Брать живьем! 1919-й. 2

– Кто такие? – спросил тот, изгибая дугой темную бровь и подбивая кверху кулаком усища.

– У соседнего села взяли, ваше превосходительство! Члены какой-то коммуны. Извергами нас называли, а вас… хм-м… кровопийцей!

Казак, стоявший возле Самохвалова, сплюнул и процедил вполголоса:

– Коммунары, мать их ети!

Мамантов продолжал смотреть на пленных, которые не падали ему в ноги, не просили пощады. Что он в этот момент думал? Что проехал столько верст с Хопра, чтобы услышать от простых крестьян вот это?! Что и для них он старался, а они считают его кровопийцей?.. Не знаю, но в следующую секунду он решительно дернул козырек фуражки с красным околышем.

– Расстрелять!

Пленных схватили и поволокли к оврагу возле села. Бабы зашушукались, кое-кто из них пустил слезу. Мальчишки рванули с места и, обогнав приговоренных к расстрелу, наперегонки понеслись в сторону оврага.

Картина в целом навевала мрачные мысли. Я тяжело вздохнул, кивнул Самохвалову и стал разворачивать телегу, как вдруг мои глаза встретились с взглядом… Тальского. Бывший заместитель Маркина стоял прямо передо мной и, держа руку в кармане кожанки, криво ухмылялся.

– А вы знаете, казаки, кто к вам пожаловал? – громко cказал он, кивая на меня. – Шпион и соглядатай, сотрудник Петродарского Угро Данила Нечаев! Это он прострелил мне плечо…

По толпе пронесся вздох удивления, все уставились на меня. А я…Что мог сделать я?.. Увы, ничего. Потому остался сидеть на козлах, с сожалением поглядывая на торчавший из-под мешка краешек тетради.

– Подхорунжий! – загалдели казаки, глядя на Самохвалова. – Ты откуда его притащил?

– Дык, с кордона, назвался племяшом лесника.

Мамантов скользнул по моему лицу жестким взглядом.

– Обыскать!

Двое казаков стащили меня с телеги, обшарили и отрицательно качнули головами. Генерал на сей раз долго не раздумывал.

– Этого туда же, к оврагу! – прозвучал его приказ.

– Дозвольте мне кокнуть шпиона, ваше превосходительство? – изъявил желание бывший милиционер.

Но Мамантов уже шагал в сопровождении офицеров к дому, где находился штаб корпуса. Тальский сунулся было ко мне, однако дорогу ему преградил Самохвалов.

– Охолонь, приятель, – басовито заявил он. – Не мешайся, я сам с ним разберусь.

Он отогнал пегую с телегой к ближайшей изгороди, привязал вожжи к столбу, давая всем знать, что это его добыча. Взяв ружье наизготовку, скомандовал мне:

– Пошел!

Я вздохнул, посмотрел вдаль, на степную дорогу, занятую, насколько хватало глаз длиннющим обозом, и побрел мимо толпы казаков к оврагу. Самохвалов шел за мной, подталкивая стволом в спину.

– А я выхожу от делопроизводителя, смотрю, знакомая рожа! – слышался голос Тальского. – Сотрудник угрозыска! Шпионить прибыл…

– Оно и ты в милиции служил!

– Я пакости делал Советской власти, палки в колеса ей вставлял…

О чем разглагольствовал подлец дальше, я не слышал, обратив все внимание на группу коммунаров впереди. Она подошла к оврагу и выстроилась в линию перед расстрельной командой. Мальчишки гурьбой встали позади казаков, метрах в десяти от них. К ним подтянулись и бабы.

– Я мимо стрельну, Данила, – послышался за спиной бас Самохвалова. – Не допущу, чтоб человека, спасшего меня от клыков кабана, жизни лишили… Полежишь в овраге дотемна, а там в степь, и валяй куда хошь!

Я обернулся и бросил на него благодарный взгляд.

Чубатый казак, увидев, что тащат еще одного приговоренного, остановил приготовления к расстрелу. Самохвалов подвел меня к бровке оврага и поставил чуть в стороне от избитых, но не сломленных людей.

– Кто вы, друзья? – cпросил я, когда Самохвалов отошел на положенное расстояние.

– Члены таволжанской коммуны «Равенство и братство», – ответил ближний ко мне крестьянин. – В поле взяли, налетели из рощицы, черти окаянные!..

– Молчать! – рявкнул чубатый, схватившись за рукоять шашки. – Самохвалов, ты кончай своего, уж не знаю, чем он провинился, а мои ребята пустят в расход этих.

Он разгладил шаровары с красными лампасами и важно прошелся перед казаками. Лицо сурово-безжалостное, ни одной мало-мальски приятной черточки.

– Готовсь! – прозвучала его резкая, как щелчок кнута, команда. – Цельсь!.. Пли!..

Раздались громкие выстрелы, вскрики, звуки падения тел. Я рухнул на землю практически одновременно с убитыми и покатился вместе с ними вниз по склону. К счастью, был он не слишком крутым, мне удалось отделаться парой-тройкой ушибов и легким головокружением. На дне оврага я постарался лечь на бок, и краем глаза увидел, как к бровке подошли казаки.

– Анисимов! – гаркнул чубатый подхорунжий. – Спустись-ка вниз с нагайкой!

– Есть!

– Да чего там проверять, мертвее мертвых, – послышался голос Самохвалова.

По склону зашуршали быстрые шаги. Вниз спустился коренастый казак с казацкой плетью в правой руке. Замахнувшись, он хлестко ударил первого расстрелянного, потом второго, третьего. Когда очередь дошла до меня, я крепко сжал зубы. «Если шелохнусь, или издам малейший стон, мне крышка!» – мелькнула мысль. В воздухе в тот же миг свистнула нагайка. Бок и спину ожгло словно кипятком, но я не шевельнулся и не издал ни звука.

– И, правда, мертвее мертвых, – ухмыльнулся казак и полез обратно наверх.

– Я ж вам говорил, – прогремел Самохвалов. – Пошли отcедова!

Бровка оврага опустела. Казаки удалялись, топот их сапог становился тише.

– И, что б, не хоронить! – прогремел голос чубатого. – Понятно, бабы?.. Пусть валяются!

Чуть погодя на бровке появились мальчишки и несколько женщин. Последние крестились, вздыхали, утирали слезы.

– Вниз не лезьте, – поучала одна из них пацанов. – В оврагах, где совершилось убийство, нечистая сила селится. Если вдруг скатитесь в него, то встать надо с левой ноги, отряхнуться и сказать: «Черти-батюшки, уйдите в хатушки. Чур, вас к небу, меня к земле!»

Какое-то время наверху шли разговоры, потом все стихло. Я лежал и, глядя на залитую кровью рубаху ближайшего коммунара, напряженно думал о своем положении. Во, дела! Чуть не попал под раздачу!.. Но я жив и невредим, это главное. Оставаться до темноты в овраге, конечно, можно, но тогда дневника Благородова мне не видать как своих ушей! Подъесаул обязательно его хватится…

– Ой, Борька, ты мне пятку отдавил! – послышался приглушенный детский голос.

– Прости, Дениска, я нечаянно… А, может, поворотим назад, боязно что-то.