты где есть-то, родная? Встречай больного! Помощь оказывай!

Надежда ответила встречным вопросом:

— Что у вас случилось?

— Заболел, кисонька!

Фельдшер попыталась одернуть Сыча:

— Вы не больны, вы пьяны! Идите проспитесь и никогда больше не называйте меня кисонькой!