Божья кара
Шрифт:
– Это я и без вас знаю. Мне важно понять, почему она это сделала?
– Причины и обстоятельство – это уже не наше дело. Для нас главное сам факт, – снова принимаясь за еду, пояснил Суровцев. – Вот было бы это убийство, тогда конечно. Я бы землю носом рыл. Кто ей что сказал, с кем она встречалась и так далее. А добровольный уход граждан из жизни от меня подобных усилий не требует.
– А жаль, – с чувством сказала Женя. – Иногда бывает, что роковой шаг человек делает самостоятельно, но толкают его на этот шаг определенные люди. И иногда не без умысла. И то, что они делают, – самое настоящее преступление. Но поскольку вы, наша доблестная полиция, не считаете нужным расследовать самоубийства, эти сволочи остаются безнаказанными и продолжают губить чьи-то жизни. Цинично, нагло, в полной уверенности, что отвечать за свои делишки не придется. Потому что у нашей полиции и без того дел хватает, – неожиданно пылко, прочувствованно
Повисла неловкая пауза, прервал которую капитан.
– Я смотрю, вы быстро после вчерашнего скандала восстановились, – проговорил он, с прищуром рассматривая Женю.
– Некогда мне по таким пустякам переживать, – буркнула в ответ еще не остывшая и смущенная собственной неуместной выходкой девушка. – Мне работать надо.
– И отек со щеки полностью сошел, – как ни в чем не бывало, продолжал капитан.
Женя заволновалась и поскорее затолкала за щеку кусок баклажана.
– Ледяной компресс помог.
– Гм. То-то я и смотрю, – покивал капитан. – И ссадина на голове уже затянулась?
– Да, затянулась, – вызывающе ответила Женя, глядя капитану в глаза. – А что, это плохо?
– Да нет, – улыбнулся капитан ехидно. – Наоборот. А оказывается, ваш бывший приятель актером служит в театре? – продолжил он светскую беседу, уходя в сторону от неприятной темы.
– Ну да, – кивнула Женя, снова возвращаясь к еде.
– И вы, кажется, пытались в театральное поступать? – не отставал Суровцев.
– А при чем тут это? – снова насторожилась девушка.
– А при том, гражданка, несостоявшаяся актриса. Нечего других судить, коли у самой рыльце в пушку. А что касается моих профессиональных обязанностей и того, как я с ними справляюсь, так на то начальство имеется. Оно за мной очень внимательно следит, не беспокойтесь. – После этого пространного заявления Петр Леонидович промокнул рот салфеткой и, чинно раскланявшись, удалился, хлопнув входной дверью и затаив в душе по-детски наивную обиду. Ибо считал себя честным профессионалом, добросовестным и ответственным, а еще порядочным человеком, добрым, отзывчивым, и… Что «и», он придумать так и не смог, а только очень сожалел, что принял приглашение и повелся из-за тарелки горячей пищи. Скорее бы теща домой уехала, подумал он, с тоской глядя на большую, пугающе оранжевую луну, низко висящую над крышей Женькиного флигеля.
Коваленко Женя так и не занялась, поскольку с ней согласилась встретиться родственница умершей от рака женщины. Родственница работала в центре города в туристической фирме, и Женя договорилась приехать к ней прямо на работу.
В маленьком офисе турфирмы, расположившейся в подвале недалеко от станции метро «Чернышевская», не было ни одного посетителя. Лишь три оператора скучали, глядя в экраны компьютеров. Заваленные буклетами рабочие столы и обклеенные яркими, с солнцем, морем и пальмами, плакатами стены должны были создать легкую, располагающую к отдыху и путешествиям обстановку. Но атмосфера турагентства скорее располагала ко сну и унынию. Скука витала в воздухе, запах банкротства щекотал ноздри. Даже растения в горшках на подоконнике выглядели вяло и подавленно, их листья печально свисали вдоль горшков, ни один цветок не оживлял мрачной зелени.
– Здравствуйте, – торжественно печально поздоровалась Женя с обитателями унылого подвала, – мне нужна Людмила Сазонова.
– Это я. А вы Евгения? – откликнулась на Женин вопрос моложавая шатенка с накладными ресницами, в ярко-алом свитере. Из всей компании она смотрелась наиболее живо, хотя и ее сочная, красочная оболочка не могла скрыть царящую в душе барышни беспросветную тоску. – Пойдемте кофейку попьем, заодно и поговорим, – предложила Людмила Сазонова, поднимаясь из-за стола. – Девочки, если меня будут спрашивать клиенты, я скоро буду, – обратилась она с прощальным напутствием к коллегам, стоя на пороге турагентства, после чего они с Женей сие печальное место покинули.
– Уф. Как на улице-то хорошо, – вдохнув свежий, по-осеннему терпкий воздух, проговорила Людмила. – Если бы вы знали, как я дурею от сидения на работе! – посетовала она, направляясь к перекрестку. – Уж сколько раз собиралась уволиться, но не выходит, место какое-то заговоренное, а ведь и зарплату приличную предлагали, и работу интересную.
– А я думала, это только мне заметно, какая у вас обстановка тяжелая, – удивленно взглянула на спутницу Женя.
– Да нет. Это все чувствуют. У нас и клиентов поэтому нет, – пружинисто шагая по улице, объясняла Людмила. – До нас в этом подвале какой-то эзотерический салон сидел, наверное, наколдовали что-нибудь, когда съезжали, в отместку хозяевам. Мы-то это помещение арендуем.
Уж сколько раз мы с девчонками директорше нашей говорили, что надо офис менять, пока контора окончательно не загнулась, а она все тянет.Пока Людмила жаловалась на жизнь, они успели дойти до огромных стеклянных витрин с выставленными в них пластмассовыми тортами и игрушечными поварами в белоснежных колпаках.
– Мне капучино и трюфельный торт, – заказала Жене Людмила, выискивая удобный столик. – Приглашающая сторона угощает, – пояснила она в ответ на Женин удивленный взгляд.
Да, видимо, информаторов надо кормить, поить, спаивать и подкупать, философски переработала Женя полученный только что урок репортерской работы. Недаром же ей Трупп сто тысяч выделил.
Сделав заказ, Женя взяла пробитый официанткой чек и бережно убрала в сумочку для отчетности.
– Маша младше меня на четыре года, – доев торт и выпив кофе, рассказывала Людмила. Для встречи с Женей она принесла несколько фото, на первом из них Людмила стояла в обнимку с молодой цветущей девушкой на фоне какого-то фонтана. На второй фотке девушка была одна, снимок тоже был сделан летом, но у девушки уже просматривался сквозь легкий коротенький сарафанчик маленький округлый животик. Женя в этом не очень разбиралась, но на ее взгляд, девушка была примерно на пятом или шестом месяце беременности. На третьей фотографии девушку узнать было почти нельзя. Изможденное лицо, огромные синяки под глазами, лысая голова.
– Это она после химиотерапии, – вздохнула Людмила, стараясь не смотреть на фото. – Врачи сразу сказали, что шансов почти нет, но Олег, это Машин муж, требовал, чтобы они все равно делали все, что необходимо в таких случаях, авось поможет. Не помогло.
– А что за диагноз был у Маши и какое он имел отношение к гинекологу Васильевой?
– Самое прямое, – зло сказала Людмила, поворачивая к Жене свое яркое накрашенное лицо с огромными, неестественно густыми ресницами. – Все началось с того, что Маша пошла к ней на простое обследование. Они с Олегом решили ребенка родить. Маша захотела провериться на всякий случай. Мало ли, скрытая инфекция или еще что. В консультации, понятно, очереди, и она поперлась в новую платную клинику возле дома. – В каждом слове Людмилы Женя чувствовала глубокую неподдельную горечь. – Сходила, проверилась. Врачиха ей чего-то наговорила, про какое-то воспаление, которое надо подлечить, Маша согласилась. Потом докторша объявила ей, что Маша беременна, и предложила у нее наблюдаться. И к дому близко, и ей всегда можно позвонить, хоть днем, хоть ночью. Мобильник свой оставила, опекала. Машка как загипнотизированная ходила. Галина Борисовна то, Галина Борисовна се. Ну нам-то с Олегом все равно. Главное, Машка довольна. Беременность сперва хорошо протекала, только живот был слишком большой, но я в этом не очень разбираюсь, у меня у самой детей нет. А потом Машка от врачихи вся в слезах приходит. Делали УЗИ, еще какие-то исследования, у ребенка обнаружилась патология. Надо срочно проводить искусственные роды или медикаментозный аборт. У Галины Борисовны есть какое-то лекарство импортное, очень действенное. Никаких побочных эффектов. Все рассосется за несколько дней. Стоит, правда, дорого. Рассказывает, а сама ревет, того и гляди выкидыш случится, и аборт делать не надо будет. – Людмила замолчала и несколько минут пыталась справиться с эмоциями. – Они с Олегом очень ребенка хотели. Просто ждали несколько лет, когда квартиру купят. Машка, она вообще на детях помешана была. Она, несмотря на приметы, и комнату детскую заранее обоями с медвежатами поклеила, и люльку дорогущую купила. Да и Олег ребенка хотел. Это его второй брак, он старше Машки почти на десять лет. С первой женой развелся, детей у них не было. Поэтому, наверное, он и настоял на дополнительном обследовании, прежде чем на аборт решаться. Только на этот раз он не в частную клинику, а в Снегиревский роддом обратился. У его приятеля там какое-то светило знакомое работало. Туда и пошли. Там все и выяснилось. Что никакой беременности у Маши и в помине нет. А есть рак матки, в очень запущенной форме. И что ни один мало-мальски грамотный врач этого не заметить не мог. Особенно если УЗИ делал.
– Так почему же вы на Васильеву в суд не подали? – клокоча от возмущения, спросила Женя.
– Хотели. Олег, как только все узнал, сразу же к ней в клинику кинулся. К директору, к главврачу, судом, полицией грозил. Жаль, что не убил эту стерву на месте, – сверкая глазами и сжав кулаки, проговорила Людмила. – Потому что ничего мы с ней сделать не смогли. У Машки бедной ни медкарты на руках, ни чеков, потому как они с врачихой так сдружились, что она ей так, без чеков, в карман, платила. Короче, на руках у нас ни одной бумажки, ни одного доказательства не осталось. Олег на работе с юристом консультировался. Тот сказал, что все безнадежно. Машку, конечно, сразу же в больницу положили. Мы все от шока ни о чем, кроме ее спасения, думать не могли.