Братья: Кирилл и Мефодий

К диспуту Константин готовился всерьез. В патриаршей библиотеке он перечитал места из святых книг, в которых говорилось о пользе икон.

Он видел Иоанна Грамматика лишь раз, мальчишкой, в тот момент, когда гнали того верхом на осле, а он пытался спасти его от насмешек толпы.

— На улицах люди только и говорят, что о твоем споре, — рассказывал Андрей, — веселых праздников так не ждут.

Были минуты, когда Константин хотел убежать, скрыться куда-нибудь в дальний монастырь, лишь бы не участвовать в споре с оскорбленным стариком. Ему было и больно и страшно.

— Ты должен победить, — внушал ему Фотий, — выбора нет. Иначе всем нам, твоим учителям, будет плохо.

— Если откажешься, гнев царицы падет и на мою голову, — убеждал Феоктист.

Наконец назначенный день настал.

Зал был полон.

С Константином пришли все друзья — ученики Фотия и Льва Математика.

Иоанна Грамматика привели под стражей, и не было рядом с ним друзей. Те из них, что сидели в зале, даже знака не смели подать.

Старик Иоанн вышел на возвышение так же гордо, был он все так же прям, как и десять лет назад до своего свержения.

Но когда он увидел напротив себя юношу, то на секунду лицо его выдало растерянность.

— Вы что же, посмешище выдумали вместо спора? — сказал он гневно. — Равнять меня с этим юнцом решили? Не пристало мне состязаться с ним!

— Действительно, все превосходство и опыт старости на вашей стороне, — ответил спокойно Константин, — но я готов к диспуту.

— Начинай диспут! Или ты испугался, Иоанн? Тогда сознавайся и кайся! — кричала публика и даже затопала в поддержку слов Константина.

Иоанн взмахнул рукой, словно боец, сделал шаг вперед и задал первый вопрос:

— Скажи мне, юноша, разве христиане поклоняются разобранному кресту?

— Нет, — отозвался Константин, Он пока еще не знал, куда клонит Иоанн.

— А почему они не молятся на части креста?

В зале было совсем тихо. Все хотели услышать, что ответит Константин.

— Потому что сами по себе, в отдельности, части креста — это просто куски дерева.

Иоанн снова поднял руку.

— Тогда скажи мне, почему вам не стыдно молиться на те же куски дерева, которые вы называете иконами?

Константин молчал.

Иоанн отступил назад. Он понял, что победил, и ему даже жалко стало этого худосочного юношу, так храбро вызвавшегося спорить с ним.

Он еще раз взглянул на Константина, хотел жалостливо покачать головой и удивился. Оказывается, у юноши был готов ответ.

— Икона — это действительно кусок дерева. Но ты ошибаешься, когда утверждаешь, что мы молимся дереву. Источник твоего заблуждения — смешение понятий сущности и ее внешней формы. Мы думаем во время молитвы не о дереве, а возносимся мыслями к тому, чей запечатленный образ мы видим.

Что поднялось тут в зале!

Все вскочили, принялись топать, свистеть, кричать. Многие показывали на Иоанна пальцами и хохотали.

Иоанн пытался задать следующий вопрос, но Константин его едва расслышал.

— Какое изображение Господа соответствует действительности, если его рисуют по-разному у греков, латинян, в Египте и Индии?

И на этот вопрос он нашел достойный ответ.

— Скажи, одинаковые ли эти слова? — Тут Константин произнес слово «жизнь» по-латински, по-арабски и по-славянски.

— Конечно, разные, — ответил Иоанн Грамматик, не знавший тех языков.

— Ты ошибаешься. Я произнес одно и то же слово. Как видишь, внешняя форма может быть разная, а сущность одна…

— Хвала Константину! — орали во всю глотку люди, точно так же, как на ипподроме они славили возничего Василия. — Константину-философу слава!

Теперь публике было уже все равно, она считала Константина правым, что бы он ни говорил.

Из задних рядов стал проталкиваться монах с рыжими лохматыми волосами. Наконец он вырвался на середину, подскочил к Иоанну, наставил на него палец и визгливо закричал:

— Ты! Ты у святого образа Димитрия глаза выжег! В келью ему икону повесили, — стал объяснять монах, почти рыдая, — а он глаза на ней выжег! Тьфу на тебя! — И монах плюнул в лицо Иоанну.

Толпа улюлюкала. Константину показалось, что о нем, об их споре уже забыли, но тут из зала крикнули:

— Философ! Ты там ближе стоишь. Хватит с ним спорить! Глаза ему надо выколоть, а не спорить!

— Выжечь глаза! Выжечь! — подхватила публика.

Наконец стража увела Иоанна, и Константин подошел к своим друзьям.

Его поздравляли с победой. Феоктист при всех крепко обнял его, сказал, что завтра царица выдаст ему награду.

На улицах народ шумно радовался при его появлении.

А ему было пусто и горько. Не такой победы он хотел.

Он хотел честного боя и честного спора. Он хотел убедить гордого старца, а вовсе не победить его. И он бы убедил, он был уверен в этом. Но какое может быть убеждение, если каждое твое слово поддерживает беснующаяся толпа!

Константин вспомнил стихи Касии, те самые, которые обсуждали ученики в его первый день учения у Фотия:

Лучше потерпеть поражение, Чем одержать недостойную победу.

Сейчас он еще сильней почувствовал глубокий их смысл.

На другой день Феоктист радостно сообщил:

— Варда и Михаил приглашают тебя завтра на праздничный обед. Ты будешь самым почетным гостем.

Константин не любил дворцовые обеды с пьянством и нелепыми разговорами.

— Не вздумай отказаться, — Феоктист улыбнулся. — Это твоя обязанность, здесь твоей воли нет. — Тут же его лицо стало серьезным. — А может быть, тебе удастся воздействовать на Варду. Трудно мне с ним в последнее время.

Через некоторое время Феоктист вдруг сказал с сожалением:

— И все-таки жалко его! Вздорный старик, а жалко.

— Ты о ком? — удивился Константин.

— Да все о нем же, об Иоанне. Наказали его плетьми, выкололи глаза и отправили в монастырь.

— Глаза! — Константин даже задохнулся.

Он вспомнил гордый, пронизывающий взгляд старика.

Феоктист удрученно махнул рукой.

— Варда припомнил, как старик публично укорял его: «Проще молиться идолам и жить в беспутстве и пьянстве, чем вести честную праведную жизнь». Теперь, после плетей, старик долго не протянет.