Братик

Поражает меня народ этого времени. За икону они набросились на солдат чуть ли не без оружия. Говорят, даже атаковали подворье митрополита Амвросия. Тот попытался запретить верующим приложиться к святыне. Солдаты не помешали, власти, как всегда, ловили мух. Это всё мы узнали от Григория, который под утро прошвырнулся по окрестностям и раздобыл новые слухи. При этом многие усадьбы и монастыри продолжали жить своей жизнью и им не угрожали никакие бунтовщики. Или охрана была грамотная, а народ пока не озверел до такой степени, что начал грабить всех подряд.

Нам всё равно было по пути, вот я и решил вершить очередной суд. Объяснил ближникам суть и нашёл их полнейшее понимание. Проявился даже некий ажиотаж свершить вселенскую справедливость, чего я точно не ожидал.

– Как ваше здоровье, Дарья Николаевна? – спрашиваю сидящую на кресле женщину средних лет.

Голубые глаза смотрят на меня с удивлением. В монастырь мы проникли ещё утром, но ждали появления во дворе интересующей меня персоны. Схваченная старая монашка с жутко благостным лицом и повадками крысы подтвердила, что моя цель вышла на променад подышать мартовским воздухом и насладиться солнышком. Странно, но у казаков были какие-то внутренние запреты на причинение вреда служителям церкви. Хотя они вроде старообрядцы и подобные рефлексии просто бред. Пришлось самому бить по голове и вязать старую суку. Ближники быстро заняли периметр и должны были охранять моё общение с заключённой монастыря.

– Кто ты такой, холоп? И по какому праву тревожишь мой покой?

Может, для нынешней чёрной публики такие заявления чего-то значат, но мадам явно обозналась. А вот глаза не врут. Моя собеседница явно напряглась и начала оглядываться в поисках помощи. Но казаки перекрыли основные ходы во двор и оставили нас наедине. Плюс часть служительниц заперли в большой комнате, дабы не мешали. Действовали мы, повязав лица платками, телегу с формой и добычей оставили в соседнем переулке. Григорий теперь повязан с нами кровью, и мы доверили ему свой транспорт. Оказывается, у него тоже был зуб на Уварова. Помещик в своё время попользовался его невестой и спихнул брюхатую замуж в деревню. Сторожа же несколько раз пороли и решили, что он вроде как смирился со своей участью. Надо было этого ублюдка Семёна на кол посадить, жалко времени не было. Сколько судеб таких крепостных, как Маша, Гришка или Дёмка, погубил этот сластолюбец. Но всему когда-то приходит конец.

– Я меч правосудия, если вам так легче, – отвечаю с усмешкой. – Сколько православных жизней вы загубили? Пятьдесят, семьдесят или сто? А скольких покалечили или подвергли пыткам? Совесть-то не мучает? Хорошо ли спится, и покойники невинно убиенные не являются во сне?

Салтыкова только брезгливо усмехнулась, услышав мои обвинения. Думаю, эта мразь не испытывала ни грамма раскаяния за совершённые преступления. И спала хорошо, без сновидений. Странное вообще правосудие в Российской империи. Убил и покалечил несколько десятков человек – ничего страшного, ты ведь дворянин. Можно отделаться штрафом и только в самом крайнем случае будет суд. Вот и эту изуверку отправили в монастырь. При этом не заточили в келье, а дали право спокойно жить в своё удовольствие. Тем более что твой родственник московский генерал-губернатор, который привёл город к катастрофе. И за тысячи умерших от эпидемии жизней его тоже никто не накажет. Но с маньячкой-то я могу разобраться.

Бью Салтыкову по бедру, опрокидывая жирную тушу на землю. Затыкаю ей рот чепчиком и связываю руки за спиной. Кувшин с маслом для ламп у меня с собой, и я обильно поливаю бывшую помещицу. Не знаю, чего она там почувствовала, но сквозь кляп раздались звуки, похожие на вой.

– Ты правильно воешь, гнида, – шиплю в испуганное лицо. – За свои преступления надо платить, и сегодня настал твой черёд. Аутодафе будет лучшим выходом, ибо скверну нужно выжигать.

Подношу к Салтыковой свечку, взятую в одной из келий, и огонь начинает быстро охватывать её одежду. Через некоторое время тело заполыхало и раздался жуткий визг сгораемого заживо человека. Хотя для меня это существо не человек. И тем более никакие муки совести меня не мучают. Тело дрыгалось, переворачивалось, пытаясь погасить пламя, но далее просто дрыгалось и издавало хрипы. Удовольствия я не получил, но это нужно было сделать. Пример этой твари – предупреждение другим изуверам, что однажды и их может настигнуть правосудие.

А Москва в это время бурлила. Большие толпы разного народа, какие-то крикуны и ораторы, беготня и хаос. Много пьяных, но особого насилия не творилось. Думаю, главное веселье ещё впереди. Нам главное добраться до Лефортова без стычек и проблем с солдатами. В переулке мы забрали свою телегу, быстро переоделись, загрузили в неё награбленное добро. В монастыре, как и в доме Уваровых, казаки не стеснялись, хорошенько обчистив комнаты и кабинет игуменьи. Кроме золота, взяли серебряные подсвечники, посуду и ещё по мелочам. В общем, неплохо сходили за зипунами.

Проснулся на удивление спокойно. Стараясь не шуметь, вышел из спальни. Последние несколько дней жена как с цепи сорвалась. Досталось мне и обеим дочкам, самое странное, непонятно за что. Мучили меня сомнения, но стараюсь подальше гнать такие мысли. Мне ещё открытой войны в собственной семье не хватало.

А вот сон был просто хорош. Не знаю, испытывает ли спящий человек приливы адреналина, но я точно смог сделать это. Дальнейшая пробежка стала логическим продолжением моего виртуального приключения. Даже никакие мрачные мысли не посещали меня, пока я бегал. Может, это у меня такая защитная реакция на окружающую реальность? Убил во сне несколько человек и целый день хорошее настроение. Гы.

Глава 28

– Говорят, митрополита Амвросия разорвали на части, ещё и многих святых отцов перебили, церкви пограбили и чуть было не сожгли Донской монастырь, – делится новостями Шафонский.

Вторую неделю вместе с войсками, находившимися в Лефортово, отбиваемся от попыток восставших переправиться через Яузу и напасть на злосчастный госпиталь. По мнению восставшего народа, именно он и ещё пара больниц являются источниками заразы. Благо на нашей стороне реки была караульная рота, несколько десятков солдат, обеспечивающих охрану подступов к Москве по восточным трактам, и находящиеся на лечении офицеры. Из них полковник Андреевский, тоже лежавший в госпитале, сформировал несколько отрядов, которые перекрыли переправы через реку и организовали заслоны в южной части района. Естественно, мы не остались в стороне и присоединились к обороняющимся.

Сейчас у нас отдых и мы собрались в общей зале на обед. Вечером опять выступаем к баррикадам, где сменим дежурный караул. Самые трудные дни уже миновали. Главное, что вовремя удалось разобраться с Уваровым. На следующей неделе город не просто забурлил, а самым натуральным образом восстал. Из-за неспособности властей навести порядок и попытаться объяснить опасность большого скопления людей, особенно в церквях, началось самое настоящее восстание. Понятно, что недопуск верующих к иконе был просто причиной. Скотское отношение, пренебрежение к простым людям во время начала эпидемии, закрытие производств и рост цен на продовольствие вывели на улицы тысячи людей. А разъярённая толпа – это страшная сила.

Сначала восставшие громили центр города, убивали представителей власти, до кого смогли дотянуться. Войск в городе было недостаточно, и большая их часть во главе с генералом Еропкиным [43] закрылась в Кремле. Туда же устремилась знать, не успевшая сбежать из Москвы. После двух натуральных штурмов, когда осаждаемые отбивались при помощи артиллерии, народ принялся грабить особняки и монастыри. Были сожжены две больницы и карантинные дома. Неделю в Москве творилась самая настоящая вакханалия.

43

^{Пётр Дмитриевич Еропкин (1724–1805) – видный русский военный и государственный деятель из рода Еропкиных: участник Семилетней войны, сенатор, в 1786–1790 гг. московский главнокомандующий.}

Часть озверевшего народа делала попытки переправиться через Яузу и атаковать госпиталь. Эти атаки были нами спокойно отбиты с большими потерями среди восставших. Вооружены они были уже не только дрекольем и топорами, огнестрела тоже хватало. Далее нас попробовали штурмовать с юга. Но заведомо сделанные баррикады из телег и дерева, перекрывшие улицы, не дали толпе прорваться в Лефортово. Мне неприятно было стрелять в простой народ. С другой стороны, сложно назвать эту кипящую ненавистью массу людьми. Ненависть, злоба и страх бросали москвичей под наши пули и картечные залпы. Благо удалось раздобыть две старые пушки, без них мы могли не устоять.