Брак со стихийным бедствием

– Делаю тебе скидку с условием, что ты будешь всем рассказывать, как помог тебе мой суперкорректор.

– Не вопрос!

Я с трудом протиснулась мимо Лизаветиных оклунков в туалет, помыла в раковине чашку и на обратном пути получила от Коробейницы новое заманчивое предложение:

– Попробуешь «Пофигин»?

– Это еще что такое? – я остановилась и приняла в свободную руку аптечный пузырек с яркой наклейкой.

На этикетке готическими буквами было красиво написано: «Пофигин», а ниже имелось художественное изображение Белоснежки, мирно спящей на зеленом травяном пригорке. Вокруг белокурой сони сгруппировались гномы, они то ли дремали, то ли медитировали. Морды у всех были благостные, как рождественская песенка, и отрешенные, как улыбка лунатика.

– «Пофигин» – это новейшее лекарство естественного происхождения, – объяснила Лизавета. – Основное действующее вещество – вытяжка из зрелых плодов пальчиковой фиги.

– Нет такой! – засмеялась я. – Есть финиковая пальма.

– А тут написано, что есть, – уперлась она. – Впрочем, какая разница – финиковая пальма или пальчиковая фига? Главное, что из ее спелых плодов производится поразительно эффективный препарат, замечательно уравновешивающий мысли и чувства, приводя человека с расстроенными нервами в наилучшее расположение духа.

– Не наркотик? – с подозрением спросила я, всматриваясь в бессмысленные кретинские физиономии гномов.

– Нет, что ты! Абсолютно безвредная пищевая добавка! – Лизавета замахала руками. – Не имеет никаких противопоказаний.

– А побочные эффекты есть?

– Незначительные, – уклончиво ответила Коробейница. – Ну, легкая дезориентация в пространстве и времени… Честно говоря, с часами враз дружить перестанешь, минуты считать разучишься, с «Пофигином» день да ночь – сутки прочь, мелочи не волнуют.

– Сколько стоит? – спросила я.

– Тебе первый флакон даром отдам, а придешь за вторым – тогда возьму деньги за оба, – предложила Лизавета.

– Идет.

Я сунула пузырек в карман и вернулась в редакторскую.

– Где ты бродишь? – сердито спросил Вадик, распластавшийся на диване. – Я тебя жду, жду с…

– С комфортом, – закончила я за него. – Что, пора за работу?

– Пора, брат, пора! – возвестил Вадик, откровенно неохотно принимая вертикальное положение. – Туда, где за тучей белеет гора!

– Гора денег, заплаченных кандидатами в депутаты за рекламное обслуживание? – предположила я.

Вадику понравилась моя мысль. Я в ответ сказала, что мне нравится его настроение. Тут в редакторскую заглянул Мамай, которому, по его собственному заявлению, ничто в этой жизни не нравилось, и жизнь отвечала ему взаимностью: видите ли, мы с Вадиком непозволительно медлили приступать к выполнению своих обязанностей. По этому поводу Роман Геннадьевич вновь извлек из широких штанин свой любимый хронометр и с крайне озабоченным видом наблюдал кружение секундной стрелки, рискуя перенапрячь приводящие мышцы глаз.

– Как же он мне надоел, проклятый Мамай, басурманская морда! – шепотом причитал Вадик, труся позади меня в студию. – Когда же кончится это издевательство над простым русским тружеником, это трехсотлетнее монголо-татарское иго!

– Скоро кончится, – пообещала я. – Гораздо раньше, чем через триста лет. У меня уже есть кое-какие идеи по этому поводу…

Но обсудить идею нейтрализации надоедливого Мамая мы с напарником не успели. Сначала были слишком заняты записью очередного кандидатского выступления, а потом мне пришлось отлучиться. Лазарчук, который и впрямь точно знал, где и когда меня искать, позвонил на редакционный телефон и настоятельно попросил прибыть к нему в кабинет для беседы.

Мне не очень понравилось, что запланированная капитаном беседа по времени точно совпала с моим обеденным перерывом, – это лишало меня законной трапезы. Я уже приготовилась высказать Сереге свое недовольство, но оказалось, что даже Лазарчуку ничто человеческое не чуждо и беседовать со мной он собрался в располагающей обстановке ближайшего буфета. К тому же организовал приятную компанию: по правую и левую руку от капитана устроились Колян и Моржик.

– Вы все сбежались послушать мой рассказ? – догадалась я. – Друзья мои, любопытство погубило кошку!

– Ничего, если это не ее окорочок лежит в моей тарелке, я не буду сокрушаться по данному поводу! – Мой супруг проявил благодушие, достойное гнома с многолетней лекарственной зависимостью от «Пофигина».

Я опустилась на свободный стул, придвинула свободную тарелку и, ожидая суп, который добрый Колян заказал специально для меня, выдала публике небольшую сенсацию:

– Я только что совершенно случайно узнала, что на совести нашего неверного друга Сергея Трофимова гибель еще одного человека – Вениамина Орлова по прозвищу Веник.

– Это кто такой? – спросил Колян.

– Это тот парень, который насмерть подорвался в среду утром, – Лазарчук ничуть не удивился. – Мы, в отличие от тебя, узнали об этом совершенно не случайно! Взрывное устройство, сработавшее в сумке Орлова, было идентично тому, которое вчера разворотило кафе-стекляшку в «Палаццо». Работа Трофимова, точно.

– А зачем Трофимов его взорвал? Кто он, этот Орлов? – повторил Колян, временно прекратив глодать окорочок сомнительного происхождения. – Я его не знаю!

– Можно подумать, Трофимов убивал только тех, кто тебе знаком! – поддела я.

– Мы пока не знаем, чем Орлов помешал Трофимову, но вскоре обязательно выясним, – заявил Лазарчук.

– Не трудитесь! – сказала я. – Я уже знаю, из-за чего погиб Венька. Выяснила путем дедуктивных размышлений.

Лазарчук фыркнул, как та кошка, окорочок которой предположительно ел Колян. Я не обратила внимания на эту демонстрацию и спросила мужа:

– Помнишь, наша соседка Матрена искала порты?

– Офигеновна! – обрадовался Колян. – Потрясающая женщина, как такую можно забыть!

– У нашей соседки Матрены Афиногеновны пропали с веревки розовые трикотажные портки с начесом, – объяснила я ничего не понимающим Сереге и Моржику. – Подштанники висели в одном ряду с вещичками Масяньки, поэтому Венька решил, что порты принадлежат мне, и украл их.

– Кыся! Хотел бы я посмотреть на тебя в розовых трикотажных портах с начесом! – заблестел глазами Колян.

Чувствовалось, что основательное ночное прощупывание не истощило его творческий потенциал.