Бойцы анархии
Шрифт:
– Эффектно… – восхищенно пробормотала Виола. – Парамон Пикчерз представляет…
Мероприятие выходило за рамки предусмотренного. Парамон кривлялся, исполнял какой-то экзотический танец, одновременно демонстрируя публике популярный «рукав на три четверти» – российский аналог среднего пальца, – и ржал, как кобыла. Было весело. Мириться с этим безобразием сельчане не собирались. Староста грозно закричал, и место выбывших из строя заняли трое аналогичных. Они полезли на помост, но Парамон схватил приземистую лавку (из тех, что выбивают из-под человека с петлей на шее), раскрутил и швырнул в атакующих. Двое обрушились с помоста, у одного хлестало из разбитого лба. Третий оказался проворнее. В прыжке схватил Парамона за лодыжки, тот поскользнулся, упал на спину…
Его охаживали кулачищами,
– Послушайте, церемониймейстер…
– Чего тебе, чужак? – Тот скрипнул зубами, уставился на меня со злостью.
– Прекращайте этот шабаш, Никанор. Вам тоже неприятно, я не слепой. Имею предложение: отдайте мне парня. Мы уведем его из деревни, и вы никогда его больше не увидите.
– Он заслуживает смерти, – процедил староста. – Его приговорили к повешению на сельском совете…
– Он получит свою смерть, не волнуйтесь. Не от веревки, так от чего-нибудь другого. Парамона можно использовать в качестве наживки на медведя. Можно заманить им в ловушку лесных разбойников. Посадите парня на ошейник, отдайте нам, мы справимся. Разве он долго протянет, выйдя за ворота деревни? А нам принесет пользу…
Староста грыз до крови губы – признак непосильной работы мысли.
– Вас шокирует то, что происходит, – настаивал я. – Убивать односельчанина, с которым прожил много лет, – не самое приятное в жизни. Не берите грех на душу, все равно он подохнет – не сегодня, так завтра… Поспешите, Никанор, его сейчас вздернут…
Я плохо понимал, зачем я это делаю, но делал. Крестьяне галдели, как галки. Староста зычным ревом возвестил, что казнь отменяется. Толпа разочарованно взвыла. Громила, занесший ногу над лавкой, застыл, задумался – не сделать ли вид, что не расслышал? Староста повторил приказ…
Мы впопыхах покидали Жулым с его суровыми обитателями и странными обычаями. Староста оказался не последней скотиной… Мы уходили через южную калитку. Гладыш объяснил, как пройти между холмами, не зацепив мины, а напоследок отвесил хорошего пенделя Парамону. Тот и помчался, натянув поводок, высунув язык, не веря своему счастью. Мы неслись за ним по каким-то козьим тропам, прыгали через канавы.
– Брось поводок, дуралей! – кричала Виола. – На кой ляд тебе сдалось это чудо?
И в самом деле. Я выбросил веревку и опустился в изнеможении на поваленное дерево. Подбежала Виола, стала с руганью стаскивать с себя «маскировочный» сарафан, избавилась от надоевшего платочка.
– Как из церкви вышли… Дьявол, дьявол, дьявол… – с огромным удовольствием твердила она не почитаемое в христианском мире слово.
Подбежал коротышка. Он волок тяжелый мешок, в который ссыпал перед уходом «маленькую потребительскую корзинку». Выхватил, словно шашку, холодную куриную ногу и принялся жадно ее обгладывать.
– Перекур, – объявил я, – десять минут.
Ко мне подкрадывался Парамон. Зубы парня отбивали чечетку, глаза моргали, пот хлестал по раскрасневшейся физиономии. У него был такой вид, словно он собрался на меня броситься. И не только мне так показалось – сухо щелкнул предохранитель, отведенный Виолой. Но произошло совсем другое – хотя и не менее неприятное: Парамон, призывно мыча, рухнул на колени, проделал на них остаток пути, обнял мои ноги и принялся их бешено целовать!
Я в ужасе отпрыгнул.
– Ты что, сдурел?!
Но тот мычал и тянул ко мне дрожащие длани, демонстрируя бездну признательности. Я сделал решительный жест, перекрестив руки, –
не подходи, противный.– Ох уж это внезапно вспыхнувшее чувство… – хихикнула Виола.
– Нашли друг друга, – поддакнул Степан. – Нам нужен домашний любимец, Михаил Андреевич? Вам не кажется, что в нашей компании дураков и так хватает?
А Парамон мычал, смеялся, смотрел на нас со щенячьей преданностью, усиленно жестикулировал. У него была потрясающая мимика. Он пытался что-то донести до нас, мне казалось, я различаю слово «спасибо».
– Да ради бога, приятель, – отмахнулся я, – это было несложно. Давай без нежностей. Говорить ты не можешь, но уши и мозги у тебя имеются, верно?
Парень лихорадочно закивал, ткнул пальцем в собственный черепок и виртуозно изобразил, насколько тяжела и сложна ноша в голове. Все присутствующие покатились.
– Ладно, старина, оставь свои благодарности. Они нас утомляют. Радуйся, что живой. А теперь вали отсюда. Да-да, проваливай. Не нужен ты нам, понимаешь? Своих психов не знаем, куда девать.
– Агы? – недоуменно вопросил Парамон и склонил голову, как собачка.
– Проваливай, – повторил я и показал двумя пальцами, как ходят люди. – Нам плевать, куда ты пойдешь. Руки есть, голова есть, ноги работают. Сделай так, Парамоша, чтобы через минуту и духу твоего тут не было. И не испытывай наше терпение.
Для убедительности мы с Виолой одновременно передернули затворы. Размазывая сопли по щекам, растерянно моргая, Парамон начал пятиться к кустам орешника…
Эту долину не от бедной фантазии прозвали долиной Ветров. Извилистая, меняющая конфигурацию низменность на юго-востоке Каратая, обрамленная двумя рядами сопок, на отдельных участках была настоящей аэродинамической трубой. Мы спустились с «козьей тропы», вступили в лес – и почувствовали это на собственной шкуре. Ветер ворошил листву, свистел между деревьями, гнал траву. Мы шли в ускоренном темпе. Как объяснил нам Гладыш, лесной массив пересекается минут за двадцать. А далее будет дорога; она связует населенные пункты долины Ветров и через кряж Каргалыч убегает в Лягушачью долину, а там и в Теплую. Местность, некогда населенная и безопасная, но только не сейчас, в смутную эпоху голода и беспредела… В голове ворочались мысли о завладении транспортным средством, а для этого предстояло оседлать дорогу и постараться не попасть на обед к каким-нибудь каннибалам. Но проблемы по мере движения возникали весьма далекие от моих наполеоновских планов. К Виоле «незаметно» подкралась ломка. Девица стала неразговорчивой, огрызалась, когда мы порывались с ней заговорить. Она страдала одышкой, покрывалась синими пятнами, частенько останавливалась, чтобы справиться с судорогой. Я с ужасом представлял, как симптомы покатятся по нарастающей: озноб, жар, крутящая боль, дезориентация…
– А это обратимо, Михаил Андреевич? – шептал, испуганно косясь на девицу, коротышка. – Это ломка, да? Или… гибкость в теле? Слушай, я ее боюсь, посмотри в ее глаза, она сейчас на нас набросится… Ох, сделал Господь подарочек…
Проблемы сыпались как из рога изобилия. Потянулся осинник – не лес, а вереница баррикад. Осина быстро гниет внутри ствола, становится хрупкой, часто падает под действием ветра. Повсюду валялись поваленные стволы, заросшие мохом, почти невидимые. Лощина – достаточно обрывистая, заваленная камнями и останками растительности, – перебегала нам дорогу. Пришлось забросить автомат за спину. Это и стало серьезной ошибкой. Я перетаскивал через овраг обливающуюся потом Виолу, когда раздался молодецкий свист. Мы оторопели. И с дерева, зависшего над оврагом, слетело гуттаперчевое тело. Навстречу прыгнули еще двое – не испытывающие недостатка в ловкости и силе. Я дернул автомат, но он оказался «вне зоны», повернулся на сто восемьдесят, чтобы проделать «отступательный» маневр, но получил дубиной по загривку и упал. Попасться так просто – это было что-то новенькое. И силы ведь практически равные… Их было трое – крепких особей мужского пола, в грязном пропотевшем обмундировании, бородатых, возбужденных, явно понимающих, что они творят. Я еще брыкался, перевернулся на спину. Надо мной зависла рыжебородая морда «соловья-разбойника». Лесной бродяга похабно скалился: