Братья по крови
Шрифт:
Не успел угаснуть трубный отзвук, как налегла на стопорные рычаги торсионов обслуга баллист, и к вражеским укреплениям по невысокой дуге рванулись смертоносные тяжелые стрелы. За баллистами возвышался ряд катапульт, метающих округлые камни по гораздо более высокой траектории. Все эти орудия располагались на сооруженной за ночь платформе, на высоте, которая не допускала случайных попаданий в ряды легионеров, выстроенных вблизи реки.
Свой самый сильный Двадцатый легион полководец Осторий поместил впереди. Вторую линию составлял Четырнадцатый и подразделение Девятого. Построенные к битве легионы Катон видел впервые с того дня, как остаток гарнизона Брукциума примкнул к армии Скапулы. Сейчас было видно, что во многих когортах наблюдается явный недобор, кое-где людей насчитывается меньше половины. Всего
Во всяком случае, оставалось на это надеяться: донесений о том, что подразделения за холмом заняли исходный рубеж, пока так и не поступало; армия вышла на позицию, не дожидаясь их. Ну, а в самом лагере оставалось лишь сопровождение обоза, которое, выстроившись по периметру палисада, наблюдало за тем, как их товарищи готовятся к битве. Чистое небо, что приветствовало людей с рассвета, постепенно затягивалось сизыми тучами, что сползались под переменчивыми порывами ветра. На холмике по соседству с лагерем, откуда открывался вид на место предстоящей переправы легионов, в немалом количестве скопилась обозная публика. Кое-кто запасся едой и вином, чтобы тешиться не только зрелищем, но и кое-чем посущественней.
– Ишь, гульнуть собрались, – заметил Катон.
По покатому склону шмыгала ребятня, играла в какие-то игры. Атмосфера мало чем отличалась от обычных гладиаторских боев. Разница была лишь в неизмеримо большем масштабе. Но и не только в нем. Если битва обернется против римлян, то зрители окажутся на линии боя наряду с самими легионерами. Катон еще раз поглядел на детей. Из них многие были детьми солдат; неизвестно, сколько из этих веселых непосед к исходу дня сделаются сиротами.
Клацанье и треск катапульт привлекли внимание Катона обратно к реке. Видно было, как каменные заряды, взлетая по дуге, на миг словно зависают в воздухе, а затем обрушиваются вниз на укрепления врага. Оценить степень урона варваров было затруднительно: едва лишь заработали римские метательные орудия, как враги залегли на земле. А до этого стояли на укреплениях плотной стеной и орали легионам что-то оскорбительное, потрясая кулаками и оружием; некоторые казали и голые зады – нате-ка, мол, отведайте. Но едва первые стрелы метнулись над рекой, как вражье воинство пало наземь, и вершина крутого склона, только что кишевшая кичливыми косматыми воинами, внезапно как будто обезлюдела, став тихой и пустынной. Те из варваров, что стояли за второй линией обороны, быстро смекнув, что камни и стрелы до них пока не долетают, медленно показались вновь и стали оглядывать картину внизу. Железные наконечники стрел цокали по камням заграждений и впивались в почву склона. От камней, пущенных из катапульт, урон был в сущности небольшой. Вблизи за заграждения, где укрывался враг, их попало немного, и можно было легко представить себе их разрушительное действие: черепа и туловища, размолотые в кровавую кашу.
Впрочем, основной целью обстрела был не разгром вражеских укреплений – для этого бы потребовался целый обоз осадных орудий. Нужно было удерживать врага головой к земле, пока легионы пересекают реку и поднимаются к заслонам. Как только они приблизятся к первой линии обороны, бомбардировка прекратится и настанет черед смертельного ближнего боя. Подняв взгляд, Катон увидел, как над второй линией обороны реет стяг Каратака, а рядом на округлом валуне, властно упершись руками в бедра, стоит высокий воин, у которого из-под шлема свисают и колышутся на ветру длинные светлые волосы и борода.
– Жаль, что мы не дотягиваемся до него – указал Катон. – А то всего один удачный выстрел, и все могло бы кончиться.
– Ты так думаешь? – с сомнением спросил Макрон. – Большинство варваров на этом острове ненавидят нас всеми фибрами души. Убить одним
из них больше, одним меньше – разницы это не сделает.– Этот бритт – именно тот человек, что воюет с нами почти все это десятилетие. Своим делом он вдохновил десятки тысяч последователей, хотя время от времени мы одерживали над ним победы и загоняли обратно в эти горы. Но и здесь он добился, чтобы силуры и ордовики заключили союз, во главе которого встал он. Не было бы Каратака, глядишь, и невзгоды наши давно бы уже закончились.
Макрон обернулся к Катону:
– А ведь были времена, когда ты им восторгался.
– Было когда-то и такое. Еще до того, как он вклинился между мной и моей женой, а теперь и ребенком, которого она вынашивает. Теперь я хочу одного: когда все это закончится, поскорей возвратиться в Рим. К первому дому, который я могу назвать своим.
– Ты будешь тосковать по армии. Мирный гражданин из тебя никудышный.
– Ты же когда-то говорил и то, что приличным солдатом мне никогда не стать.
– В самом деле?
Катон кивнул.
– Гм, – кашлянул Макрон. – Могу же я насчет чего-нибудь заблуждаться.
Раздалась пронзительная нота, и сигнал подхватили рога Двадцатого легиона. Катон с Макроном машинально подались чуть вперед, глядя на золотистый поток шлемов и доспехов передних рядов, хлынувший к стремительным водам брода. Над остриями колыхался гордый орел – символ империи. Это всегда было волнующим зрелищем для Катона, хотя сейчас он никак не мог отделаться от растущего чувства тревоги, сомневаясь в разумности лобовой атаки.
Внимание отвлек легкий шлепающий шум, и ветер внезапно усилился. Катон поднял голову и моргнул от первых дождинок, упавших на лицо и отскочивших от шлема и кольчуги. Наползшие с востока тучи теперь висели над холмом и теснились к римскому лагерю, затеняя солнце. На лагерь нашла большая тень, накрыв Катона с Макроном, которые стояли сейчас на воротной башне. Дождь набирал силу.
– Просто диву даюсь, как этот гнусный островок до сих пор на плаву, – проворчал центурион, плотнее закутываясь в плащ, – никак не потонет.
Катон не отозвался, пристально наблюдая, как первая волна римлян переходит реку вброд. Тяжеловооруженные легионеры, подняв над водой щиты, с трудом продвигались вперед, сильно замедлив темп наступления. С того берега различалось, как варвары выглядывают из-за своих баррикад, наблюдая за продвижением римлян. Все это время метательные орудия продолжали обрушивать на врага камни и стрелы, пригвождая его к земле. Поверхность реки клокотала белой пеной, в то время как легионеры неуклонно пробирались к противоположному берегу. Наконец они достигли ряда вбитых кольев и замедлились еще больше, пытаясь пробраться сквозь препятствия.
Здесь Каратак и задействовал первую из своих ловушек. Склоны холма огласило мрачное гудение кельтского боевого рога, и из травяных зарослей вдоль берега реки выскочили фигуры – полуголые, без шлемов и щитов, на первый взгляд плохо вооруженные. Но вот один из них вскинул руку и неистово завращал ею у себя над головой.
– Пращники.
Расстояние между ними составляло не более тридцати шагов, а барахтающиеся среди кольев фигуры представляли собой превосходные мишени. Первые снаряды затарабанили с таким резким грохотом, что было слышно даже на воротной башне. Было видно, как в фонтанах брызг падают на мелководье первые сраженные. Те, кто лишился чувств, под весом своих доспехов уходили под воду, создавая новые препятствия для своих товарищей. Двадцатый легион выставил перед собой щиты, упорно двигаясь навстречу граду камней и кусков свинца.
– Неприятный сюрприз, – заметил Макрон. – Но надолго он парней не задержит. И уж тем более не остановит.
– Не остановит, но здорово их встряхнет. Так что, думаю, первая партия за Каратаком.
По мере того как римляне выкарабкивались из воды на берег, пращники начинали отступать, удерживая безопасную дистанцию и продолжая осыпать врага камнями и свинцом. Один из легионеров в ярости рванулся вперед, рьяно карабкаясь вверх по откосу. Центурион криком и жестами пытался остановить его, но было уже поздно. Щит обеспечивал защиту только спереди, и солдата мгновенно забросали с боков. Первый же выстрел угодил ему в колено, и он, споткнувшись, упал. Не успев подняться, получил еще один удар и без чувств распластался в траве.