Брак по-тиквийски 6. Жизнь после смерти

На подвале висел замок, и Ортнер подозвал Рикера с отмычкой. Нет смысла оставлять будущим покупателям дома то, что они, может быть, не оценят. Гьюл открыл молнию на большой сумке, и Ортнер принялся грузить в нее банки с вареньями и соленьями.

Тереза наблюдала за визитерами из-за кустов. Руани топтался напротив красноглазой железной скульптуры, явно стараясь справиться с накатившей слабостью в коленях – ноккэмец приехал сюда впервые и еще не был знаком с Пушком. Заместитель почтительно придерживал его под руку и что-то тихо говорил – Тереза не могла расслышать слов, опасаясь подойти ближе.

Из подвала появились следователи, груженые позвякивающими сумками. Ах они, гады! Пользуясь ее отсутствием, выгребли ее запасы. Она уже забрала из дома то, что дорого сердцу: синий мохнатый ковер из спальни, подушку на стул из золотистой кожи дракона, подстреленного прошлым летом, детские рисунки… Ружье пришлось оставить, хоть душа и болела о нем: оно зарегистрировано, его будут искать, конфискуют и продадут. Банки она начала перетаскивать, но они тяжелые, за раз много не унесешь, а она все еще не вернулась в форму. Не успела. Не подумала, что эти уроды так быстро явятся прибрать то, что плохо лежит. Мародеры проклятые! Тереза заскрипела зубами. И сделать ничего нельзя, коли желаешь сохранить свою тайну.

Младший мент вышел из дома с ружьем в чехле. Она подавила вздох.

Ортнер и Гьюл, с натугой таща сумки, направились к машине. Тереза чуть пригнулась и затаила дыхание. Руани-то и лужу под ногой не заметит, а следаки внимательные. Помстится им, что веточка не под тем углом торчит или цвет листвы не тот… Нет уж, лучше не рисковать и не показываться им на глаза.

Поставив сумки у микроавтобуса, они открыли заднюю дверь и вытащили какой-то продолговатый мешок и две лопаты. Но копать не стали, вручили сопровождающим. Некоторое время спорили, ходя по двору туда-сюда. Наконец, остановились возле скульптуры, ткнули пальцем подчиненным с лопатами: вот здесь.

Ортнер сам позвонил Руани, спросил, можно ли забрать тело. Госпожа Ильтен должна покоиться тут, в Риаведи, в поселке, который любила больше города. В своем дворе. И лучше всего – рядом с этой металлической конструкцией, к которой питала необъяснимую слабость и называла произведением искусства. Руани дал добро, но поставил условие: пусть его возьмут с собой. Теперь они стояли вместе над опущенным в выкопанную яму телом, завернутым в мешок, и молчали об одном и том же. Больше никогда не будет, как прежде.

Ортнер махнул рукой младшим с лопатами. Они отсалютовали и принялись закидывать могилу землей.

– Надо цветов сверху положить, – промолвил Гьюл. – Она цветы любила. И дочке своей на холмик всегда цветы клала. Пойду, нарву.

Да ведь это меня хоронят, осенило Терезу. В мешке – ее тело. Гьюл приволок охапку красных цветов, водрузил на зарытую могилу. Ортнер украдкой смахнул слезу. Тереза растаяла. Ладно, пускай лопают ее варенье и консервы да поминают. Эх, они же не знают, что такое поминки. Ну, значит, так сожрут. И еще раз добром ее вспомнят.

Рикер принес большие казенные замки, повесил на ворота, главный вход и подвал. Всё, теперь это чужой дом. Обидно, но следовало ожидать.

Сумки исчезли в машине, а за ними и вся компания. Микроавтобус с трудом развернулся на узком проселке и покатил прочь. Тереза вышла из-за кустов. Прислонилась лбом к холодным прутьям кованой ограды, прощаясь с домом. Последние дни она только и делала, что прощалась. С мужем, с дочерью, с самой собой, со всей прежней жизнью…

Некогда плакать

Это произошло не по ее вине – единственное, чем остается утешаться. Не оттого, что она кричала на мужа или грубила ему – она так давно уже не поступала, оберегая его нервы. Спорила, конечно, но мягко, не обижая, и старалась повернуть все так, будто он сам изменил свое мнение. И не делала ничего, что могло бы его расстроить – по крайней мере, в последнюю декаду. Не было решительно никакого повода. Просто сердце заболело в очередной раз, это теперь случалось регулярно. Но приступ был долгим и сильным, не помогали ни травы, ни покой, и Тереза испугалась.

– Я вызову врача, – сказала она.

– Не надо, – прохрипел он. – Пройдет. – И потерял сознание.

Гори все синим пламенем! Неважно, что скажет медкомиссия. Пусть Рино не будет ее мужем, но зато живым. А она как-нибудь выкрутится. Где наша не пропадала! Она велела Аннет собирать вещи и набрала номер больницы.

Она надеялась, что врачи помогут. Тиквийцы дорожат жизнями своих граждан, тиквийская медицина – на высоком уровне. Но чтобы воспользоваться ее услугами, надо хоть иногда обращаться к врачам, пока не стало поздно.

– Почему вы так поздно спохватились? – первое, что спросил доктор, изучив анализы. – Почему не обратились раньше, когда еще можно было… – И осекся.

Полдюжины инфарктов, перенесенных на ногах. Сердце – в лоскуты. Помочь может только полная пересадка, но на подбор и доставку биоматериала требуется время, которого у пациента нет.

Разумеется, врачи сделали все, что могли. Им даже удалось привести Ильтена в сознание – ненадолго, на несколько минут. Тереза вцепилась в его руку, глядя в бледное лицо и не обращая внимания на суетящихся медиков:

– Рино, только не умирай!

– Сам не хочу, – выдавил он.

– Дождись операции. Что бы ни было дальше, пускай без меня, но живи!

– Зачем мне жить без тебя? – Кривая улыбка, одним уголком губ. – Без тебя жизнь потеряет всякий смысл.

– Ты дурак, – всхлипнула она, не удержавшись. – Дуб-дерево!

– Он самый, – согласился Ильтен. – Прости, я так и не смог придумать, что делать. Да ты и не стала бы меня слушать, ведь правда? Ты все равно поступишь по-своему. Прошу об одном: не надо убивать.

Есть моменты, когда невозможно ответить категорическим отказом. И она, сглотнув комок в горле, проговорила:

– Я… постараюсь.

– Документы Аннет – на полке над компьютером. Жаль, что я не успел выдать ее замуж. – Он помолчал и добавил совсем тихо, уходя: – И вообще – жаль.

Медбрат помахал ладонью перед ее лицом:

– Вы в порядке?

Она перевела на него взгляд и очнулась. Вот дурацкий вопрос! Естественно, нет.

– В полном.

– Проводить вас к безопасникам?