Братва и кольцо

Машина неспешно катила по улицам, привлекая к себе повышенное внимание, и жители посёлка останавливалась как вкопанные, глазея вслед до тех пор, пока та не исчезала за следующим поворотом.

Бульба Сумкин нервно расхаживал по своему кабинету из угла в угол, поглядывая на блокнот и перо, лежащие среди вороха бумаг. Внезапно он остановился посреди комнаты, погрыз ноготь на указательном пальце и бросился к столу: «Шестьдесят лет назад я был внедрён в среду карапузов под псевдонимом Бульба с целью выявления подрывных и террористических организаций, — застрочил он в блокноте. — Чтобы не быть разоблачённым, с местными в половые контакты не вступал. По легенде являюсь сиротой Бульбой Сумкиным. Сумкины всегда жили в ж…» Бульба задумался… пожевал кончик пера: — Лучше написать: «всегда жили под холмом…»

В этот самый момент у дома фальшивого карапуза тормознул милицейский уазик, Пендальф дёрнул ручку, толкнул дверь и уже наполовину вылез из машины, явно намереваясь размять затёкшие суставы, когда заметил, что Фёдор из машины выходить не торопится. Старик захлопнул дверь и повернулся к Фёдору:

— Так, Федя, старого разведчика не проведёшь — давай всё по порядку.

— Честно говоря, по нему давно дурдом плачет. Запрётся у себя в комнате, фуражку нацепит, сапоги хромовые. Красные стрелки на карте рисует и орёт: «Дранг нах остен». Ксиву свою потерял. Вот смотри, — Фёдор помахал перед носом Пендальфа красной книжицей. — Я лишний раз и не захожу. Боюсь, а ну как покусает? Он такой, он может.

— Да ты чё?

— И ещё он чего-то задумал.

— Девки заказаны? — оживился Пендальф.

— Молчит, как партизан. Я уж и так, и сяк. Молчит, как пень… извини, конечно.

— Да ладно.

— Вообще мы, Сумкины, всегда были смирными. Пока с тобой не познакомились, конечно.

— Это ты про того дракона, которого мы с твоим дядькой по пьяни в зоопарке задушили? — Глазки у Пендальфа забегали из стороны в сторону. — Это всё он, я только клетку открывал и за хвост держал. Ты же знаешь, я не при делах.

— Прокурору расскажешь. Знаем мы вас, пацифистов.

— Мда. Ладно, пойдём потолкуем с твоим родственничком. — С этими словами старик толкнул дверь, та с глухим стуком встретила какое-то препятствие, которое тут же шмякнулось оземь и заверещало благим матом.

— Растудыть тебя налево, — чертыхнулся Пендальф вываливаясь из машины.

Неподалёку от уазика потирал свой лоб неумытый деревенский мальчишка, вокруг которого уже собралась толпа таких же грязных детишек, которые наперебой кричали:

— Пендальф! Пендальф! Жахни, Пендальф! Сделай красиво!

Пендальф насупился, оглядел вмятину на пыльном борту, смачно выругался и хлопнул дверцей так, что Фёдор аж подпрыгнул на своём сиденье. Старик тем временем направился к багажнику:

— Слышь, Фёдор! Что-то ваши сопляки совсем распустились! У вас тут что, ни одного маньяка-педофила в округе нет?

Он порылся в своём арсенале, поочерёдно взвесил в руках пару «стволов» и один раз, не глядя, выстрелил в сторону. В сторону детей… Те не стали ждать когда их попросят ещё раз, и мгновенно испарились… Пендальф высадил им вдогонку по обойме с двух рук, попутно разнеся с десяток банок и горшков, развешанных на плетне, аккуратно сложил табельное оружие в багажник и захлопнул заднюю дверцу…

Фёдор вылез машины, оглядел «картину боя» и усмехнулся:

— Слышь, Пендальф, ты приехать не успел, а опять за старое.

— Не гони волну, Фёдор. Они же просили сделать им красиво? А красота требует жертв. Пошли, навестим Бульбу.

Пендальф решительно толкнул калитку и вошёл во двор, совершенно не обращая внимания на приколотый к забору ржавой кнопкой листок с надписью: «Приём окончен. Местов нет». Подойдя к двери, он несколько раз пнул носком сапога дверь, войти в которую смог бы, только изрядно согнувшись или на корточках. Впрочем, это было неудивительно: к девятой графе Пендальфа никогда не было никаких претензий — к карапузам он не имел никакого отношения.

За дверью завозились, и пропитой голос завопил со всей дури:

— Местов нет! Нет больше мест!!! Хата, блин, не резиновая!!! Даже в сарае койку не сдам!!!

Пендальф усмехнулся — он хорошо знал сволочную натуру карапузов.

— А если за баксы? — предложил он, не моргнув глазом.

Дверь тут же распахнулась, и в дверной проём высунулся заинтересованный хозяин дома, мысленно уже подсчитывавший барыши. Впрочем, тут его поджидало разочарование. Вначале он даже застыл от обиды на столь неожиданный облом и протянул с досадой:

— Пендальф…

— Бульба Сумкин!

Карапуз тут же собрался и, изобразив на лице неописуемую радость, кинулся навстречу неожиданному визитёру.

— Камрад!!! — ткнулся он носом куда-то в область паха гостя.

— Сам-то как! Сто одиннадцать лет! А выглядишь как огурчик! — Пендальф присел, чтобы обнять старинного приятеля. — Как ты похудел… — сказал он, приобняв коротышку.

Несколько секунд они напряжённо вглядывались друг в друга.

— Давай, заваливай, подсаживайся к нашему столику. — Бульба жестом пригласил приятеля в дом и сам ломанулся внутрь.

Пендальфу пришлось встать на карачки, чтобы втиснуться в низенькую дверцу, впрочем, он нередко захаживал в гости к Бульбе в стельку пьяным и такой способ передвижения был ему не в новинку.

Как только Пендальф заполз внутрь, Бульба закрыл дверь на засов и заметался по дому, пытаясь хоть как-то загладить неловкость от первых мгновений встречи — выхватил из рук Пендальфа фуражку и кобуру с пистолетом, аккуратно повесил их на вешалку и тут же умчался куда-то в глубь дома, не переставая болтать на ходу:

— Чайку? Или сразу по стаканчику? У меня ещё осталось несколько бутылок старого портвешку — тридцать третий есть, «Агдам», «Солнцедар». Почти такой же старый, как я! Мой батя ещё покупал. Ну так чё — по стаканчику?

— Не, я с синим завязал наглухо, давай лучше чи-фирнём, — откликнулся Пендальф, не отвлекаясь от разглядывания картины, на которой какой-то художник-умник (явно из карапузов) намалевал Мону Лизу, но с волосатыми эльфийскими ушами. Пендальф отодвинулся на шаг назад и снёс могучим чекистским затылком антикварную хрустальную люстру — фамильную ценность каких-то князей, доставшуюся Сумкиным во времена экспроприации экспроприаторов. Пендальф воровато оглянулся и стал собирать осколки. Бульба же носился по кухне, не переставая тараторить:

— Я думал, ты пораньше приедешь. По грибы сходили бы. Я знаю, ты любишь закинуться. Боюсь, закусить будет нечем, хотя… Курица холодная… огурчик малосольный… а, вот сырок плавленый… Не, закуси — навалом! Так, вот это возьмём. Вот ещё…

Пендальф в спешке порезался об один из осколков, дёрнул рукой и опрокинул старинную китайскую вазу — предмет особой гордости Бульбы: тот утверждал, что это любимая ночная ваза императоров династии Мин, и по особым поводам выставлял её на праздничный стол, наполняя местным пивом. Никто, конечно, ему не верил, и пиво на всякий случай оставалось нетронутым.