Брат

Открывшаяся дверь, заставила его отскочить в сторону.

– Горцева в какую перевели? – спросил врач, взглянув на кровать Федора.

Услышав свою фамилию, Илья напрягся.

– В шестую, Андрей Валентинович, он один там, родители с ним.

– Кто разрешил посторонних? – бросил доктор, быстрыми движениями перелистывая анамнез Лизы.

– Так Вы и разрешили, – стушевалась молодая женщина, то ли врач, то ли медсестра. – Сказали, их присутствие благотворно влияет…

– Ясно, – прервал ее Андрей Валентинович. – Второй сын у них погиб, – негромко, вроде как для себя, произнес доктор, – пожалел мать… Ну-с, Лизонька, ты, я смотрю, решила отоспаться получше, – он с какой-то отцовской нежностью приподнял веки девушки, потрогал пульс и повернулся к женщине. – Наташа, из ее родных, знакомых никто не объявился?

Наташа медленно покачала головой.

– Ясно.

Они так быстро покинули реанимацию, что Илья не успел проскочить вместе с ними, дверь захлопнулась перед носом.

«Интересно, что будет, если сунуть ногу в дверь? – пролетела шальная мысль. И тут же: – Федька жив!» – слова врача радостно трепыхались в сердце Ильи.

– Лиза, Лиза, – покачал он головой. – Ты такая же одинокая, как и я.

Любопытство терзало и его, как магнитом, тянуло к девушке.

– Может это от того, что ты тоже где-то блуждаешь? – он сел на край кровати и накрыл своей ладонью ее руку. – Знаешь, я за все это время ни разу не вспомнил про Таню, вот только сейчас. Она изменила мне. Вот так, Лизочка. С моим братом, – слова сами лились, и на душе становилось легче. – Я когда узнал, у меня рассудок помутился. А знаешь из-за чего? Из-за того, что это был Федька, – Илья сморщился от боли, когда воспоминание пронзило его, – Федька… Я наговорил гадостей ему, а теперь даже не могу сказать прости, – он горько ухмыльнулся, – помер я. Я его не оправдываю. Но я знаю брата, как себя, он бы никогда так не поступил! Что за бес его попутал? И этот фотограф, кто он и как оказался там в нужный момент? Хрень собачья!

Илья вскочил с кровати и заходил по палате.

– Может и правда все подстроено? Но зачем? – он остановился. – Поругать нас, чтобы завладеть фирмой? Что думаешь, Лиза? Молчишь… Что же у тебя-то случилось, девочка?

Он снова сел на кровать и погладил ее по голове. Улыбнулся, почувствовав, как покалывают пробивающиеся волосы. Не удержался и поцеловал ее в лоб, задержался, прильнув губами к теплой коже. Подбородок касался ресниц девушки. Илья замер, почувствовав, как они дрогнули…

Осторожно, затаив дыхание, он отодвинулся от девушки. Лиза была похожа на куклу – неподвижную, хрупкую и красивую. До боли в глазах он всматривался в лучики ресниц, надеясь уловить хоть малейшее движение. Неожиданно возникла идея и он, продолжая внимательно следить за лицом девушки, начал травил анекдоты. Затем спел песню. Осмелев, нагнулся и поцеловал ее губы… Но тщетно… Илья словно завалил экзамен – в душу прокралась щемящая тоска и змеей обвила сердце.

Следом навалилась вселенская усталость, слезы обиды и горечи душили, не в силах вырваться наружу.

– Заберите меня! – закричал он, падая на колени.

Кулак с силой врезался в пол. Костяшки пальцев хрустнули, но он бил и бил, не замечая боли, пока не упал без сил, обхватив голову руками. В каком-то тумане встал и лег на кровать, где до этого лежал Федор, забывшись беспокойным сном.

– Отмучился, бедолага! – с этими словами Илью скинули с кровати.

Он не сразу понял, что произошло. Кто отмучился? Наконец, пелена перед глазами рассеялась – санитарка убирала белье с кроватей. Взмахнув простыней, она смахнула Илью, словно осенний лист. А отмучился – это мужик рыбий глаз. Об этом она и рассказывала Лизе, своей немой слушальнице. Илья подошел к девушке и коснулся щеки:

– Если со мной ничего не случится, я приду к тебе, – он улыбнулся и выбежал из реанимации.

Глава 5

Федор с трудом прошептал:

– Илья…

Мама зажмурилась, открыла красные, заплаканные глаза и приложила к его губам холодные, как лед, пальцы.

– Тише, родной. Все будет хорошо.

Но ничего уже не могло быть хорошо. Хотелось уснуть, а проснуться снова на берегу реки…

– Мам, пить.

Ольга беспокойно оглянулась на мужа:

– Витюш, я не знаю, можно ли?

– Я позову врача.

Отец торопливо вышел из палаты.

– Ты жив. Тебе надо набраться сил и…

– Он погиб? – горящее огнем горло выстрадало эти слова.

Мама снова зажмурилась и опустила голову.

Есть ли на свете боль сильнее, чем боль потери? Она не терзает тело, она рвет душу. Кажется, что ты не вынесешь этого ада и разлетишься на куски. Но, вопреки всему, ты продолжаешь жить. Но еще страшнее, когда к этому аду добавляется ад вины. Этот ад не знает пощады, он гложет тебя изнутри, смакует, откладывает на потом и вгрызается с новой силой. Каждый твой вздох – это полено во всепоглощающий костер вины. Каждый шаг – пачка бумаги, которая жадно пожирается огнем вины. Каждая улыбка – канистра бензина…

Федора выписали неделю назад. За все это время он произнес с десяток слов. И он все еще не набрался смелости поехать на кладбище. Брата похоронили, когда он был прикован к кровати. С того времени прошло уже четыре месяца. Четыре месяца, шесть операций, проданная квартира и мертвая душа.

– Федя, мне нужна твоя помощь! – отец зашел в комнату без стука и, закрыв за собой дверь, заговорил вполголоса: – Если ты будешь так продолжать, то сведешь мать в могилу! Ты потерял брата, а мы сына! А теперь теряем второго! – голос отца резал без ножа.

В два шага он приблизился к сыну и схватил его за грудки:

– Я не допущу этого, понял?! Ты чертов слюнтяй, если не хочешь жить! Ты! Чертов! Слюнтяй!

С каждым словом отец встряхивал сына, как тряпичную куклу, а потом притянул к себе, крепко обнял, отстранился, поймал взгляд сына и, держа за плечи, сказал:

– Сейчас приедет Татьяна, она хочет, чтобы ты подписал документы…

Федор дернулся, как от удара хлыста.

– Какие документы? – голос от долгого молчания треснул сухой веткой.

– Что-то по вашей фирме, я не знаю, – отец отпустил Федора и устало опустился на диван.

– Скажи ей, – лицо Федора окаменело, – пусть не приезжает. – Тень улыбки зловеще прокралась по лицу. – Я сам приеду!

– Вот и ладушки, сынок! – отец облегченно вздохнул и подскочил с дивана. – Надо работать! Работа она все лечит. Займешься делом и снова оживешь, а то мать вся извелась…

– Все будет хорошо, бать, – Федор похлопал отца по плечу. – Я в душ.

Тугие струи заливали глаза, мешали дышать. Федор хватанул воздух ртом и отключил горячую воду, даже не вздрогнув от ледяного потока. Уперевшись рукой в стену, он стоял под напором воды. Впервые за долгое время голова начала работать.

«Значит, змея выползла на охоту? Ну что же, поиграем!»

Дьявольский смех ударился о стенки душевой. Федор повернул рычаг, перекрывая воду, и стал яростно растираться полотенцем, грозя сорвать кожу. Слова отца, словно ушат воды в костер, разом потушили вину.

Через тридцать минут он легко сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта, и сел в машину отца.

Юридически, фирма принадлежала им с братом в равных долях. Значит, теперь Татьяна готовится вступить в наследство, а потом примется выживать его. Что она уже успела натворить? Черт! Он столько времени потерял!

Злость очень легко разгорается на пепелище вины. Достаточно дунуть, и вот уже полетели искры, показались язычки пламени…

Он приготовился к бою и был готов растерзать врага, растереть в прах, развеять по ветру… Но он не был готов увидеть плачущее, дрожащее создание, в черном траурном платье, которое кинулось, с надрывным всхлипом, к нему в объятия…

Федор невольно отшатнулся, довольно грубо оттолкнув девушку.

– Федя? – мокрые ресницы, слипшиеся в лучики, часто запорхали. Из глаз покатились слезинки. Девушка прижала руки к груди. – Что случилось?