Божий Дом

— Если она не подписала это там, почему они думают, что она подпишет здесь?

— Потому что, как ты и сказал, «дорогуша, это Город Гомеров». Она будет особенной личной пациенткой Легго. Лучший день в ее жизни!

Когда я ехал домой, солнце нацепило эту усталую маску середины зимы, светя, но не грея, в ярости на серый лед. Мне было холодно, неуютно, страшно. Я надеялся, что Толстяк спасет меня, но вот он говорит мне не злиться на Пуловеров.

— Он сказал мне успокоиться, но я не намерен, — говорил я Бэрри. — Я хочу сказать, ты все время говоришь мне выражать свои чувства, и я волнуюсь, что, если я успокоюсь, я сойду с ума. Как я могу слушать вас обоих?

— Возможно, тут есть какое-то общее начало, — сказала Бэрри, — но, все-таки, как ты собираешься выжить, если у вас с ним будут разные мнения? Что он говорит про всех этих гомеров?

С грустью заметив, что даже Бэрри начала называть этих несчастных «гомерами», я сказал:

— Он говорит, что любит их.

— Это обычная антифобия. Вторичный нарциссизм.

— Что все это значит?

— Антифобия — это когда ты делаешь то, что больше всего боишься; например, кто-то боящийся высоты становится строителем мостов. Первичный нарциссизм, как Нарцисс в озере, когда он пытается любить себя, но не способен обнять собственное отражение. Вторичный нарциссизм — это когда он обнимает других, которые любят его за это, и он влюбляется в себя еще сильнее. Толстяк обнимает гомеров.

— Обнимает гомеров?

— И все его за это любят.

…Все любят докторов, и твои пациенты тебя уже полюбили. Смотрел игру «Никс» по кабельному, и они доказали, что баскетбол — командная игра…

Толстяк назвал нас великой командой. Но, все-таки, что это за команда, если ее СЛИ начинает задавать вопросы тренеру.

15

— Я хочу есть! — сказала Тина, женщина, прибывшая в такси.

— Вы не можете есть, — сказал Глотай Мою Пыль.

— Я хочу есть.

— Вы не можете есть.

— Почему?

— Ваши почки не работают.

— Работают.

— Не работают.

— Работают.

— Не работают. Когда вы в последний раз мочились?

— Я не помню.

— Ну вот видите? Не работают.

— Я хочу есть.

— Вы не можете есть с неработающими почками! Вы подпишете разрешение на диализ и станете жить еще хуже.

— Тогда я хочу умереть.

— Вот теперь я вас слушаю, дамочка, теперь слушаю! — сказал ГМП и проскользнул мимо таксиста, требующего свою плату — двести с чем-то долларов плюс чаевые. Мы с Эдди оставили Тину и отправились на обход с Толстяком.

— Первая карточка, — сказал Толстяк. — Голда Меир.

— Отличный случай, — начал Эдди. — Королева Вшей. Семьдесят девять, найдена на полу своей комнаты, гримасничающая, как гибрид куклы Барби с девочкой из «Экзорциста». Лимфоузлы размером со сливу по всему телу, считает, что находится на ветке «Т» Сант-Луисского метро и полна вшей.

— Вшей?

— Ага. Ползающие вши. Медсестры отказываются за ней ухаживать.

— Хорошо, — сказал Толстяк, — нет проблем. Чтобы ее СПИХНУТЬ нам надо найти либо рак, либо аллергию. Делайте тесты кожи: туберкулез, стрептококк, летающее говно, яичная лапша, все на свете. Один положительный результат объясняет лимфоузлы, что значит СПИХ обратно на пол ее комнаты. [164]

— Поцель, ее Частник, говорит, что не позволит ей вернуться обратно. Он требует, чтобы мы ее разместили.

164

Бред. Биопсия лимфоузла — шанс на диагноз. Аллергия не объясняет лимфаденопатии. Нереалистично. А про кожные тесты как раз правда. Тестируют на тысячи каких-то дряней, так что тест почти всегда положительный. Со вшами тоже проблем нет: у нас как-то была пациентка лет девяноста, покрытая фекалиями двух видов животных. «Feces of two species». Семья держала ее в муниципальной квартире и получала пенсию. Пациентка выжила. Семья, наверное, до сих пор получает ее пенсию.

— Отлично, — сказал Толстяк, — я позвоню Сельме. Следующий? Сэм Левин?

— Кстати, — добавил Эдди, — я забыл сказать Поцелю про вшей. Он как раз ее сейчас осматривает.

Ползучий заговор!

— Сэму восемьдесят два, слабоумная развалина, живет в одиночестве в приюте, полиция арестовала его за бродяжничество. Когда копы спросили о его месте жительства, он ответил: «Иерусалим», — и сделал вид, что потерял сознание, так что они СПИХНУЛИ его нам. Тяжелый диабет. При этом он всем известный извращенец. Основная жалоба: «Я — голоден.»

— Конечно, голоден, — сказал Толстяк, — диабет сжирает всю его энергию. Вши и извращенцы. Куда катятся евреи?!

— К Черному Ворону, — сказал Хупер.

— Город инсулина, — сказал Толстяк. — Нелегкий будет СПИХ. Следующий?

— Должен предупредить, — продолжал Эдди, — Сэм Левин поедает все. Следи за своей жратвой, Толстяк.

Толстяк поспешно поднялся и запер свой шкафчик, в котором хранил запас еды, включающий пару батонов еврейской колбасы.

— Следующая — Быстрая Тина, «женщина в такси», — сказал Эдди. — Личная пациентка Легго. — При этих словах, мы опять услышали крики таксиста, требующего оплаты, и Толстяк СПИХНУЛ его в ПОМОЩЬ. Матерясь, тот ушел, но вошла Бонни и обратилась к Эдди:

— Бутылка с внутривенным твоей пациентки, Тины Такерман, закончилась. Что ты хочешь повесить следующим?

— Тину! [165]

— Это неподобающе! Теперь по поводу вшей: это не наше дело от них избавляться. Это — работа интернов. [166]

165

Игра слов. Растворы с внутривенным обычно висят, вливаясь с указанной скоростью.

166

Чушь. Бонни — классическая Медсестра из Ада. Та, что считает, что знает лучше всех, что надо пациенту, проверяет среди ночи не нужно ли пациенту чего, постоянно заседает во всех комитетах по улучшению качества ведения пациентов и непрерывно шлет кляузы. Таких немало.

— Дерьмо, — сказал Эдди, — это работа медсестер. Тем более у них уже есть вши.

— Что?! Прекрасно! Я звоню своему начальнику! А по поводу вшей, я звоню в ПОМОЩЬ! У нас проблемы со взаимопониманием. До встречи!

— В любом случае, — продолжал Эдди, — Вот она, Тина, и я подумал: «Ага, деменция. Отправлюсь-ка я прямо за диагнозом.» Так что я сделал ей спинномозговую пункцию.

— Первым делом?! Ты хоть обсудил это с Легго?

— Не-а.

— Личная пациентка Легго прибывает в такси из Олбани, а ты начинаешь с болезненного вмешательства. Зачем?

— Зачем?! Ситуация была: я или она. Вот зачем.

— Но она была не против, не так ли? — поинтересовался Толстяк.

— О, она была против. Она вопила, как тысяча демонов. А в три утра я услышал, как кто-то напевал: «Ромашка, Ромашка, дай мне отвеееет….»

— Ромашка, Ромашка… — промурлыкал Толстяк, глядя из окна на строительные леса, паутиной оплетающие строящееся крыло Зока. — Не может же быть, чтобы Легго был здесь в это время? Зачем бы ему? Я хочу сказать, что у нас пока нет крыла Такерманов, а? [167]

167

Если в больнице говорят, что все пациенты равны, не верьте. Очень многие пациенты существенно равнее прочих.