Братоубийцы

– Что они говорят? Что они говорят? Почему ссорятся? –кричал старый Хаджис и тёр распухшие колени.

Но никто ему не отвечал. Все не сводили глаз с двух главных лиц в деревне, слушая их спор.

– Священник – уста Божии на земле, – проговорил отец Янарос, жестом приказывая богачу посторониться и дать ему дорогу. – Не греши, старый грешник! Много вдов и сирот на твоей совести!

Открыл старый скряга рот, чтобы возразить ему, но тут сзади послышалось лошадиное ржанье. Обернулись они и увидели капитана, пришпоривавшего свою лошадь и мчавшегося к ним. Увидел он кастельянцев, собравшихся вокруг попа, и забеспокоился. «Что-то задумал предатель», – подумал он и полетел к ним, яростно размахивая хлыстом и стегая им воздух.

– Болгары паршивые, большевики, предатели! – орал он, поворачивая коня то к одному, то к другому. И лошадь, и хозяин были в мыле и с пеной на губах. Все разбежались, остался у скамьи один отец Янарос.

– Я тебя за ноги повешу, сволочь! Ты что собираешь народ? Чему учишь?

– Жаль мне тебя, кир капитан, – ответил спокойным суровым голосом отец Янарос. – Жаль мне тебя. Сердце твое полно яда, и ты хочешь отравить им весь мир. Но есть Бог.

Отец Янарос шагнул и схватил лошадь за уздечку. Капитан, нагнувшись, смотрел на него – и глаза у него пожелтели от ярости.

– Сволочь! — зарычал он и поднял хлыст.

Но священник смотрел на капитана, и на лице у него были жалость и горечь.

– Сынок, – сказал он тихо, – ты еще человек? Ты еще помнишь свою мать? Можно мне с тобой поговорить?

Капитан смутился, кровь отлила у него от лица. Словно молния сверкнула перед глазами, и все скрылось – и остался один только колеблющийся в воздухе бедный деревенский домик, и на завалинке сгорбленная улыбающаяся старушка, чистенько одетая, в платье, которое носила она, когда была невестой, и в котором положат ее в гроб, когда умрет, – ждала своего сына, в свете молнии он четко разглядел морщины на ее лице, терпеливые, ласковые и сморщенные губы... И вдруг снова все пропало: завалинка, дом, старушка-мать... Капитан открыл глаза и увидел перед собой отца Янароса.

– Чего ты хочешь? – прорычал он. – Я же тебе сказал: не смотри на меня так! Убирайся!

– Дитя моё, если б ты только мог спокойно выслушать меня... – говорил отец Янарос, с жалостью глядя на капитана. А рукой он держался за уздечку, не отпуская ее.

– Говори. Чего ты хочешь?

– Минута эта, сын мой, страшная минута. От нее будет зависеть вся твоя жизнь, ею будет судиться. Минута эта покажет, настоящий ли ты человек. По тому, как ты себя поведешь, будут судить тебя дети твои и внуки, будет судить тебя Бог... Ты меня слушаешь?

– Говори, говори, слушаю.

– Судьба дала тебе здесь, в Кастелосе, великую силу в руки. Ты можешь сделать, что захочешь: можешь отнять жизнь, можешь подарить жизнь, можешь превратить эту деревню в груду пепла, а можешь и спасти ее от огня и смерти. Выбирай. Ты выбрал?

– Не спрашивай меня! К чему ведешь?

– К твоему сердцу, если еще есть у тебя сердце. Поэтому я и спросил тебя, помнишь ли ты мать.

– Не говори мне о матери! – крикнул капитан так, будто ударили его ножом. – Я не хочу, чтобы ты говорил мне о матери!

– Слава Богу, есть у тебя сердце, капитан, – казал отец Янарос, лицо его посветлело. – Есть еще у тебя сердце. Слезай с лошади, давай посидим здесь на скамейке, забудем прошлое, чтоб ему неладно было! Давай спасем деревню! Разве тебе ее не жалко? Ты несёшь меч, я – Слово Господне. Сойди с лошади. Давай объединим две этих великие силы, сынок, – говорил отец Янарос, ласково оглаживая взмыленную шею коня. И с мольбой смотрел в глаза капитану.

– Ну, ну... – говорил он ему. – Перекрестись и решай...

Солнце клонилось к закату. В горах залегли фиолетовые тени, словно склоны их покрылись фиалками. Завыли первые шакалы. Стая воронов, отяжелевших и довольных, молча пролетела над церковью. С горных вершин потянуло легким, колючим ветерком.

– Не только Кастелос, сынок, – снова раздался голос отца Янароса, – не только Кастелос – вся Греция, вся земля в опасности... Христос в опасности. Решай...

Капитана прорвало.

– Молчи! – заорал он, – Христос, Христос, Греция!..

У него на губах закипела пена.

– Завел шарманку, богохульник! Не заговаривал мне зубы, говори прямо – хочешь, чтобы я сдал деревню бунтовщикам, а? Этого ты хочешь? Вот тебе, вот!

Он в ярости опустил руку, и хлыст обвил шею и щеки отца Янароса. А капитан с громким криком всадил окровавленные шпоры в живот коня.

– Сын мой! – закричал священник. Глаза его застилали слезы. Сын мой, еще есть время! Перед тобою пропасть, остановись! Остановись, погибнешь!

– И пусть погибну! – заорал капитан, направляя коня к казармам. – Я решил! Пусть погибну!

– Решил и я! – крикнул ему вслед отец Янарос, воздевая руки к небу. – А выбирать будет Бог!

Исчез всадник за поворотом дороги, слышно было только, как ржет от боли серая лошадка с окровавленным животом.

Старик стоял, не шевелясь, глядел, как туманится воздух; поднес руку к щеке и шее, только теперь почувствовав боль, взглянул на руку – она была в крови.

– Я уже ничего не жду от людей, – пробормотал он. – Какое мне дело до них? У меня есть Бог, пойду поговорю с Ним.

IX

.

Благоухала церковь ладаном и полевыми цветами. Из узких окошек купола через цветные стекла лились – зеленые, красные, голубые – последние лучи солнца и освещали Вседержителя. Отец Янарос написал Его собственной рукой, много лет назад, лежа навзничь на лесах. Изобразил он Его не суровым и разгневанным, как велит обычай, а печальным, измученным и бледным, как изгнанник. «Изгнанник и я, – бормотал отец Янарос, рисуя Его, – изгнанник. Изгнали меня из земли моей, из милой, ласковой Фракии; забрался я в эти дикие эпирские скалы и бьюсь, пытаясь сделать зверей людьми. И Христос – изгнанник на этой земле. Изгнанником я Его и напишу». Взял он желтую и зеленую краски, сделал впавшими щеки, опустил книзу уголки губ, положил морщины на шею и только вокруг глаз нанес длинные золотые лучи, освещавшие и полнившие надеждой страдальческий лик Христа. Усадил Его на большую подушку, расшитую птицами, рыбами и людьми. А в руке Он держал не Евангелие, а странного уродливого зверька с большими крыльями.

– Что это за заморыш? – спросил возмущенный владыка, проезжавший как-то раз через Кастелос. – Христос всегда держит в руке святое Евангелие или голубую сферу – Землю. А ты что вложил Ему? Мышь, прости Господи?!

– Присмотрись получше, владыко, – ответил отец Янарос раздраженно. – Не видишь разве крылья?

– Ну и что? Что это значит?

– Мышь, которая съела с жертвенника тело Христово, антидор, и обрела крылья. Ночная мышь.

– Ночная мышь?! – возопил владыка. – Господи, помилуй! Что это значит? И не стыдно тебе, отец Янарос?