Братья Берджесс

Миссис Дринкуотер умолкла, посмотрела на смятый платочек, зачем-то расправила его на коленях и опять скомкала.

– Он взял с собой одежду, – сказала Сьюзан, обращаясь к телевизору. – Раз взял одежду, значит, собирался ее носить. – Она подумала и добавила без всякого выражения: – А в гости вы туда ездили?

Миссис Дринкуотер покачала головой.

– Энни нас не приглашала.

Пингвины снова карабкались на лед, упираясь плоскими лапами. Глазки у них поблескивали, маленькие тельца лоснились от воды.

– Энни лелеяла романтические представления о Канаде. Все жалела о том, что ее прапрадед уехал оттуда, обанкротившись и бросив ферму. Кредиторы были просто чудовищами, сами понимаете. Она считала, что знает все о подлости и бесчестье. А я ей сказала: «Ха!»

Нога миссис Дринкуотер в махровом тапке подергивалась вверх-вниз.

– А я думала, ваша дочь живет в Калифорнии. Вроде бы вы мне когда-то говорили.

– Да. Теперь она живет там.

Сьюзан встала.

– Пойду наверх, прилягу, пока братьев нет. Спасибо вам. Вы очень добры ко мне.

– Да бросьте! – смущенно отмахнулась миссис Дринкуотер. – Позову вас, когда они приедут.

Она осталась сидеть в кресле, теребя фартук и в клочки разрывая бумажный платок. Вместо пингвинов теперь показывали влажные тропические леса. Миссис Дринкуотер смотрела на экран, а в голове у нее вертелись мысли совсем о другом. Она вспоминала дом своего детства, как много в нем было народу, братья, сестры… Все твердили, что надо вернуться в Квебек, и никто никуда не ехал. Она вспоминала Карла и жизнь, которую они прожили вместе. О дочерях она вспоминать не любила. Она предвидеть не могла – впрочем, никому не дано ничего предвидеть, – что взросление ее девочек придется на время протестов, наркотиков и войны, которую они не будут считать своей. Вот одуванчик – белые невесомые пушинки разлетаются на ветру; так и ее семью разметало по свету. Никогда не задаваться вопросом «почему» – главный секрет душевного спокойствия. Ей это было давно известно.

Тропический лес бушевал сочной зеленью. Миссис Дринкуотер смотрела, подергивая ногой.

Боб вернулся в номер с двумя сэндвичами.

– Джимми? – позвал он.

В комнате никого не было. В ванной горел светильник над раковиной.

– Джимми?

Он бросил пакет с сэндвичами на кровать рядом с телефоном Зака.

Джим нашелся на балконе – стоял, прислонившись к стене, как будто боялся упасть.

– Ой-вэй, – вздохнул Боб. – Ты пьян.

– Вообще-то нет, – тихо ответил Джим. Его голос едва слышался за шумом воды.

– Пойдем-ка в комнату.

Налетел внезапный порыв ветра. Джим поднял руку, обвел распростертый перед ними пейзаж – реку, город на другом берегу, шпили церквей, деревья и крыши.

– Все должно было быть совсем не так. Я ведь хотел защищать людей этого штата.

– Ах ты, господи! Нашел время раскисать.

Джим повернулся к брату. Выражение лица у него сделалось очень детское, усталое и растерянное.

– Слушай, Бобби. В любую минуту нам позвонят патрульные и сообщат, что какой-нибудь фермер нашел Зака висящим на балке в сарае или на дереве. Я понятия не имею, взял ли он ноутбук. Сумка с одеждой? Ерунда. – Джим постучал себя в грудь большим пальцем. – И знаешь? Получается, это я убил его. – Он вытер лицо рукавом. – Я затмил Дика Хартли на демонстрации, наорал на Диану Додж. Слишком много выделывался и все испортил.

– Джим, ты бредишь. Никто не находил Зака мертвым, а в том, что произошло, нет твоей вины.

– Он звонил мне в мою большую никчемную фирму, и его со мной даже не соединили, такие важные люди там собрались. – Джим отвернулся к реке, медленно качая головой. – А ведь когда-то я считался лучшим адвокатом по уголовному праву в стране. Ты представляешь?

– Джим, прекрати.

На лице у Джима застыла растерянность.

– Я должен был остаться здесь и обо всех позаботиться.

– Да? Кому должен? Все, пошли в комнату, тебе надо поесть.

Джим отмахнулся, продолжая глядеть на реку, положил руку на перила.

– Я должен был остаться, а вместо этого погнался за славой. Всем было интересно мое мнение, меня всюду звали – выступление тут, ток-шоу там. Мне много платили, и я был рад, потому что мог не зависеть от денег Хелен. Но, положа руку на сердце, мне просто хотелось защищать людей, которых никто не брался защищать. И все это обратилось в дерьмо. – Он обернулся к Бобу, и тот с изумлением увидел слезы в глазах брата. – Беловоротничковая преступность? Защита людей, сколотивших миллионы на хедж-фондах? Какое дерьмо, Боб! И вот теперь я возвращаюсь с работы, а дом стоит пустой. Дети, господи, дети были всем! К ним вечно приходили друзья, а теперь в доме так тихо, и мне страшно! Я часто думаю о смерти. Думал даже до этой нашей поездки. Я думаю о смерти и как будто оплакиваю себя самого. Эх, Бобби, дружище, что-то я совсем потерялся.

Боб обнял брата за плечи.

– Джимми. Ты меня пугаешь. И ты пьян. Сейчас нам надо разобраться с Заком и Сьюзан. Все у тебя будет хорошо.

Джим снял с плеча его руку, снова привалился к стене, закрыл глаза.

– Ты это вечно всем говоришь. Хорошо не будет. – Он посмотрел на Боба и опять смежил веки. – Бедный ты тупой ушлепок.

– Хватит! – Боб ощутил вспышку гнева.

Глаза Джима сейчас выглядели бесцветными, едва поблескивали бледно-голубым сквозь щелочки век.

– Бобби… – проговорил он почти шепотом, и по его лицу покатились слезы. – Я обманщик.

Он утирал щеки голыми руками под ледяными порывами ветра. Кусты внизу шелестели, сгибаясь к земле.

– Пошли внутрь, – мягко сказал Боб.

Он взял брата за локоть, но Джим вырвал руку. Боб отступил.

– Слушай, ну откуда ты мог знать, что он тебе звонил!

– Боб, он погиб от моих рук.

Под порывами ветра рукава куртки Боба надувались и трепетали, как паруса. Боб скрестил руки на груди, уперся носком ботинка в балконное ограждение.

– Да? И почему же? Потому что ты толкнул речь на демонстрации? Или потому что ты изо всех сил его защищал?

– Да не Зак…

Боб изучал свою ногу, сверху она смотрелась очень широкой.

– А кто?

– Отец наш.

Слова прозвучали обыденно. Как будто Джим предлагал ему вместе помолиться вслух. Отец наш, сущий на небесах. Дошло до Боба не сразу. Он повернулся к брату.

– Неправда. За рулем сидел я, мы все это знаем.

– Не сидел ты за рулем. – Мокрое лицо Джима в одночасье сделалось старым и сморщенным. – Ты сидел на заднем сиденье вместе со Сьюзи. Вам было четыре года, вы ничего не помните. А мне было восемь. Почти девять. В этом возрасте уже многое запоминается. – Джим стоял, привалившись к стене, и смотрел вдаль. – Обивка у сидений была синяя. Мы с тобой ссорились, кто поедет спереди. Он сказал: «Ладно, Джимми, сегодня ты рядом со мной, а близнецы позади», и пошел к калитке. Я тут же сел на место водителя, хотя мне миллион раз это строго-настрого запрещали. Я делал вид, что рулю по дороге. Нажал сцепление… – Он еле заметно покачал головой. – И машина покатилась вниз по склону.

– Ты пьян.

– Я сразу запихнул тебя на переднее сиденье, мама еще из дома не успела выбежать. А сам перелез назад – задолго до приезда полиции. Мне было восемь, неполных девять, и вот какая хитрость. Разве не удивительно? Прямо как девочка из фильма «Дурное семя».

– Джим, ты это сейчас выдумал?

– Ничего я не выдумал. И я не пьян. Сам удивляюсь, я ведь столько выпил…

– Я тебе не верю.

Усталые глаза Джима глядели на Боба с жалостью.

– Конечно, не веришь. Но ты ни в чем не виноват, Бобби Берджесс.