Братья

Размышляя, он добрался до знакомой поляны и застыл в недоумении. Актеры исчезли. Михаил не мог ошибиться. Здесь они простояли более двух недель. Каждый куст, каждое дерево были знакомы. Он глядел в черный след от костра, и не мог поверить собственным глазам. Они оставили его, как грозилась Люэна во время недавней ссоры. Ушли тайком. Недавние сомнения были забыты, их сменила обида. Он бросился было к дороге, но за два дня они должны были уйти далеко. Догонять бессмысленно. Полный горечи, он вернулся на поляну. Ощущение предательства было нестерпимым, ничто — ни вновь обретенная свобода, ни желанное еще недавно одиночество не были достаточной платой. По поляне ползли тени, он сел, бессмысленно уставясь в ветви кустарника. И прямо перед собой увидел обрывок яркой ткани. Он поднял его и тупо разглядывал материю, которая еще недавно была одним из платьев Люэны. Он еще раз обвел взглядом поляну. Застывшее молчание казалось зловещим. Он справился с дурным предчувствием. Люэна легко относилась к одежде, могла порвать и выбросить. Он убедил себя и вдруг увидел, след от возка, он тянулся вглубь леса. Земля здесь была песчаная, сухая, следы исчезали быстро и, тем не менее, были видны. Он встал на колени. Теперь он ясно видел сломанные ветви, мятую траву. Он полз по следу вглубь леса, наткнулся на старый туфель Люэна, который сам подшивал, потому что глаза стали подводить актера. Михаил повертел его в руках и отбросил. Двигаться вперед было труднее, лес густо зарос кустарником. След вывел его на край глубокого оврага, внизу густо росла ежевика. Колея оборвалась на краю обрыва, Михаил разглядел внизу торчащий из зарослей задок возка. Зелень поглощала его, как вода. Он спрыгнул, с головой погрузившись в темную яму. Царапая руки, он подобрался к возку и стал обшаривать его почти наощупь, он вел руками, как слепой, и пальцы его ощутили тягучую липкую массу. Он поднес руку к глазам и увидел кровь, много крови. Ветви деревьев сомкнулись над оврагом, было почти темно. Он заполз под днище возка и нащупал обрывки веревки. Тайник, где актер прятал деньги, был пуст. Волосы Михаила слиплись, пот катился по грязному лицу. Он поднял глаза и увидел прямо над собой в сумеречном проблеске неба зацепившееся за ветви тряпье: одеяло, старый занавес для представлений, который Люэн подкладывал на кучерское место. Он выбрался наверх. Город был рядом, лес подходил к нему почти вплотную. Грабители уходили налегке, следы их затерялись, но они были там в городе. Нога его ткнулась в мешок, который, видно, выпал с возка. Он подобрал его, раскрыл и вытащил одну за другой три волчьи маски. Он разложил их рядом, все три. В середине маску молодой волчицы. Белые острые зубы в ощеренном рту, торчащие уши, игривая ухмылка суки — смесь похоти, алчности и полудетского удивленного ожидания. С обеих сторон — морды матерых зверей, готовых перегрызть горло, страшные в злобе и вместе с тем странно тщеславные, глупые, возбуждающие не только страх, но и жалость. Все маски дружно уставились в Михаила дырами на месте глаз. Он долго сидел, оплакивая судьбу друзей, потом очнулся, пришел в себя. Он глянул вокруг с удивлением, будто открывая мир заново, собрал маски в мешок, закинул за спину и пошел к городу. По дороге он спустился к ручью, тщательно вымыл лицо и руки, пригладил растрепанные волосы. В таком виде он зашел в трактир. День угасал, предстояло решить, как быть дальше.

__

 __

Стражники встали, разобрали оружие и отправились на пост. Прямо напротив, через дорогу от трактира, они были видны через распахнутую дверь. А здесь наступила тишина. Тоскливо жужжали мухи. Зашел крестьянин с пустыми корзинами, спросил вина, выпил и отбыл дальше. Должно быть, выгодно сбыл товар в ожившем городе, и теперь спешил домой. Лето — крестьянская пора. Пора было собираться Михаилу. Он прикидывал, стоит ли расспросить трактирщика. Плутоватое лицо не внушало доверия, хоть ясно, тот знал здесь каждого. Нет, сначала нужно было идти в город, осмотреться там. Давно пора, но пустота внутри мешала встать. Вино было кстати, лекарство от боли. Он забылся, как ушедшая в темные глубины рыба.

Тут и зашли двое.

— Что, нет работы? — Спросил хозяин, подавая вино.

— Можем обойтись. По крайней мере, на время.

— Лучше, когда ты сидишь без работы. — Трактирщик подмигнул Михаилу. Или тому показалось.

— Зато у тебя дела всегда идут хорошо. Твой товар сгодится и в праздник, и на поминки.

— Лучше, чтобы на праздник.

— Ага. Каждый из нас найдет, чем угодить другому. Ты налей без денег, а мы похороним тебя так, что жена останется богатой вдовой. — Посетители дружно расхохотались. Они уже были навеселе.

— Тогда мне не будут нужны ваши деньги. Потому платите сейчас. — Рассердился трактирщик. — Ты знаешь порядок. Деньги вперед.

— Заплатим. Держи. Или хочешь еще?

— Ого. С каких это пор? Сколько дадите, много не будет. Если заплатишь вперед, то полюбишь жизнь еще больше. Легко жить, когда уплачено.

— Старый сквалыга. Знаешь нас всю жизнь и боишься доверить хотя бы грош.

— Потому что завтра снова явитесь. Оставим долги до худших времен, а теперь платите.

— Давай, давай. — Один из посетителей достал из-под стола сумку, вытащил хлеб и несколько луковиц. — Лук — лучшее лекарство. Лук и вино. А как же иначе, когда приходится иметь дело с благородными клиентами.

Хозяин и гости дружно расхохотались. Но этого Михаил уже не слышал. Все его внимание было привлечено к сумке. Это была сумка Люэна. Он сам сшил и подарил ее актеру. Даже инициалы актера были видны. Михаил сдержал себя. Вдвоем собутыльники были явно сильнее, да и стража оставалась рядом. Он был здесь чужаком. Казалось, удары сердца разносятся на весь трактир. Но внешне он оставался спокоен.

Могильщики принялись за еду. Пили они много, разговор стал бессвязным. Впрочем, ничего интересного Михаил не узнал. Эпидемия кончилась, и могильщики, не стесняясь, прикидывали, на сколько им хватит заработанного.

Михаил показал хозяину, что хочет заказать еще. Сумка приковывала взгляд. Внезапно один из могильщиков — невысокий широкоплечий с заросшей многодневной щетиной лицом уставился на него, что-то сказал хозяину сумки, и теперь они принялись разглядывать Михаила вдвоем.

— Эй. Иди к нам. Я угощаю. А ты налей. Я как раз рассказывал о тебе. — Могильщик тыкал в Михаила пальцем. — Нужно было видеть, как он снимал с дерева тварь, которую Господь создал по ошибке. Я был уверен, он свернет себе шею. Он чуть не разбился в лепешку.

Его собутыльник, здоровяк с большим голым черепом, навалившись грудью на стол, разглядывал Михаила с явным подозрением. — Ты кто? Актер? Из этих, из жонглеров?

— Что ты? — Михаил сделал удивленное лицо. — Я догоняю своих. Иду со всеми в Палестину. Лошадь сдохла, проклятая скотина. Хочу заскочить в деревню. Может, там удастся найти.

— Здесь нет. Можешь не искать.

— А ты мог бы помочь?

— Нет.

— Ты же вчера спрашивал покупателя. — Подсказал приятель. Считай, что нашел. Так что угощай.

— Я плачу. — Денег у Михаила было в обрез, но разговор того стоил.

— То было вчера. А сейчас нет. Завтра можно поговорить, если у тебя есть чем платить.

Вместо ответа Михаил похлопал себя по бедру. — Будешь доволен.

— Если есть деньги. — Тупо повторил могильщик.

— Он же сказал. — Поддержал Михаила его товарищ. — Чего он станет врать.

— Ладно. Приходи к полдню на рыночную площадь. Там, где вчера. Через дом от ратуши живет мой хозяин. Спросишь дом господина Сабана. Понял? Сабана. Это хозяин. Я буду внизу. Зовут Жак. Там поговорим.

— Как раз напротив дома, где остановилась эта. — Приятель взбил вокруг головы воображаемую прическу и выпятил губы. — Там, где ты ползал за обезьяной.

— А кто такой Сабана? — Переспросил Михаил, будто прикидывая, как лучше запомнить имя.

— О-о, важный человек. — Разговорчивый могильщик вертел головой. — Не пропустит ни одну. Пока жил в деревне, бегал за каждой.

— Не болтай. — Рявкнул верзила Жак.

— Конечно, конечно. Преданная собака всегда защитит хозяина.

— Но у тебя свое ремесло? — Михаил старался расположить к себе слугу господина Сабана.

— Это у меня. — Закричал его приятель, тыча себя в грудь. — Его я уговорил потрудиться, потому что никакая смерть его не берет. Все они. — Он обвел рукой трактир. — Все обходят меня стороной. Кроме одного единственного раза. — Он торжественно поднял палец. — Они знают. Они не обнимаются со мной возле церкви. Но я могу обойтись без них, а они без меня — нет. Придет день, и я являюсь в их дом. Я не гордый…

— Хватит — Прервал его Жак — Опять придется тащить тебя домой.

— А я еще думал уговорить его в напарники — Не унимался могильщик. — Но тут даже покойники против.

— Не болтай. — Жак стукнул приятеля по затылку.

— Эй, — закричал трактирщик, — подраться успеешь на улице.

— Зато мы платим. — Верзила обернулся к Михаилу. — Надумаешь, приходи завтра — И потащил приятеля за дверь.

Михаил выждал. Стояли густые сумерки. Возле городских ворот сидели полупьяные стражи. После захода солнца они пускали чужаков по своему усмотрению. И, конечно, не бесплатно. — В городе и так хватает народа. — Пояснил стражник. — Утром не опоздаешь.

— Я иду к герцогине. — Михаил отвечал спокойно — Я ее гость.