Бой вечен

Долбануло – граната хлопнула на лестнице, как конфетти, а через долю секунды мне прилетел такой удар в голову, от которого искры из глаз посыпались. Второй удар я отбил, третий нет, успел вскочить одновременно со своим врагом – и почувствовал, что потерял пистолет, выпустил его из рук. А враг стоял напротив меня – молодой, лет тридцати, гибкий, тренированный, и я видел, что мне с ним не справиться…

Генерал, сбитый с ног своими телохранителями и теперь получивший свободу, зашевелился на грязной мостовой Касбы, его рука первым делом полезла в карман…

Автоматная очередь у меня из-за спины прошила грудь третьего и последнего телохранителя, он весь как-то осунулся разом – только тот, кто видел, как в двух шагах от него умирает только что стоявший и готовившийся атаковать тебя человек, поймет, как это бывает. Он именно осунулся – а потом стал падать, разом, не пытаясь удержать себя в вертикальном положении, сгруппироваться и облегчить удар об землю. Я ударил его в грудь – и он изменил вектор падения, тяжело всем телом рухнув на генерала, который уже выхватил из кармана пистолет и теперь пытался целиться…

Убитый упал на генерала, лишив его возможности сопротивляться, я навалился сверху. Обернулся – еще не хватало, чтобы меня приняли за «того самого ублюдка», как говорят североамериканские копы.

– C’est moi! [75] – крикнул я.

– Voir!

Совершенно немыслимым прыжком, через несколько ступенек, на площадку запрыгнул Патрис, встрепанный и всклокоченный, но живой. В руке у него был GIAT PDW – страшное оружие ближнего боя, разработанный французами. Компоновка «инграма», но с передней рукоятью, патрон от «маузера», но не 7,62 и не девять миллиметров – а специальный автоматный пять и семь с вольфрамовым сердечником. Под него был разработан еще пистолет – в Европе его называли «убийца полицейских», потому что он прошивал стандартный полицейский бронежилет, и легкий пулемет с магазином на двести патронов. Я сам стрелял из него и видел, как один из парашютистов написал на стене пулями свое имя. Французы во многих вещах отличались экстремизмом, в том числе и в разработке оружия.

75

Это я!

– Цел?

– Да! Какого хрена ты гранату бросил?!

Объяснять было некогда.

– Это не я! Это они!

– Взял?!

– Да!

– Надо валить! Штурмовики попали в засаду! Там банда, человек сорок!

Только сейчас я сообразил – загонщики до сих пор ведут бой. Жестокий – судя по почти непрекращающимся взрывам.

– Бери его, и валим!

То ли Патрис ошалел от моей наглости, то ли мой поставленный командный голос и французский с детства сыграли свою роль – но он подчинился. С размаху ударил генерала ногой по голове, потому что связывать времени не было, взвалил себе на плечо.

– Готов!

Пистолет я выронил, и искать его не было времени – но я помнил, где лежит автомат Калашникова с барабанным магазином – семьдесят патронов в моем распоряжении, если магазин набит до конца. Конечно, чужой автомат – это риск и риск серьезный, но в случае с Калашниковым риск сильно сокращается, потому что он будет стрелять, если даже его не чистить полгода. А эти парни – не террористы, они были обучены своему ремеслу уже несуществующим государством и знали, как обращаться с оружием.

Для того, кто прошел армию, ежедневная чистка оружия – своего рода ритуал, без которого нет жизни.

– Avant! [76]

Прыгая через ступеньку – могу представить, каково было Патрису, ведь он нес на себе человека, а ступеньки остались все такими же склизкими от грязи – мы ссыпались вниз как раз до того, как хлопнула то ли дверь, то ли ставни, и кто-то обдал улицу пулями. Длинная автоматная очередь прошила узкий каменный коридор, со всех сторон завизжали рикошеты.

76

Вперед!

Если кто-то догадается бросить гранату через окно – кранты!

– Allez-y! [77]

Патрис тяжело протопал мимо, я пробежал еще пару метров, обернулся, встав на колено. Если я что-то понимаю в этом деле – они сначала услышали перестрелку, вот прямо сейчас они выскочили на улицу и обнаружили, что генерала Абубакара Тимура след простыл, а трое их дружков мертвы. Что они потом сделают… к гадалке не ходи. Бросятся следом – раз, попытаются как-то обогнать нас и отрезать, запереть в этом каменном лабиринте – два. Бросят гранату перед тем, как выйти на лестницу… вряд ли в любом случае успею либо прикрыться, либо… Не знаю, можно ли нас обогнать… если мы драпаем со всех ног, но… они здесь свои, а мы здесь чужие. И будем чужими.

77

Иди вперед!

Всегда.

Интересно, для чего была эта граната… Похоже, это не совсем телохранители, у них задача – не дать взять живым генерала в критической ситуации. Потому-то они и стреляли в спину нам, хотя понимали, что могут случайно угодить в генерала. Возможно, они не исламисты, а приставленные кем-то к генералу соглядатаи. Возможно, генерал знает что-то серьезное, и он не должен попасть ни в руки русских, ни в руки французских спецслужб. Теперь его жизнь не имеет значения, и нам им не прикрыться.

Человек появился на самом верху лестницы, в руках у него было оружие – и упал, срезанный моим одиночным, покатился по ступенькам, звякнуло выпущенное из рук оружие. Шарахнув по стенам в самом верху лестницы – может быть, кого рикошетами заденет, я вскочил и бросился со всех ног, догоняя Патриса.

Следом бахнула граната, как раз там, где я должен был быть – но узкая, извилистая и идущая вниз улица спасла меня. Я бежал со всех ног, за спиной стреляли, визжали рикошеты. Кто-то распахнул ставни, на противоположную стену ударил свет, но высунуться не успел – я ударил короткой очередью по ставням, на всякий случай, и пробежал мимо.

– Александр! – выкрикнул я свое имя и одновременно оперативный псевдоним для французов перед тем, как выбежать к небольшой площадке, где стоял «Ситроен». Нервы у всех на взводе, и бабахнуть по мужику с Калашниковым, выбежавшему из темного переулка, где идет стрельба – да запросто. Особенно сейчас, когда генерал в их руках, только сейчас я подумал об этом, что я французам больше и не нужен, и списать меня на случайную пулю они могут за милую душу. Но думать об этом надо было тогда, когда я отдавал генерала Патрису, а сейчас…

А сейчас я выскочил на площадку, пулями меня никто не встретил – потому что было не до того. Дидье стрелял одиночными в высоком темпе куда-то влево, в сторону дороги, откуда мы приехали, Патрис и водитель стреляли вправо, туда, куда мы должны были ехать. Винтовка и два пистолета-пулемета и патронов не жалели…

– Это я!

Дидье на пару секунд прекратил огонь, чтобы я мог запрыгнуть за машину.

– Что?!

– Попали! – Французский офицер непрерывно стрелял, лицо его было остервенелым, вспышки дульного пламени мелькали, как в стробоскопе. – Со всех сторон обложили! Тут их, как блох!