Брать живьем! 1919-й
Шрифт:
Глава 13
По дороге молодой парнишка, живший с матерью и сестрами на той же Куликовской, немного рассказал мне о бывшем купце и его семье. В прежние времена Сидор Пантелеевич Раков значился в числе зажиточных горожан. Торгуя специями, чаем, кофе, нажил солидный капитал, женился на завидной невесте – младшей дочери купца Булатова. Родились дети, мальчик и девочка. Вместо деревянного, крытого тесом дома, Раков выстроил каменный двухэтажный с большой лавкой на первом этаже и крытый железом флигель из трех комнат. Дело ширилось, приносило доход. Он и дальше бы наживал деньги, да тут революция разразилась не ко времени. Притих по примеру многих других коммерсантов и Сидор Пантелеевич. Торговля сдулась, дом отобрали, лошадей, кроме одной, реквизировали,
– Мой отец как-то после революции зашел во флигель к Раковым, – вспомнил милиционер случай из жизни. – А у них на обеденном столе чего только нет: вареное мясо, жареная рыба, масло, паштеты! Отец возвращается домой и со вздохом говорит: «Едят да мажут, а нам и не скажут!»
Флигель Ракова можно было отыскать и без провожатого: возле него толкалась масса народу. Люди взволнованно шептались, показывали на жилище пальцами, осеняли себя крестами. Двое милиционеров, мужчина в годах и безусый юноша, сдерживая напор любопытствующих, настоятельно рекомендовали им разойтись по домам.
– Да что вы все как дети малые! – увещевал старый страж порядка, отталкивая костистой рукой самых настырных. – Игрушки вам здесь, что ли?
– Дай хоть одним глазком глянуть, Михалыч!
– А вот я сейчас дам тебе в лоб прикладом! Не хошь?
Мой милиционер присоединился к Михалычу, а я решил немного потолкаться среди зевак, послушать разговоры. Так, мне удалось узнать, что Раков вел трезвый образ жизни, лишь по большим праздникам позволяя себе заложить за воротник. Нажитые богатства не транжирил, доподлинно известно, что он вкладывал их в золотые изделия, бриллианты, меха, те вещи, какие не обесценит ни одна революция на свете. Но именно они погубили и его, и его семью. Почему-то разбойники не сунулись среди ночи в хибару Петьки Хромого, соседа Ракова, который бедным родился – нищим помрет, или в халупу Стеньки Седых, у коего вошь в кармане да блоха на аркане, либо, наконец, в развалюху Акульки Деляги. У той, как у бедной вдовы, ни еды, ни дров, ни воды!
Грабанули Раковых глухой ночью, когда в околотке все спят и видят сны. Но как же так вышло, что Сидор Пантелеевич сам впустил разбойников, удивлялись разговорчивые бабы, теребя концы платков. Двери, будто, на месте, и стекла в окнах целы. А кто его знает, со сна, видать, не разобрал. Впустил беду в дом, ну, и началось. Говорят, внутри живого места нет – все, как есть, в кровище! Ужас! Зинка Зелепукина, та еще проныра, со двора во флигель прокралась, все видела. Плела, что на полу от крови ноги разъезжаются, скользко как на льду… А на мертвом Ракове, говорит, знак ихний, «затейников», лежит – лист тетрадный с восклицательным и вопросительным знаками! Боже ж ты наш, какие страсти!..
Ну, хватит слушать соседских кумушек, решил я. Только развесь уши, в трубочку завернутся! Выйдя из толпы, я направился к каменному флигелю, который и теперь выглядел как новый. Скворцов стоял в сенях, дымя самокруткой.
– Наконец-то – сказал он, протягивая руку. – Слышал, что тут стряслось?
– Слышал, семья убита.
– Желудок-то не слабый, выдержит?.. Тогда пошли.
Матрос выбросил цигарку и повел меня во флигель. Сцена убийства открылась мне во всей своей неприглядности. Хозяин дома, мужчина средних лет с сединой на висках, лежал на спине посреди комнаты с раскроенным черепом. На его груди, действительно, виднелся листок с нарисованными знаками. Ясно, что он умер первым. Его жена лежала у входа в спальню лицом вниз. Видно, вышла из нее на шум и пала под ударом топора. Кумушки в толпе были правы: кровь из зияющих ран растеклась едва ли не по всей комнате.
Глядеть, что произошло в детской, мне не очень хотелось, но служба есть служба – надо идти! Я откинул занавеску и сначала пробежал взглядом по детским рисункам на стенах и игрушкам на полу: мячам, куклам всяким, деревянным лошадкам. Потом глянул в сторону кроваток
и громко выдохнул. Мальчик с девочкой даже не успели встать, они были сплошь перепачканы кровью. Я отвернулся, прошелся по комнате и сел к столу, на котором лежал чистый бланк протокола.– Вот и я не смог зайти в детскую, – сказал Скворцов, усевшись за стол. – Изверги, бушприт им в рыло!.. Ладно, подытожим. Понятно, что «затейники» пошли на такое, ради денег и драгоценностей, которые хранились вот здесь. – Он встал, подошел к камину и указал на дыру в покрытой изразцами поверхности. – Оказавшись внутри жилища, они припугнули Ракова, вызнали, где он прячет ценности, и устроили резню.
– Cколько их было?
– Видимо, трое, – ответил матрос, вернувшись к столу. – На полу явственно просматриваются отпечатки трех пар сапог. Бандюги ходили туда-сюда и наследили порядочно. Судя по размеру обуви и расстоянию между следами, они не здоровяки, так себе, людишки…
Снаружи послышался стук колес, и внутрь вошли двое парней в белых халатах. За работу санитары взялись немедля. Без лишней суеты, обходя лужи крови, они вынесли из флигеля сначала хозяина дома, потом – хозяйку, и, наконец, малышей. Через минуту подвода со скрипом тронулась и повезла трупы в морг.
– Есть какие-нибудь свидетели? – спросил я.
Скворцов снова закурил и кивнул.
– Cосед, старик лет семидесяти пяти. Говорит, бессонница у него страшная. Ночами не спит, все в окошко таращится. По его словам, часов в двенадцать троица мужиков напротив его дома якорь бросила, чтоб, значит, покурить, покалякать.
– Какие из себя?
– Не разобрал он, зрением слаб. Но слух у старого острый, через открытую форточку смог расслышать, что один из ночных прохожих вместо слов «весело было» сказал: «Весево быво». То есть, букву «л» не выговаривает… Похоже, это и были убийцы, едрена каракатица!
– Старик видел, как они пошли к дому Ракова?
– С его-то зрением? Стояли, говорит, стояли и сгинули, словно их и не было.
– Может, еще чего услышал?
– Слава Богу, что хоть это влетело в уши!
– Имена там, клички?
– Да нет же, говорю. Спрашивал уже.
Я встал и пригляделся к отпечаткам следов. В ходе осмотра выяснилась одна деталь: на левом сапоге одного из бандитов была подковка с пятью резьбовыми отверстиями, а на правом – с тремя. Улика не из важнецких, но уж какая есть. Затем прошел во взрослую спальню и среди разных вещиц в прикроватной тумбочке обнаружил небольшую записную книжку. Я вернулся к столу, пролистал ее и нашел среди разных записей и подсчетов подробный список ценных вещей.
– Товарищ Скворцов, взгляните, тут, похоже, отражены все украденные ценности.
Матрос затушил цигарку и взял записную книжку.
– Так, посмотрим, с чем ушли отсюда изверги, – сказал он, вглядываясь в список. – Два золотых кольца высшей пробы, три золотых перстня с драгоценными камнями, четыре лучистых брошки, два золотых плетеных браслета, золотое колье, серебряный портсигар «Легавые на охоте», пятьдесят золотых червонцев. Да-а, куш немалый!.. Что ж, Данила, будем искать гадов с тем, что есть. Напомню приметы одного из них: небольшого роста, вихрастый, кареглазый, ходит в сером костюме, косоворотке, хромовых сапогах… Ты вот в столовой на бывшей Дворянской бываешь, ну, и прислушивайся там, поглядывай по сторонам. Может, сволочей этих и заприметишь. Кстати, обеды в той столовке по нашим дням совсем неплохи.
С Куликовской я поехал на извозчике прямо к дому мещанки Туровской на бывшей Дворянской. А и впрямь, почему бы Алексу и «затейникам» не заскочить в столовку в обеденное время?
В помещении в этот час было не протолкнуться. Звучал граммофон, велись громкие разговоры, лилось вино. Я посмотрел в нужную сторону – Алекса среди «буржуйской» публики не было. Ну, он может появиться и позже. Какие-нибудь дела, еще что-то, мало ли.
Свободное место для меня нашлось возле дальнего угла за столиком, оккупированным смуглым крупным мужчиной лет сорока со светлым чубом, усами и голубыми глазами. Перед ним стояли тарелка с жареной картошкой, котлетой, овощным салатом и пустая кружка из-под пива.