Бой вечен

– Месье Александр, за мной. Заканчивайте здесь.

Вилла Сусини была одним из мест, куда лучше не попадать и о котором лучше даже не вспоминать. Первоначально это была резиденция Легиона, потом, из-за угрозы терактов ее перенесли на авиабазу Рауль Салан. Здесь же теперь было что-то типа центра дознания, немало обогатившего человечество различными приемами добывания информации у тех, кто не хочет ее давать. Например – вход в сеть, это когда голого человека распинают на железном матраце, на кровати, и к кровати подключают ток. Или вечерний душ – это когда человека поливают водой и одновременно подключают ток. Французы вообще в таких случаях действовали жестко и грязно. Второе армейское бюро, которое сейчас возглавлял генерал Бельфор, было известно тем, что оно не желает подчиняться правилам поведения, принятым среди цивилизованных разведок, – например, французы могут убить чужого агента и даже резидента, совершенно не задумываясь о том, что это повлечет ответные меры для их людей. Впрочем… не время и не место судить.

Генерал вышел на балкон, затянутый сеткой от снайперов. Достал небольшую сигариллу. Прикурил, не предлагая мне. Может – знает, может – просто хочет мне мое место здесь показать. Ничего, переживем…

– Серьезную задачку вы нам задали, мсье… – то ли с насмешкой, то ли с недоброй иронией сказал он.

– Я так понимаю, что Иностранный легион не знает других, – ответил я.

Генерал передернул плечами.

– Не пытайтесь. Не выйдет. Мы по уши в дерьме, и надо что-то делать. Кто этот ублюдок?

– Я не знаю.

– Знаете. Мне нужна правда.

– Это и есть правда. Вы что – не можете проверить?

– Можем… Меня интересует другое. Для чего он нужен вам, господин вице-адмирал?

– В резерве, – поправил я, – я не нахожусь на действительной службе.

Генерал посмотрел на меня так, как отец смотрит на проделки расшалившегося отпрыска, потом улыбнулся и подмигнул.

– Если желаете мсье. Как бы то ни было – операция из чистого «пришел-ушел» превратилась в нечто большее. В эпическую битву, в которой я потерял четверых только убитыми. Пресса исходит воем, и у меня на столе лежит запрос Национального собрания с требованием предоставить всю информацию об инциденте. А самое главное – вы приходите и говорите мне, что вместе туза – у нас на руках шестерка. Так? И что я должен ответить на запрос?

– Ничего. Вам не кажется, что Франция погибла от говорильни?

– Франция продолжает жить! – моментально разозлился генерал.

– Перестаньте. Франция мертва, потому что ее убили. Ее убил Наполеон Третий, заключивший союз с теми, кто уничтожил Наполеона Первого – последнего достойного правителя Франции. Я ни в малейшей степени не испытываю раскаяния за то, что сделали мои предки, равно как и вы не раскаиваетесь за то, что пришли в свое время в Крым. Кровь монарха и королевы, которую вы пролили на плахе и тоже не раскаялись в этом, привела к тому, что в Париже сейчас германцы. Франция мертва, но из ее гибели вы никак не можете извлечь уроков. Возможно, если вы перестанете пользоваться покровительством Британии и САСШ и терроризировать Германию – будет лучше. А если вы взглянете на северо-восток, то увидите там страну, в которой в аристократических родах принято, чтобы ребенок учил французский с детства, а русский – только с гимназии. Если вам это ничего не говорит – то давайте оставим наши отношения чисто деловыми, потому что, видит Бог, нам есть в чем помочь друг другу.

Генерал долго молчал, чтобы унять свой гнев.

– Мне нужно допросить этого человека. Возможно, это все же не пустышка.

Генерал кивнул, и я понял – они не смогли.

– Этот парень ваш. Предупреждаю, что весь разговор пишется.

– Его сильно помяли?

– Есть немного. Но не перестарались. Говорить он будет.

Неизвестный, которого мы взяли, сидел голым, привязанным к стулу, привинченному к полу в тесной и душной камере, в камере пахло страхом, кровью и блевотиной, последних двух субстанций было достаточно и на полу. Стул был металлическим, от него отходил толстый черный кабель, который шел к стоящему в углу трансформатору, негромко гудящему, а от трансформатора шел провод к розетке в стене. Еще у стены стоял стол со старомодным кассетным магнитофоном и микрофоном, а перед неизвестным стоял юпитер, применяемый в синематографе для освещения. Сейчас он был выключен и горел верхний свет.

Испытывал ли я жалость к этому человеку? А ничуть! Больше года я прослужил в Персии после того, как Его Величество изволил присоединить Персию к России на правах автономного образования. За мной была вся Персия… Я должен был понять, что происходило в ней при правлении шахиншаха, что происходит в ней теперь, на кого из «старой гвардии» можно опереться, кого просто уволить, а кого расстрелять от греха подальше. Помните, рассказывал о визите в пыточную тюрьму САВАК и как там людей раскатывали асфальтовым катком? Так это еще не самое страшное, в основном благодаря этой работе у меня теперь седина в волосах и ни к черту нервы. Вот только после свержения САВАКа произошло такое, что… И этого подонка – явно имеющего какое-то отношение к происходящему, – я бы и сам с удовольствием током попытал.

Были, конечно, еще мотивы. О них позже… сами поймете.

Неизвестный то ли был без сознания от жары и пыток, то ли просто играл, что он без сознания. Заметив на столе, где велась запись допроса, бутылку воды – я налил стакан, вылил пытаемому на голову. Он застонал, открыл глаза.

– Доброго времени суток, сударь… – сказал я по-русски.

Испугался. Видно, что испугался.

– Не ошиблись. Я русский. Не ожидали?

– Почему?

А ты, гад…

Это был тот, второй, кто был в машине. Тот, чей разговор нам удалось прослушать. Тот, с акцентом Западной Персии…

– А такие, как вы, никогда не ожидают, что сделанное – к ним же и вернется. Стадион. Вспомнили?

– Я не знаю, о чем вы. Воды…

Я поднес бутылку к губам, неизвестный жадно высосал все, что там оставалось.

– Начнем с самого простого. Ваше имя?

– Имя?

– Да, имя.

Неизвестный задумался.

– Имя у меня есть.

– Какое же?

– Пошел ты! Как тебе такое имя?

Разговор шел на английском.

На этом месте – я должен был ударить допрашиваемого. Или включить ток. Но я не сделал ни того ни другого. Я думал.

Передо мной был не араб. И не перс. И вообще – не мусульманин. При этом – я был уверен, что именно этот урод – был в одной машине с генералом Тимуром и говорил с ним. Явно не о погоде…

– Асм шома чист? – спросил я, задавая наиболее распространенные и общеупотребимые вопросы. – Шома ахлем коджа астид? Шома четур асти? Шома фарси харф мизанид? [90]

90

Как тебя зовут? Откуда ты? Ты говоришь на фарси?

Хотя неизвестный прикинулся, что ни хрена не понимает, по глазам я понял – дошло! Понимает!

– На каком языке ты хочешь говорить? Инглиш? Эспаньол? Дойч? Франсе? Итальяно? Фарси?

Нельзя сказать, что я говорил на всех этих языках. Но многое понимал – как и все аристократы, вынужденные много путешествовать. Тот же испанский – благодаря знакомству с Марианной у меня был на довольно высоком уровне.

– Ты не можешь говорить? Хорошо. Надумаешь – скажи.

Обычно подозреваемый понимает, что полицейскому нужно его признание, и получается, что полицейский в каком-то смысле зависит от него. Моей задачей сейчас было показать, что это не так.

– Вспомнишь свое имя, дай знать.

Я постучал в дверь, чтобы меня выпустили.

– Интересный вы человек, адмирал Воронцов…

Я вздохнул. То же самое – я слышал два дня назад совсем при других обстоятельствах. И от кое-кого, кто привлекательнее Молота Ислама.