Братья-оборотни

— Спасибо за честность, — сказала Бонни.

Некоторое время они ехали молча, затем Мелвин сказал:

— В первый раз, когда Бенедикт стал рассказывать мне про атеизм, я, конечно, охуел. А теперь думаю, а может, и ничего? Рыцарям про атеизм, конечно, ничего говорить нельзя, кроме критики, третьему сословию — тем более, но сам-то себе я могу не врать? Тут еще вот какое дело вырисовывается. Если бога нет, значит, все дозволено. Это ж какой простор действий для феодала!

— Если ты ошибаешься, и бог все-таки есть, ты обрекаешь себя на адские муки, — заметила Бонни.

— Верно, — согласился Мелвин. — Но я уже обрек себя на адские муки. Два раза. Когда выеб ту болотную кикимору и когда упорхнул с очистительного костра.

— Тот костер развели неправосудно! — возмутилась Бонни.

— А это никого не ебет, — покачал головой Мелвин. — Все ритуалы были проведены должным образом, так что костер получился реально очистительный. Да, Бенедикт и Роберт обрекли невинного на лютую казнь, это смертный грех, но и я тоже согрешил, когда не смирился и упорхнул. Что проповедуют все апостолы? Пострадал неправедно — смирись, господь всех рассудит. А я не смирился.

— Может, ты покаешься? — предложила Бонни. — Сразу отпустит. Я тоже хочу по-настоящему покаяться. Найти где-нибудь благочестивого попа…

Мелвин скептически хмыкнул.

— Да даже без попа! — воскликнула Бонни. — Господь-то все видит, ему похуй, через попа ты молишься или сам по себе…

— Ересь говоришь! — перебил ее Мелвин. — Не помню, как она называется, но это точно ересь, притом очень опасная.

— Что в ней опасного? — удивилась Бонни.

— А ты представь себе, что любой мудак станет трактовать закон божий, как ему на душу взбредет, — сказал Мелвин. — Вон тот мудак, например. Или вон тот. Не страшно?

Бонни немного помолчала, затем сказала:

— Нет, мудаки тут ни причем. Если мудаков бояться, так придется любое новшество отвергать. Пусть не мудаки трактуют закон божий, а нормальные люди вроде нас с тобой. Мы с тобой знаем, что в колдовстве нет ничего плохого, почему мы должны скрывать это знание?

— А ты уверена, что мы с тобой не мудаки? — спросил Мелвин. — Сможешь обосновать?

Бонни надолго задумалась. Затем спросила:

— Ты уже решил, что будем делать, когда достигнем замка?

— Более-менее, — ответил Мелвин. — Роберт запрется за стенами, я покажусь воинам, стану проповедовать, они вначале послушают немного, потом станут стрелять. Стрелы не причинят мне вреда, все станут кричать, что это чудо, дальше очевидно. Смятение, кто-нибудь переметнется на мою сторону, откроет ворота, ты обратишь меня в пса, я ворвусь внутрь, загрызу Роберта. Как-то так.

— А потом? — спросила Бонни.

— Потом ты обратишь меня обратно в Мелвина Локлира, — сказал Мелвин. — Мои вассалы узнают меня и снова присягнут мне. Я стану править строго, но справедливо.

— А Бенедикт? — спросила Бонни.

— Бенедикту пиздец, — ответил Мелвин. — Во-первых, мне понравился его артефакт, хочу отобрать. Во-вторых, он слишком много знает. В-третьих, мудак.

— Ты не должен быть под подозрением, — заметила Бонни. — Кто бы его ни убил, все подумают на тебя.

— Конечно, — кивнул Мелвин. — Поэтому я не буду его ни убивать, ни заказывать. Я предоставлю это дракону. Без меня ему от дракона не отбиться, а я не могу охранять его круглые сутки. Думаю, эта проблема решится сама собой.

Бонни улыбнулась и сказала:

— Как ты ловко все планируешь.

— Дык, — тоже улыбнулся Мелвин. — Давно уже все говорили, что я умен не по годам, и из меня вырастет ловкий интриган. Ну, вот и вырос.

Бонни неожиданно помрачнела.

— Тебе восемнадцать лет, если я ничего не путаю, — сказала она. — А мне двадцать семь, я уже три раза замужем была…

— И три раза овдовела? — заинтересовался Мелвин. — Так быстро? Как ухитрилась?

Бонни нахмурилась.

— Как-то само получилось, — ответила она. — Моего первого мужа убил мой второй муж. Потому что любил меня сильно, а я замужем за другим. А второго мужа убил третий муж, он был братом первого и мстил.

— А третьего мужа кто убил? — спросил Мелвин.

— Я, — ответила Бонни. — Отравила бледными поганками. Он такой мудак был…

— Суровая ты женщина, — сказал Мелвин.

— Жизнь суровая, — вздохнула Бонни. — О, гляди! Помнишь, та поляна, где на нас дракон напал? Так вот она!

— Точно, — кивнул Мелвин. — Эй, Бенедикт! Готов сразиться с драконом?

Бенедикт остановил коня, некоторое время размышлял о чем-то неведомом, затем спешился и стал раздеваться.

— Бенедикт, ты ебанулся? — спросил его Мелвин.

— Я не ебанулся, — ответил Бенедикт. — Со мной разговаривал господь и ниспослал откровение. Остаток пути я должен проделать пешим, босым, с непокрытой головой и в рубище.

— Где же ты найдешь рубище? — удивился Мелвин.

— У меня нижнее белье ветхое, — объяснил Бенедикт. — Сойдет.

— Ну, как знаешь, — сказал Мелвин. — Эй, рыцари! Как там тебя, Брюс! Будь любезен, поохраняй святого отца, а то ему тут откровение было…

— Брюс, иди на хуй! — рявкнул Бенедикт.

Сэр Брюс, только что повернувший коня, невозмутимо вернул животное на прежний курс.

— Поехали, Бонни, — сказал Мелвин, посмеиваясь.

— Ничего не понимаю, — сказала Бонни, когда они немного отъехали. — Что это на него нашло?

— Трусость, — объяснил Мелвин. — Он раньше не думал, что на нашем пути может сидеть дракон в засаде, а теперь подумал. А кто для дракона первейшая цель?

— Ты, — сказала Бонни.

— А вторая?

— Бенедикт.

— Все верно, — кивнул Мелвин. — Вот он и маскируется. На свой артефакт он не слишком полагается, на рыцарскую охрану — тем более. А смешается с голодранцами, глядишь, дракон и не заметит.

— Раньше надо было думать об этом, — заметила Бонни.

— Однозначно, — кивнул Мелвин. — Бенедикт никогда не отличался умом и сообразительностью. Он другим берет, наглостью и жестокостью.

— Жестокость-то откуда? — удивилась Бонни. — Раньше его в этом никто не обвинял.

— Те, кого он пытал, его уже ни в чем не обвинят, — сказал Мелвин. — А кого не пытал, тем похуй. Я — редкое исключение.

— Что-то не чую дракона, — сказала Бонни. — Сдается мне, не сидит он в засаде.