Братья

Хроники

По поручению нашего повелителя короля Иерусалимского Болдуина, да хранит его Господь, я день за днем веду запись. Делаю это строго и беспристрастно. Знаю, что еще несколько наших заняты той же работой. Король приветствует каждого, зрение одного способно добавить к зрению другого, а судить о смысле содеянного не нам. Знаю, что подобной работой занят каноник ордена Фульхерий, брат Леонтий из греческого монастыря на Сионе, кто-то из людей епископа, городской советник Артенак. Каждый из нас, храня скромность, не пытается сделать записи общим достоянием, иначе, можно вообразить, как стали бы спорить и ссориться друг с другом. Из римских историков видно, что о судьбах и характерах мы судим более всего по записям и комментариям к портретам. Можно сравнить, как мало общего между ними. Хорошо, что подобное свойство не распространяется на будущее. Господь не дал нам такой силы. Но придет день, когда сам прах начнет вопиять из гроба, обращаясь к скромным страницам: Справедливости! Справедливости! Поступок человека смелого способен сделать намного больше, чем облеченная в слова нерешительность и робость.

Несмотря на то, что между нами и Дамасским эмиром существует мирная договоренность, и купцы проложили дорогу в оба конца, отношения заставляют желать лучшего. Наши люди вдоль границы с Сирией постоянно порываются расширить свои владения. Один из таких — Жоффруа угодил в плен во время своевольной вылазки и теперь, находясь в тюрьме, удовлетворяется тем, что эмир не снес ему головы. Это было бы весьма странным дополнением к той, что уже спрятана в Дамаске. Я бы не осмелился на богохульство, но должен привести самую известную из шуток, что ходят сейчас в королевском дворце. Имеется в виду голова Иоанна Крестителя, которую, как утверждают, нашли язычники в обломках дворца Ирода и замуровали в стену дамасской цитадели. Это одна из причин, по которой наши люди рвутся отвоевать этот город. Но, захватив одного из самых прытких — Жоффруа, эмир охладил пыл всех остальных.

Язычники, среди которых не меньше безрассудных храбрецов, тоже не раз нарушали мир. Недавно они совершили нападение на источник под южной стеной Иерусалима. Отсюда берут воду для городских нужд, сюда же водят на водопой лошадей из королевского дворца. Многие конюхи страдают с утра с похмелья и думают лишь о том, как поскорее добраться до лежанки. Мусульманские разбойники устроили засаду, напали на солдат, сбросили в колодец лошадей, других угнали, и сами умчались. Наши никак не ожидали дерзости и, пока собрались с силами, разбойники были далеко. Один из наших был убит, пятеро ранено — такой итог бесславной стычки. О лошадях я не говорю, сам Болдуин потерял в тот день двух своих. Король направил в Дамаск гневное послание, в котором грозил войной, если подобное повторится. Эмир прислал в ответ подарки с искренними извинениями, ясно, он не в силах справиться со своими людьми. Впрочем, у него не было причин для огорчения. С нашей стороны было решено оставить происшествие без последствий. Болдуин призвал к выдержке и оказался прав. Я не могу знать, был ли он причастен к затее, которая закончилась блистательной победой.

Пятеро наших, сговорившись, устроили засаду близ источника. Среди них были кавалеры Жерве и Федальон из Труа, Амплиус из Гента, Крюшен и Франсуа Дюплесси. Эти пятеро забрались ночью в старые иудейские гробницы к югу от источника и засели там. Таким образом, они могли перехватить возможных грабителей и отрезать им путь к отступлению. Гробницы были по обе стороны дороги, рыцари провели в них безвыходно несколько дней и ночей. Днем возле источника всегда многолюдно, тем более, его только привели в порядок после нападения, и среди толпы вполне могли находиться шпионы. Воды сейчас много, ей пользуются все желающие. Наши извлекли немало пользы, наблюдая, как мусульмане обращаются с водой, здесь это богатство и нужно уметь им распорядиться.

Расчеты полностью оправдались. Язычники расхаживали под видом местных жителей, и, не заметив опасности, решили повторить нападение. Оно им едва не удалось. На пятый день засады трое наших решили, что напрасно теряют время, и вернулись в город. Их нельзя упрекнуть, днем камни укрытия раскаляются, как в аду. Остались Жерве и Франсуа Дюплесси. Ждать им оставалось недолго. Шестеро разбойников подобрались по дороге, ведущей от источника к Иордану, осмотрелись, и, не найдя ничего подозрительного, бросились на стражу. Для солдат нападение оказалось неожиданным. Они готовы были отступить, но двое храбрецов, выбравшись из засады, зашли язычникам с тыла. Одного они уложили сразу. Грабители увидели, что дело плохо, и стали отходить. Дюплесси, известный меткостью в стрельбе, ранил еще одного.

Жерве попал в третьего. За остальными они бросились вдогонку. Мусульмане побежали вверх по тропе. Франсуа стрелой сбил еще одного. Тот упал и, покатившись по откосу, повис над пропастью. Тогда Франсуа снял шарф, который отогревал его во время ночных холодов, и пополз за раненым. Жерве прикрывал, пока не подоспели наши. Франсуа добрался до язычника, который готов был рухнуть с высоты, а Жерве, ухватившись за шарф, помог обоим вернуться на тропу. Мгновением позже камни увлекли бы всех в пропасть. Наши прекратили преследование. Двое уцелевших расскажут остальным, как их встретили. Надеюсь, это отобьет у них охоту шутить..

Итак, наши одного убили, другого тяжело ранили, третьего оглушили ударом меча и, наконец, еще одного, тоже раненого спасли от падения в пропасть. Этот последний казался, по виду, человеком благородного происхождения. Его молодое лицо было надменным, одежда сплошь расшита серебряной нитью. Такой сабли, как у него, нашим еще не приходилось видеть, но описание не входит в задачу этого рассказа. Раненый ослабел от раны и ударов о камни, но рассудок сохранил, а кровь удалось остановить. Как только пленных доставили во дворец, туда привели купцов, бывавших по торговым делам в Дамаске. Они оглядели пленных из-за занавески и признали в одном из них сына эмира по имени Юсеф. Этот Юсеф известен как своенравный храбрец, он организовал обе вылазки.

Король немедленно послал наших в Дамаск вместе с одним из уцелевших разбойников. Он велел передать эмиру, что готов обменять пленных на Жоффруа, который прошел в неволе через илиаду страданий. Так король высказался в присутствии Миллисенты. А пока Юсефа велено стеречь днем и ночью. Это поручено Раймунду Дюплесси — брату нашего героя. За один день тот снискал громкую славу.

Спустя десять дней наши посланцы вернулись с каким-то монахом. Этот человек провел в мусульманском плену более десяти лет, по крайней мере, так он утверждает сам. Он производит впечатление человека не совсем нормального, но кто знает цену долгому заточению. Многие способны повредиться рассудком. Монах подтвердил, что эмир при всем народе казнил отосланного нами пленного. Мало того, что тот ослушался приказа, но не уберег от плена этого Юсефа. Монаха эмир отпустил в знак доброй воли и велел передать, что согласен на обмен у себя в Дамаске.

Несколько часов Болдуин обсуждал с советниками эти условия. Наши должны были рассчитывать только на слово эмира. Решили ехать, поручили Раймунду Дюплесси. Он здесь человек новый и не проникся ожесточением, которое испытывает всякий, кто сталкивается с языческой ересью и упрямством. По той же причине, и мусульмане не должны питать злости к Раймунду. Сам Раймунд, подобрал людей, а король добавил еще своих с дарами. Отряд стал выглядеть как небольшое посольство. Миллисента осаждала Болдуина, и порывалась присоединиться к походу. Теперь, когда она считает дни до возвращения мужа, ее постоянное желание вмешиваться во все дела становится нестерпимым.

Немало хлопот доставляет прибывший монах. Он одержим странной идеей. Этот человек считает, что распространению христианства можно содействовать, приучая мусульман к свиному мясу. Язычники, в отличие от наших, считают этих животных нечистыми. Монах говорит, что наблюдал за время пребывания в плену, бывшую антиохийскую принцессу. Когда-то наши держали ее у себя и щедро потчевали свининой. Теперь среди мусульман принцесса сочла себя несчастной из-за отсутствия этого мяса и готова грешить, как только сможет. Она утверждает, что христианские рыцари имеют преимущество над мусульманскими именно по этой причине. Монах говорит, что многие мусульмане расспрашивали его о вкусе свиного мяса. Сам он расхваливал его на каждом шагу. Остается дивиться спокойствию эмира, сохранившего монаху жизнь.

Монах в течение нескольких дней ораторствовал у нас на базаре, собирая желающих в братство Святого Антония. Так он назвал общество любителей свинины. Он требовал разводить этих животных и не препятствовать им бродить, где угодно. Слушали монаха охотно, десять лет пребывания в плену сделали его знаменитым. Сам он настолько поглощен идеей, что не желает говорить ни о чем другом. У Болдуина эти проповеди вызывали усмешку, а теперь прямое раздражение. Все мы позволяем себе съесть кусок свиного мяса, обжарив или выварив его в кипящей воде. Но не настолько готовы поклоняться свиньям, чтобы отдать им во владение город. Если эмир послал нам монаха с умыслом, то теперь хохочет во все горло, представляя его сумасбродные проповеди. Упрямство и гордыня, с которыми мусульмане и иудеи придерживаются своих заблуждений, вызывают вполне естественную неприязнь, но следует признать, некоторые их правила не лишены здравого смысла. В конце концов, Болдуин велел вновь посадить проповедника в тюрьму. Есть люди, которые умудряются оставаться под замком при любой власти. Болдуин распорядился кормить монаха самой лучшей свининой. Тем самым наша тюрьма должна выиграть в сравнении с мусульманской и пробудить в бунтаре гордость за отечество.