Братья Волф. Трилогия

— Нет, — предупреждает меня Перри.

Он всегда говорит так, будто предупреждает. В этот раз он как бы советует мне заткнуться и принять комплимент.

— Это подношение от гордости, — говорит Бугай. — Так пройти сквозь толпу. Они оценили это выше моей победы, выше Рубовой, выше всех побед вместе взятых.

Я беру деньги.

— Спасибо, Перри.

— У тебя еще четыре боя, — говорит Перри, — потом твой сезон окончен, понял? Думаю, ты заслужил передышку, — он показывает нам с Рубом листок бумаги, на котором у него турнирная таблица. В другой руке он держит календарь матчей. В таблице он показывает, где сейчас Руб: — Глянь, ты начал с опозданием на три боя, но по-прежнему на первом месте. Ты единственный ни разу не проиграл.

Руб тыкает в следующее имя.

— Кто это, Головорез Хэрри Джоунз?

— Ты с ним дерешься на будущей неделе.

— Хорош он?

— Ты его запросто уделаешь.

— А.

— Сюда смотри: у него два поражения. Одно — от того парня, с которым ты дрался сегодня.

— Да ну?

— Стал бы я иначе трепаться?

— Нет.

— Вот и помалкивай. — Перри ухмыляется. — Полуфиналы через четыре недели. — Усмешка сползает с его лица. В миг. Он теперь серьезен. — Но вот…

— Что? — спрашивает Руб. — Что?

Перри отводит нас в сторонку. Говорит медленно и от души. Я никогда не слышал, чтобы он так разговаривал.

— Только одна небольшая проблемка — в последней неделе перед полуфиналом.

Мы с Рубом рассматриваем календарь.

— Видите? — Перри тычет пальцем в «Неделю 14». — Я решил побыть немного сволочью.

Тут я вижу, о чем речь.

И Руб тоже.

— Ну, ты… — комментирую я, потому что вот на странице «Недели 14» в графе легковесов написано «Волф — Волф».

Перри поясняет:

— Извините, парни, но я тут ничего не мог поделать. Если братья дерутся, в этом всегда что-то особое, а я хотел, чтобы последняя неделя перед полуфиналом вышла памятной, — он по-прежнему говорит естественно. По-деловому. — Помните, я говорил, есть слабый шанс, что так получится. Вы сказали: не проблема.

— Ты не можешь подхимичить? — спрашивает Руб. — Переделать?

— Нет — да я и не хочу. Один хороший момент есть: матч будет здесь, дома.

Пожатие плеч.

— Ну что, все честно. — Брат смотрит на меня. — Тебя не смущает, Кэм?

— Да нет.

— Вот и ладно, — подводит черту Перри. — Я знал, что могу на вас рассчитывать.

После сборов Перри, как обычно, предлагает нас подвезти. Его голос мне как молотком по мозгам: мне еще довольно хреново после взбучки.

— Не, — Руб отказывается: — сегодня нет. Думаю, мы лучше прогуляемся. — И спрашивает меня: — Кэм?

— Ладно, чего б нет.

Хотя я думаю: ты, блин, рехнулся? У меня башка, по виду, попала в блендер. Но молчу. Мне кажется, будет здорово прогуляться с Рубом до дому.

— Без вопросов. — Позиция Перри. — Ну, до воскресенья, ребятки?

— Ясное дело.

Прихватив сумки, выходим через заднюю дверь, сегодня здесь никто никого не ждет. Тут нет ни Стеф, ни кого бы то ни было еще. Только город и небо, да облака, что вихрятся в густеющих сумерках.

Дома я прячу свою избитую рожу. У меня фонарь под глазом, опухла скула и порвана губа. Гороховый суп я ем в укромном углу гостиной.

Следующие несколько дней проталкиваются мимо.

Руб отпускает щетину.

Отец, как обычно, в поисках найма.

Сара ходит на работу, а кроме этого — только к подруге Келли, раз-другой в неделю. Домой приходит трезвая, а по средам — с карманом, оттопыренным доплатой за сверхурочные.

Раз приезжает Стив — погладить рубашки.

(— У тебя что, утюга нет? — спрашивает его Руб.

— А как ты думаешь?..

— Похоже, нету.

— Именно. Нету.

— Так, может, пойти да купить, сквалыга ты?

— Ты кого сквалыгой называешь, малый? Как насчет пойти побриться…

— У тебя не хватает на утюг? Выходит, это отдельное житье — не сахар.

— А то, блин. Конечно, не сахар.

Однако штука в том, что вот они ссорятся, Руб со Стивом, а сами постоянно смеются. Сара смеется с кухни, и я ухмыляюсь на свой малолетский манер. Вот занятие, в котором мы спецы.)

Миссис Волф наконец взяла отгул на работе.

А это означает, что у нее есть время заметить заживающие на моем лице раны и синяки. Она загоняет меня в угол на кухне, где я сижу ем хлопья. Я смотрю, как она смотрит на меня.

И выкликает.

Одно слово.

Вот какое:

— Руб!

Негромко. Без паники. Лишь с осознанным нажимом, безоговорочно предполагающим немедленное появление.

— Это тренировки в спортзале? — спрашивает она.

Руб садится на стул.

— Нет.

— Или вы, ребятки, опять тузите друг друга во дворе?

Он признает вранье.

— Да. — Он совершенно спокоен. — Есть такое.

Она только вздыхает и верит нам, и это самое паршивое. Всегда ужасно, если человек тебе верит, а ты знаешь, что не должен бы. И хочется выкрикнуть это ему, сказать, мол, не верь, не надо, чтобы дальше тебе жить с собой чуть полегче.

Но молчишь.

Не хочешь расстраивать.

Не можешь принять себя таким сачком и объяснить, что ты не достоин доверия этого человека.

Не можешь признать, что настолько малодушен.

Дело в том, что мы и впрямь деремся во дворе, но только это тренировка перед настоящими боями. И, в общем, Руб, строго говоря, не соврал, но и правды не сказал.

Но вот-вот. Я чувствую.

Я скоро не выдержу и расскажу ей всё. Про Перри, про матчи, про деньги. Про всё. Меня сейчас останавливает лишь одно — склоненная голова моего брата. Глядя на него, я вижу, что он куда-то движется. Он на каком-то пороге, и я ни за что не смогу взять и захлопнуть перед ним эту дверь.

— Прости, мам.

— Прости, мам.

Простите, миссис Волф.

За все.

Ты еще будешь нами гордиться.

Обязательно.

Так должно быть.

— Вы ж понимаете, — говорит миссис Волф, — мальчики, вы должны друг друга выручать.

На этих словах я понимаю, что вот этим враньем, самое забавное, мы и выручаем друг друга. Но вот ее-то, в конце концов, подводим. От этого нам и не по себе.

— Есть какие успехи с работой? — спрашивает отца Стив.

А я слышу. Они в гостиной разговаривают.