БП. Между прошлым и будущим. Книга 1

Окинув взглядом территорию, некогда казавшуюся мне гигантским полигоном, специально спланированным для наших дворовых забав, я приблизился к черному ходу, ведущему в секцию дома, где я когда-то жил: именно сюда выходили окна нашей комнаты — и прочел на небольшой укрепленной у входа вывеске: «Театр-студия Михаила Козакова». Вот так — ни больше и ни меньше…

На втором этаже обнаружилось некое подобие театральной кассы — в скромных размеров комнате, служившей, видимо, театральным фойе. Ни Козакова, ни его жены и соратницы по театру Ани здесь не оказалось, что побудило меня на следующий день позвонить ему (благо оказался с собой номер его телефона) с сообщением о таком замечательном совпадении. Мы поохали-поахали, он рассказал мне о том, как на недавних гастролях в Канаде, провалившись в люк на сцене, повредил руку и теперь вынужден отсиживаться дома; мы условились перезвониться и встретиться — чего, в конце концов, так и не произошло.

Возвращаясь же к дому, остается отметить, что жилых квартир в нем больше нет. Ни одной — и это, как я успел заметить, стало судьбой многих строений в черте Садового кольца. Нынешний, так сказать, «Вишневый сад»: капитализм, которому чужды и ностальгия, и наши сантименты.

Глава 6 Прощай, Москва?

И вы мундиры голубые…

С тяжелым сердцем скопировал я завершающие заметку слова в её название…

Нашей машине перегородили дорогу два автомобиля, обычный и патрульный: они стояли так, чтобы заблокировать возможность проезда. Возле гражданской легковушки топтались две девушки, очевидно составлявшие компанию милицейским, один из которых неторопливо направился к нашему джипу, помахивая у бедра полосатой палочкой.

Случилось это часов в 10 вечера в тёмной аллейке лесопарка, ведущей из американского городка в Покровском-Стрешневе к Волоколамскому шоссе, откуда рукой подать до Ленинградского проспекта, куда мы и направлялись. Мы, естественно, остановились, милицейский подошел к дверце водителя, Алексей, сидевший за рулем, опустил стекло. Дальше последовал такой диалог:

— Предъявите документы — права, путевой лист.

— Пожалуйста! Вот они…

Сержант помусолив бумаги с минуту в руках:

— А где право на проезд по этой аллее?

— Какое? Вот путевка, вот маршрут…

— Вы что, не знаете, что эта аллея находится в ведомстве префектуры Орехово-Зуево? За проезд без разрешения положен штраф до 7 тысяч рублей.

— Так я же всегда здесь езжу и никогда никто не требовал специального разрешения!.. Может пропустите?

— Нет!

Документы водителя оставались в руках сержанта, его напарник, продолжавший непринужденно беседовать с девушками, только изредка поглядывал в нашу сторону. Ситуация начинала проясняться.

— Сколько? 500 рублей хватит? — Алексей потянулся за кошельком.

Сержант кивнул. Документы Алексея вернулись в его руку, освободившуюся от пятисотрублевой бумажки. Милицейская машина проехала несколько метров, открыв проезд по аллее.

— Сволочи! — бурчал Алексей, — нет на них управы: сколько газеты не пишут — всё без изменения, как грабили, так и грабят.

— Алеша, не огорчайся, давай я дам тебе эти 500 р.? У них же зарплата, говорят, мизерная, вот и подрабатывают…

— На всех не напасетесь, вот меня только за эту неделю тормознули второй раз… И каждый раз — плати!

Этот сюжет вспомнился мне, когда я готовил заметки к новой книге Льва Бердникова «Щеголи и вертопрахи». Причем тут это? Да вот причем: связь униформы и нравов российской старины оказалась столь прочна, что сохраняется она и поныне, спустя три столетия… Ну вот — не пришло же водителю в голову спорить с лихоимцем в милицейской форме, или даже просто просить у него квитанцию.

И, чтобы завершить тему, добавлю только это: по исследованиям, обнародованым на днях, первое место в России по степени корумпированности традиционно занимают люди в мундирах — сотрудники милиции, от постовых, призванных контролировать уличное движение, до генералов, руководящих службами в центральном аппарате МВД.

Дела…

А еще — такое. Пустяк, забыть бы…

Покупая новую «сим-карту» к мобильному телефону, я замешкался у стойки, уточняя новый «план» телефонных разговоров — на минуту, ну две, не больше. «Да сколько можно!.. И торчит, и торчит!..», — слышу за спиной. Звучало так, что, дай им волю — мне бы, думаю, точно несдобровать, отметелили бы по первому разряду.

— Люди, — обращаюсь я к ним, покидая палатку, — ну откуда в вас столько злобы?!.. — и, не оглядываясь, притворил за собой дверь.

А ещё…

Рядом с Домом кино пытаюсь разменять сотню долларов в «обменнике», пристроенном к парадному входу в соседний дом: «Разменяйте, пожалуйста, — ведь ещё пять минут до вашего перерыва, верно?» — обращаюсь к беседующей по телефону девице за стеклом. Вот же оно, расписание, на стене. Пытаюсь протянуть ей банкноту в окошечко — резко опускается заслонка, едва не задев мне руку. Всё…

Да надо ли вспоминать эти мелкие, даже вовсе пустяковые мои досады и огорчения, когда у одного близкого мне человека едва не отняли помещение его театра, где за десятки лет он поставил не счесть сколько спектаклей. А у другого — созданный им на пустом месте в центре столицы процветающий ночной клуб-ресторан, о чём я еще расскажу других главах. Оба, кажется, в тот раз отбились…

Это — о тех, кто на виду, и кто успешен. А сколько их, других, чьи жизни так же неотделимы от нынешних реалий российского бытия и ими определяются — разве что масштаб не тот.

И после каждой встречи я отмечаю перемены в друзьях, отдаляющие нас — всё дальше и дальше. Другие они… да и могло ли быть иначе? Не их вина в этом. И не моя. Потому что они живут там, а я, вот уже четвертый десяток — нет. Грустно всё это.

А еще…

Аптека. Небольшая очередь к прилавку, у стоящих — в руках рецепты. Передо мной старушка в потертом жакете, она протягивает в окошко бумажку — там перечислены названия лекарств: «Сколько стоит… а это?.. а это?.. А дешевле «от средца» нет?» — «Нет, ничего нет!»

Старушка свертывает бумажку, кладет в карман и, немного потоптавшись у витрины с лекарствами, ссутулившись, медленно идет к выходу. Моя очередь, оставляю рецепт на какое-то снадобье: привезу его в Штаты для знакомых — не впрок им пожилым, россиянам в недалеком прошлом, американские лекарства. Прошла минута, не больше, оборачиваюсь к дверям — вижу удалявшуюся спину старушки. Догнать?

Вернуть?.. Ну почему не хватило у меня духа предложить заплатить за нее, пока она стояла рядом! — ведь копейки какие-то… Деликатность помешала, что ли?

Я долго вспоминаю потом этот эпизод, коря себя за нерешительность. А сколько их, таких старушек…

Или — еще это сохраняется в памяти. Нужны цветы — без них навестить вдову близкого товарища неловко, прошу водителя остановить машину у метро: здесь перед входом расположились тётеньки с цветами, аккуратно уложенными в плетеные корзины и хозяйственные сумки. Выбираю подходящий случаю букет, достаю деньги, передаю женщине — она поднимает глаза: «Спасибо большое!»

Мы улыбаемся друг другу, опрятная, подобранная со вкусом, далеко не новая одежда смотрится на ней, я бы сказал, элегантно, выделяя из проходящих в метро, из группы расположившихся рядом женщин с корзинами. Взгляд интеллигентного человека — кто она, учительница?.. научный сотрудник?.. бухгалтер?.. Протягивая мне букет, она добавляет смущенно, как бы извиняясь: «Вот, вырастила — куплю собачке чего-нибудь вкусненького, побалую её». Собачке ли?..