Братья

— Сама_то пишешь ей? — спросил Владик.

— Очень надо! — вспыхнула Светка. — Я ей уже, наверное, сто писем написала, а она хоть бы на одно ответила. Очень надо такой писать!

— Она у тебя неграмотная, что ли?

— Неграмотная? — фыркнула Светка. — Моя-то неграмотная? Она же учительницей в школе работала, в младших классах.

А теперь?

Синеет каждый день.

Как синеет?

— Ну, говорят так, «синеет», — засмеялась Светка, — пьянствует значит!

— Лечиться ей надо, — солидно сказал Владик, — моя вот пишет, что лечится от алкоголизма.

— Сознательная она у тебя! — то ли с завистью, то ли с насмешкой сказала Светка.

— Курить хочешь? — спросил Владик, нащупав в кармане подарок Министра.

— Папиросы? — деловито осведомилась Светка.

— Сигаретка. Только помятая немного, — смущенно сказал Владик.

Они выкурили сигаретку, пуская дым в форточку.

— А ты, Березка, молодец, совсем как парень! — похвалил ее Владик.

Светка зарделась от похвалы и в знак признательности рассказала ему, как мать часто закрывала ее на ночь в холодном вонючем туалете, а сама устраивала попойки. Как скверно и трудно жилось ей у матери, как научилась она воровать и курить. Владик рассказал ей о себе. Так они узнали друг о друге почти все.

По убеждению Владика, дружба с девчонкой требовала денег, и довольно приличных: на кино, мороженое, шоколадки. И он «увел» кошелек из кабинета, почти на глазах у воспитателей.

Через час Марьсильна собрала весь детдом в актовом зале.

— Ребята! — взволнованно сказала она. — В нашем доме произошло чрезвычайное происшествие. У Маргариты Васильевны пропали деньги, вся получка! На эти деньги ей нужно было жить полмесяца. Все знают, что у нее больной ребенок. Живет она одна, помочь некому. Посторонний этого сделать не мог. Деньги украл кто-то из воспитанников. А теперь просим этого человека, если он окончательно не потерял совесть, выйти сюда и отдать деньги!

Ребята заволновались, завертели головами, выискивая виновника.

«И чего оглядываются? — усмехнулся Владик. — Можно подумать, что не у мартышки, а у них деньги пропали».

Владик еще усмехался, но что-то липкое ворохнулось вдруг в душе. Приподнялось, запузырилось, словно теплое дрожжевое тесто. Владик, приоткрыв рот, дернулся, да так и замер, пытаясь пересилить непонятную шевелящуюся тяжесть. «Что это со мной?» — испуганно подумал он.

Спустя неделю в разных магазинах и в разное время он приобрел тридцать плиток шоколада с золотым ободком на обертке. Со всеми предосторожностями спрятал их под полом старой облезлой будки. Почти каждый вечер они со Светкой ходили в кино в городской кинотеатр. Заподозрившему неладное Бегемоту он сказал, что в кинотеатре у него завелась знакомая билетерша. Похоже, Бегемот не очень поверил словам Владика, но перестал приставать с расспросами. После кино, проводив Светку до комнаты, Владик уходил за сараи, в знакомую будку, и, лежа на спине, лениво грыз шоколад, любуясь золотыми оберточными ободками.

Однажды Мартышка — так звали ребята Маргариту Васильевну — привела в детдом свою дочку. На вид девчонке было лет шесть. Худющая, бледная, голосок тоненький, пичужный, как у воробышка. Она тихо стояла в сторонке, боязливо поглядывая на детдомовских.

«Не кормит свою шкилетку Мартышка», — равнодушно подумал Владик.

Потом, много позже, распечатав последнюю плитку шоколада и доедая ее за сараем, он вдруг, по неизвестной причине, вспомнил шкилетку. И будто заглянула шкилетина ему в глаза своим печальным взглядом. Не требовала ничего, не спрашивала, только застрял кусок в горле, будто не шоколад он жрал, а прессованную бумагу или тряпку. Разозлившись сам на себя, сжал в кулаке остатки шоколада и вместе с с оберткой швырнул в помойный ящик. Смятая шоколадина отлетела в дальний угол помойки и лежала там, поблескивая золотым ободком. Испугавшись неизвестно чего, Владик сбегал к сараю за длинным шестом, притащил его к помойке и шлепал этим шестом по золотому ободку до тех пор, пока тот совсем не исчез в нечистотах.

Удивительно, когда украл — не боялся, и потом не боялся, и только теперь, спустя время, страх настиг его. Как это так получается: значит, страх жил в душе, жил и ждал момента, чтобы проявиться?..

Незадолго до отбоя в комнату вошла Марьсильна, а за ней, отдуваясь, протиснулся в дверь довольно толстый дядька.

— Ваш новый воспитатель, ребята! — представила его Марьсильна.

Дядька вытер лоб платком и церемонно наклонил голову:

— Тепличкин! Спиридон Академыч.

Кит с Владиком едва не прыснули, так не вязалась легкомысленная Фамилия Тепличкин с солидным «Спиридон Академыч», На вид ему было лет сорок — сорок пять. А впрочем, кто его знает.

«Совсем старик, — подумал Владик, — а туда же, в воспитатели лезет».

Но старик, видимо, не собирался сдаваться и уходить на пенсию. Немного поговорив и познакомившись в каждым за руку, Спиридон Академыч, в сопровождении Марьсильны, удалился.

— Видали, кореша, — сказал Владик. И, подражая голосу нового воспитателя, важно раскланявшись, заскрипел: — Ребята, любите ли вы кино? Если вы его любите, то мы с вами станем друзьями! А че! Собака — лучший друг человека! — кривлялся Владик под общий хохот.

И только дежурный воспитатель Клавдия Егоровна, заглянув в комнату, прервала безудержное веселье.

— Спать! — приказала она. — Это еще что такое?

Но Владик долго не мог успокоиться. Он тихо шептался с Китом, а тот дергался от смеха под одеялом и даже икал, дрыгая ногами.

Утром, после линейки, в коридоре на доске объявлений все увидели большой лист ватмана, на котором цветными крупными буквами было написано:

Всем! Всем! Всем! Всем!

Внимание!

Открывается киностудия «Ручеек».

Желающие могут записаться у нового воспитателя С.А. Тепличкина.

— А че, кореша, айда, запишемся! — сказал Кит, и по его голосу Владик понял: Кит что-то задумал.

— Айда, Владя, и мы, все равно делать нечего, — лениво сказал Аркашка.

За старшими увязались и малыши. Спиридон Академыч, никак не ожидавший такого количества желающих, даже привстал из-за стола.

— Здравствуйте, ребята, проходите, рассаживайтесь, — засуетился он и от волнения так махнул здоровенной своей ручищей, что сшиб с подоконника стеклянную вазочку с цветами.

— Ой, че бу-у-удет! — схватившись за голову, прошептал Кит, глядя на блестящие осколки, разлитую воду и на рассыпанные по полу мятые цветы.

— Ничего, ребятки, ничего! — спокойно говорил Спиридон Академыч и, сбегав к двери, принес метелку с совком, быстренько смел осколки с остатками цветов. Почти бегом, смешно припрыгивая, отнес все в мусорную корзину. Ослепительно-белым носовым платком аккуратно обтер пальцы, уселся за письменный стол. Оглядев притихших ребят, усмехнулся и сказал своим скрипучим голосом:

— Эта история с разбитой вазочкой напомнила мне одну забавную сценку, которая произошла на съемках фильма «Угрюм-река», когда я работал на Свердловской киностудии…

Никого еще Владик не слушал с таким вниманием и интересом, как этого чудаковатого человека. Самый заковыристые имена известных актеров и киношных режиссеров у Академыча просто от зубов отскакивали. Никто и не заметил, как подошло время обеда и за окном призывно запел горн.

«Бери ложку! Бери бак! Нету ложки — хлебай так! Та-а-ак!» — пел горн.

— Вот это мужик! — восторженно выдохнул Кит в умывалке. — Я просто обалдел, пацаны!

Вид у Кита и в самом деле был несколько ошеломленный. Как, впрочем, и у остальных.