Брак по-эмигрантски

Я допила свой чай, и Аркадий отвёз меня домой. Обещал позвонить и на следующий день и сдержал обещание. Была поздняя осень, но погода ещё такая, что хотелось гулять, и мы поехали на Манхэттен Бич.

Шумел океан и деревья, хотелось поговорить о чём-то, берущем за душу.

— Вы любите стихи? — спросил Аркадий.

— Очень! — ответила я.

— Кто ваш любимый поэт?

— Евтушенко.

— А вы знаете его стихотворение «Любимая, спи…»?

— Знаю, — сказала я и прикусила язык. В Ленинграде у меня была подруга Ира, которая говорила, что моя самая большая проблема в том, что я слишком много знаю, да ещё этого и не скрываю! «Кому нужны твои знания, ты только ими отпугиваешь, — кричала на меня Ирка, — женщина должна смотреть вниз, потом медленно поднять глаза и сказать со вздохом: «Совершенно не знаю, как жить дальше». Поняла? А ты? У тебя поперёк лба написано, что ты всё знаешь сама! А кому это надо? Хочешь, чтоб тебя любили, забудь всё, что знаешь!» И вот теперь я опять ляпнула это проклятое «знаю»! Я вся сжалась и дала себе слово как можно больше молчать.

— А я люблю Рождественского, — продолжал Аркадий, — прекрасный поэт, не то, что этот горлопан Вознесенский.

— Вы не любите Вознесенского? — робко поинтересовалась я. — За что?

— А за что его любить? У него же чушь одна вместо стихов!

Мне стало так жалко бедного Вознесенского, что я об осторожности.

— Ну что вы! — возразила я, — вам нравится песня «Миллион алых роз»?

— Нравится, — кивнул Аркадий, — а причём тут Вознесенский, её Алла Пугачёва поёт!

— Ну да, — согласилась я, — поёт Пугачёва, а слова Вознесенского, или вот недавно Марк Захаров привозил «Юнону и Авось», там все песни на стихи Вознесенского, и, например, есть такие строчки:

Для любви не названа цена,

Всего лишь жизнь,

жизнь одна,

жизнь одна…

Правда, замечательные слова?

Аркадий ничего не ответил. Некоторое время мы шли молча.

— Я тоже знаю стишок, — вдруг сказал он, — хотите, почитаю?

— Почитайте, — попросила я, удивившись слову «стишок».

— Кто на лавочке сидел, кто в окошечко глядел… — начал Аркадий. Я дивилась ещё больше, а он продолжал, забывал, путался, я его поправляла, так как стишки знакомые с детства, кто ж их не знает! С грехом пополам добрались до «А у нас огонь погас — это раз, грузовик привёз дрова — это два».

— Тётю Полю заебли — это три, — радостно воспрял Аркадий, — а в-четвёртых, наша мама отправляется в полёт, потому что нашу маму папа больше не…

— Спасибо, дальше не надо, — взмолилась я.

— Ну почему же? — упрямо возразил Аркадий и победным голосом закончил фразу…

Минут десять шли молча. Я — понуро опустив голову, он — с видом «будешь знать, как умничать!»

— Я хочу домой, — тихо сказала я.

Сели в машину, какое-то время ехали в полной тишине.

— Хоть ты и провинилась, — нарушил молчание Аркадий, — я тебя уже не отпущу, едем ко мне.

— Это что, предложение? — спросила я.

— В некотором роде, — усмехнулся Аркадий.

— Ну, если это предложение, где кольцо? — спросила я, вспомнив героиню, которую играла знаменитая актриса Шер, в моём любимом фильме «Мунстрек».

— Кольца нет, — растерянно произнёс Аркадий.

— Отдай своё, — повторила я фразу из фильма, чувствуя себя при этом если не самой Шер, то кем-то в этом роде. Самое смешное было то, что не имея об этом ни малейшего понятия, Аркадий ответил точно так же, как герой моего любимого фильма в аналогичной ситуации.

— Это моё кольцо, я к нему привык, оно очень дорогое!

— Ну что ж, — пожала плечами я, — нет кольца, нет предложения, отвезите меня, пожалуйста, домой.

Доехали быстро и молча. Аркадий больше не позвонил. Как мне передали, свахе он сказал: «Женщина хорошая, но мне не подходит. Меня уже две женщины обобрали, я чувствую, что и эта сделает то же самое. На моё кольцо с сапфиром она уже покушалась». И до сих пор живёт с мамой.

Из разговоров…

Лето. Вечером на Брайтоновском бордвоке. Первая встреча. Он: «Не представляю, как все эти люди могут так поздно есть шашлык. Я лично вечером ем только фрукты и овощи, и только мочегонные. У меня, видите ли, почки не в порядке, поэтому я могу есть только то, что гонит мочу. Если я гоню мочу, то лучше себя чувствую. Когда почки не в порядке, самое главное всё время гнать мочу, поэтому я ем только мочегонное…»

STIVEN

Сваху звали Жанна. Совершенно очаровательная женщина лет от сорока до пятидесяти, безукоризненно одетая, вызывающая симпатию с первого взгляда. Между прочим, жена настоящего профессора, сваха — это хобби. Она позвонила мне по телефону по просьбе моей приятельницы, жаждущей устроить мою личную жизнь, и сразу же сказала: «Хочу к вам приехать, я должна на вас посмотреть». Поскольку меня заранее предупредили, что отбор клиентов очень строгий и сватают только интеллектуалов, меня разобрало обычное женское любопытство и спортивный азарт.

Жанне я понравилась, и она обещала мне самое лучшее из своей коллекции женихов. «Хватит мучится с русскими, мы живём в Америке, надо встречаться с американцами», — сказала Жанна, а я не стала с ней спорить. Что значит встречаться с американцами? Прежде всего — это говорить по-английски, а ради этого я готова на всё или почти на всё!

Американец по имени Стивен, а по профессии врач-психиатр, говорил по-английски так хорошо, а главное понятно, что первые беседы по телефону доставляли мне безграничное удовольствие, мне даже удалось пару раз пошутить, и, к моему восторгу, мою шутку не только поняли, но и оценили, и я с нетерпением и замиранием сердца ждала встречи.

Встретиться решили в Манхэттене, и Стивен заранее предупредил, что будет ланч, а потом театр. От подобного расписания я пришла ещё в больший восторг и от нетерпения прибежала на место встречи почти за полчаса до назначенного времени. Я стояла на углу и вопросительно смотрела на всех проходящих мимо мужчин, внешне напоминающих мне Керри Гранта. Керри Гранты шли мимо, не обращая на меня ни малейшего внимания. Взгляд мой из ищущего становился всё более рассеянным, и я уже смотрела на толпу вокруг, скорее по инерции, нежели в ожидании чуда. От нечего делать внимание моё привлёк смешной человечек, похожий на колобка. Колобок ел на ходу булочку и весь обсыпался крошками. Особенно смешно крошки запутались в его всклокоченной бороде и усах, торчащих как-то вперёд. Колобок уверенно приближался ко мне. Сердце моё упало. «Неужели это он?» — не успела подумать я, а Колобок уже стоял напротив меня, жевал и лучезарно улыбался всем усыпанным крошками лицом.

— А вот и я, — сказал он.

— Вы голодны? — спросила я.

— Ужасно! А ты хочешь кусочек? — и Колобок сунул мне в лицо остаток булочки.

— Нет, нет, что вы, — пролепетала я, простившись в душе с образом Керри Гранта.

Мы немножко прошлись по сверкающим на зимнем солнце улицам Манхэттена, оставляя за собой дорожку из крошек, как Мальчик-с-пальчик по дороге к Людоеду. Потом мы зашли в маленький уютный ресторанчик и заказали ланч. Есть совсем не хотелось. Колобок сел напротив и вдруг как-то резко и внезапно посмотрел прямо на меня. Глаза у него были как два дула ружья: маленькие, черные и очень цепкие.

— Ну, — сказал он, — расскажите о себе поподробнее.

Особенно рассказывать было нечего. Дочка, приезд в Америку, всё это я уже говорила по телефону.

— Лучше вы расскажите о себе, — попросила я.

— Я вдовец, — начал он, — моя жена покончила жизнь самоубийством в прошлом году.

«Неплохое начало, — подумала я, — почти Синяя борода».

— У меня есть дочь двенадцати лет, — продолжал он, — мы с ней не ладим.

— Почему? — спросила я.

— Девочка неконтактная, запирается в своей комнате и ни с кем не разговаривает.