Брат на брата. Окаянный XIII век

–Есть. От них и поставил дружину, дабы за стенами градскими не укрылись бунташные.

–Есть и такие?

–Вон сколь, – кивнул Ярослав в сторону приближающихся рязанцев, – да и в самом граде осталось немало. – И, сокрушенно махнув рукой, спросил в свою очередь: – А как батюшка? Здоров ли?

–Великий князь в здравии, – тихо ответил Константин. – По весне занедужил как-то, да потом выправился.

Ярослав, отстранившись от Юрия, повернулся к старшему брату. Всмотревшись в его худощавое, землистого цвета лицо, участливо спросил:

–Сам-то ты здоров ли? Вона как глаза запали…

–Все в руках божьих, – так же тихо ответил Константин. Рядом со своими крепкими, розовощекими, жизнерадостными братьями он выглядел изнуренным, усталым, словно точила его какая-то внутренняя, неведомая болезнь. Узкое лицо Константина, обрамленное редкой бородой клинышком, глубоко посаженные глаза, тонкий нос с горбинкой и резкая черточка, делившая сросшиеся брови, дышали внутренним покоем и умиротворением. Будто пришел он в этот грешный мир сторонним наблюдателем: без радостей, желаний и страстей.

–А что батюшка, в шатре? – забеспокоился Ярослав. – Не терпится обнять родителя.

–Тебе нельзя в шатер! – предостерегающе поднял руку Константин. – Не забывай, кто ты, и говорить с тобой великий князь будет не как с сыном, а как с удельным князем. О том и напомнить велел.

Ярослав понимающе кивнул и нехотя отошел к приехавшим вместе с ним боярам.

Между тем рязанские выборные подошли ближе. Встретил их боярин Зарок и указал место, где им надлежало быть в ожидании суда княжеского.

В полдень из шатра вышел великий князь. Кинув взгляд на Ярослава, он указал ему на скамью, стоявшую слева, сам же сел в высокое резное кресло. Оглядев выборных рязанцев, Всеволод спросил:

–С чем пришли, бояре?

Из толпы выступил бородатый дородный мужик. Придерживая окладистую бороду, поклонился поясно и, крякнув в кулак, зычно произнес:

–Вины на нас нет, государь, а потому говорить пришли о наболевшем: доколе держать в неволе князей наших будешь?

–Не о том речь! – прервал боярина Всеволод. – Помолчи! Говори ты, князь, – кивнул он Ярославу.

Тот встал, не спеша поправил висевший на поясе меч и громко произнес:

–Винюсь пред тобой, великий князь, что допустил в земле рязанской смуту, непокорство и предательство. Не углядел сговора бояр с князьями пронскими, не пресек предательство сие в самом начале. А они, – указал Ярослав перстом на толпу выборных, – смутили рязанцев на бунт супротив меня, великий князь, над Рязанью тобой поставленного.

Ярослав говорил долго, приводя примеры, называя имена… И с каждым новым деянием, содеянным, по словам Ярослава, рязанцами, Всеволод Юрьевич все больше мрачнел.

–Так, говорите, нет вины на вас? – возвысил великий князь голос, недобро поглядывая на выборных. – Где же ты, праведник, заступник земли рязанской? Арсений! Отзовись! – выкрикнул Всеволод Юрьевич. – Кажи свой лик! Ответствуй! Верно ли сказывал князь Ярослав? Может, напраслину возвел на Рязань?

Арсений, поддерживаемый под локоть одним из священников, вышел вперед. Перекрестившись, он тихо проговорил:

–Бог милостив и нас, великий князь, призывал к милосердию.

Перекрестившись еще раз, он отступил и смешался с толпой рязанцев.

–И это все? – удивился Всеволод. – Бояре рязанские, ответствуйте: прав ли князь Ярослав?

Бояре, возмущаясь услышанным и перебивая друг друга, принялись доказывать свою правду. Речи их были дерзостны, требования непомерны и оскорбительны, но великий князь терпеливо выслушал всех. После чего он встал, обвел взглядом рязанских послов, воинов дружины, своих сыновей и медленно, выделяя каждое слово, произнес:

–Воля моя такова: этих, – кивнул он в сторону выборных, – заковать в железа и отвести в стольный град Володимир; злых и виновных в измене имать, пытать и казнить; мужиков рязанских с женками и детьми, со всем скарбом из града вывести и направить на жилье в города володимирские, суздальские, ростовские; град же мятежный предать огню! – И, помолчав многозначительно, в нависшей тишине добавил: – А кто воле моей воспротивится, сечь головы немедля!

4Содрогнулась Рязань от криков и стонов, заалела кровью людской, запылала избами и теремами. Дружинники князя Всеволода врывались в дома, а кто запирался, то выламывали двери и выгоняли жителей из теплого жилья на холод, а потом, как скотину бессловесную, гнали из города в поле.

Княжичи в сопровождении десятка конных гридей с трудом продвигались к соборной площади по заполненной бредущими горожанами улице. Константин, взирая на разливное людское горе, тяжело вздыхал и часто крестился, Юрий же, пораженный решением отца и свершаемым на его глазах, лишь все больше мрачнел и нервно покусывал ус. Следовавший за княжичами Роман шумно сопел и недовольно бухтел себе под нос:

–Зачем же так строго? Наказать надо непременно за непослушание, но город пожечь – это не по-христиански!

Потянуло гарью.

–Торопятся дружинники исполнить волю князя. Усердствуют не в меру. Того и гляди, людей пожгут, – осуждающе покачал головой Константин и, обернувшись к одному из гридей, приказал: – Скачи вперед, передай: пока рязанцы города не покинули, домов не жечь!

Из приземистого терема выскочила дородная баба с узлами и целым выводком детишек. Упав в воротах на землю, она заголосила:

–Ой, боженьки, что деется-то! Из родимого дома изгоняют! За что, за какую такую провинность? Детушки мои горемычные, куда мне таперича с вами, сиротами? Токмо во сыру землю!

Признав в завывавшей бабе жену купца Никиты Стогуда, проходивший мимо дружинник князя Всеволода прикрикнул на нее:

–Тю, оглашенная! Криком своим детишек перепугала. Вона как глазенками рыщут. Твой-то Никита где?

–Загинул муж мой! В железа, говорят, володимирский князь выборных заковал, и мой також с ними! Говорила я ему, упертому, сиди дома! Нет! Правды пошел искать! Вон она, правда, из теплого дома голым да босым на улицу!

–Молчи, глупая! – замахнулся древком копья на купчиху дружинник. – Не вводи в грех! Мне не пристало бунташные речи твои слушать!

–А мне все едино теперь: не ты, так другой порешит, – обреченно махнула рукой баба и заголосила еще громче. Ей вторили перепуганные дети.

–Ты лучше загодя себя не хорони, а ступай с выводком своим за город, в поле. Там тиуны княжеские на жилье определяют: кого в Суздаль, кого в Москву, кого в Ростов… Поспеши, там и Никита твой, видел его.

Подхватив на руки младшенького, купчиха заторопилась к городским воротам, за ней потянулись и остальные пятеро: мал мала меньше, ничего не понимающие, перепуганные вусмерть.