Бред Тьюринга

Кардона выключает информационный канал. На его ночном столике лежит досье Рут Саэнс, которое он собирал последние недели. Он встретил ее на историческом конгрессе в государственном университете в Ла-Пасе. Кардона поехал туда именно для того, чтобы послушать ее; было очень интересно познакомиться с этой женщиной. Она работала в Тайной палате во время диктатуры Монтенегро вплоть до 1975 года, а ее муж работает там до сих пор.

Тьюринг… Да, так его называют; сейчас он занимает не слишком почетный пост, работает в Архиве Тайной палаты, так как не в силах уйти; в свое время он был правой рукой Альберта, легендарного криптоаналитика, который контролировал все операции Тайной палаты в трудные годы диктатуры. Кардона подозревает, что именно Альберт (или Тьюринг) расшифровал код, который использовала группа заговорщиков (в нее входила и Мирта). Молодые солдаты и небольшая группа гражданских лиц хотели свергнуть Монтенегро. И буквально за два дня все они один за другим были истреблены. С тех пор прошло много лет, но Кардона до сих пор помнит, как ходил в морг на опознание тела Мирты, которое было найдено под мостом в мусорном контейнере. Следы пыток на лице, на груди, на спине… Мирта, водившая его на утренние сеансы мультфильмов. Мирта, которая никогда не пользовалась косметикой и заплетала свои непокорные черные волосы в две длинные косы. Она часто устраивала в своем доме ночные посиделки с пением под гитару до рассвета; восхищалась Альенде. Зачитывалась дневниками Че и Марты Харнекер; пела песни, в которых говорилось о новом рассвете для народа… Он не понял ничего из доклада Рут – что-то из области техники. С архаизмами и криптологическими терминами. Женщина среднего возраста, печальное лицо без макияжа, неспокойный взгляд и короткие ненакрашенные ресницы, скучное черное платье вроде тех, что носят воспитательницы в детском саду; единственное украшение – серьги из искусственного жемчуга. Кардона поздоровался с ней как со знакомой и удивился ее сердечности.

– Не могу понять, что может делать судья среди историков, – сказала она; тем временем участники конгресса переходили в салон, на стенах которого висели многочисленные портреты, написанные маслом.

– Закону необходимо знание истории, – ответил он, – особенно сейчас.

– В таком случае почему честные судьи работают на бесчестное правительство?

– А почему то же самое делали честные историки?

– Это было давно. Они были молоды и неопытны и к тому же быстро исправили свои ошибки.

– А мужья этих историков своих ошибок не исправили.

– Они уже немолоды и имеют достаточный жизненный опыт, они сами могут отвечать за свои ошибки.

В гостиной уже ехал гаснуть свет. Пора уходить. Они продолжали беседовать в полумраке: фразы, возникающие в атмосфере тайны, диалог, звучащий в гулкой тишине… Прощаясь, Кардона протянул ей свою визитку. И не удивился, когда на следующее утро раздался звонок и он услышал ее голос. Она была в аэропорту, голос казался взволнованным. Он представил, как Рут беспокойно оглядывается по сторонам – нерешительная, взвинченная; как она теребит салфетку длинными тонкими пальцами… Ей хотелось бы поговорить с ним, но не в Ла-Пасе. Не сможет ли он приехать к ней в Рио-Фугитиво? Судья Кардона сомневается: когда-то он дал себе слово больше никогда не возвращаться в свой родной город. Сказал, что ему нужно подумать. Она очень обрадовалась, когда он пообещал приехать недели через две. Нельзя упускать такую возможность. Досье уже заведено. Он знает, о чем будет спрашивать, все подготовлено. Главное – казаться естественным и делать вид, что все происходит неожиданно, само собой. У него есть несколько возможных сценариев на случай, если возникнут какие-либо проблемы или кто-то из свидетелей в последний момент прикусит язык. Нет, Рут, кажется, уже готова заговорить; стоит лишь дать ей понять, что он ее друг и доверяет ей. Что заставило ее решиться на такой шаг, равносильный стремительному падению в бездну? Не надо спрашивать себя об этом: несмотря ни на что, она принадлежит к вражескому лагерю; ему нужно всего лишь записать на пленку ее признание, которое послужит обвинительным приговором Тьюрингу. На суде чести против диктаторов обвинители стараются предоставить суду явных главарей: военных, отдававших приказы, солдат, спускавших курок… Они забывают о людях, которые изнутри поддерживают любую диктатуру. Эти бюрократы не пачкают руки кровью в буквальном смысле этого слова, но, помогая правительству, они разделяют с ним его вину. Забывают о тех, кто, спрятавшись за непроницаемыми стенами Тайной палаты, расшифровывает коды и перехватывает секретные радиосигналы; именно из-за них погибают подпольщики, которые борются за правое дело, а совсем молодые студенты-идеалисты вдруг пропадают неведомо куда. Кардону не особо интересуют имена людей, истязавших Мирту. Его цель – обезглавить тех, кто своей незаметной на первый взгляд деятельностью способствовал смертям и пыткам. Он хочет добраться до Тьюринга и Альберта, а вместе с ними – идо Монтенегро…

Кардона направляется в гостиную и помещает маленький диктофон в вазу на столе. Рут будет знать, что ее слова записываются на пленку, но если она не увидит записывающего устройства, то, возможно, не будет так волноваться и – вот бы это произошло! – разговорится. Он ставит на стол два стакана воды. Поправляет картину на стене (на ней изображен петушиный бой, кровь заливает глаза одного из дерущихся). Уничтожить этот нарыв, стать выше посредственностей, отгородиться отрешений, которые покупаются и продаются, держаться подальше от рук, на которых кровь, от людей, не знающих угрызений совести… Это легко… прошлого не существует, его можно стереть… нескончаемая вереница лжи, прошлое оставляет свой след… оно опьяняет нас своей силой; мы пытаемся игнорировать его, но оно, словно уличный факир, наполняет реальность призраками, прячущими нас от самих себя, искажающими нашу жизнь, любое из наших обещаний. В этом – поражение всего человеческого, что есть в нас, открытое окно в полную бездуховность… Стук в дверь. Судья Кардона поднимает взгляд на люстру, висящую на потолке, потирает вспотевшие руки и медленно идет к двери, чтобы впустить Рут.

Глава 6

Ребенок сидит на земле во дворе своего дома в Кильякольо, в густой тени пакау. Толстенький и смуглый, с непослушной челкой; на нем лишь белые трусики, и он босой. Взгляд живой и пытливый, губы сосредоточенно сжаты. Стрекоза села на правое ухо. Неподалеку, в заржавленной ванне, дремлет, подставив полуденному солнцу свои худые бока, черный кот.

Около мальчика – останки радиоприемника. Он нашел их на помойке под мостом, среди банок из-под сардин и консервированных персиков, гигиенических прокладок, рядом с дохлой собакой. Ребенок разбирает и вновь собирает свою находку все лето; возможно, он подражает отцу, который проводит все время за починкой машин. Во рту малыша зажато несколько проводов. Потом он берет в рот клавишу громкости, ощущая ее металлический привкус. В такие моменты он счастлив, он в своем собственном мирке. Но приходится возвращаться в темный дом с разбитыми окнами, где от голода горько плачет младенец.

Школа Николая Теслы находится неподалеку от главной площади Рио-Фугитиво. Это старое полуразрушенное здание, построенное еще во времена колонистов. Окна выходят на прямоугольный двор, где располагаются футбольное поле и баскетбольная площадка. Стены исписаны граффити (в основном политического содержания). Он уже не ребенок и не так скучает по Кильякольо. Он ничего не помнит об Оруро, где появился на свет. Когда ему было четыре года, правительству стали не нужны саперы, и его отец оказался в числе так называемых "смещенных", которым пришлось искать новую работу. На первых порах им помогал двоюродный брат матери из Кильякольо, потом семья перебралась в Рио-Фугитиво. Отцу хотелось уехать в Чапаре и выращивать коку на продажу; но один знакомый предложил им по сходной цене дом в Рио-Фугитиво. У отца были кое-какие сбережения, и семья осела в городе. Отец накачивал футбольные мячи, чинил машины и велосипеды. На это можно было прокормиться.

Он лучший ученик в классе, особенно по математике, и когда учитель решает на доске трудный пример, он поправляет его без малейшего оттенка насмешки или превосходства, будто знать гораздо больше своих сверстников – это для него в порядке вещей. Еще в начальной школе один друг учил его играть в футбол и заодно познакомил с таблицей умножения. Его домашние задания всегда сделаны безукоризненно, и перед уроками ребята выстраиваются в длинную очередь, чтобы списать у него. Он немногословен, что нравится девушкам, высок, что также их привлекает, и у него блестящие карие глаза. Он уже не пухленький, как в детстве, немного нескладный, с худой длинной шеей.

Школа Теслы – казенное учебное заведение. Как ему хотелось бы, чтобы здесь была такая же компьютерная лаборатория, как в Сан-Игнасио – колледже, находящемся в нескольких сотнях метров от его дома, в тенистом парке. Ученики этой школы часто заходят к его отцу, чтобы тот накачал им шины или футбольные мячи. Они всегда шутят, говорят пренебрежительно о женщинах, и у них водятся деньги. Из-за полуоткрытой двери или из разбитого окна он наблюдал за этими хорошо одетыми парнями, которые часто ездили в школу на машинах и напускали на себя вид хозяев жизни. Он ненавидел их за то, что его отцу приходилось их обслуживать. Это казалось таким унизительным.

Вместе с матерью, уже начинавшей седеть, с младенцем, постоянно привязанным за плечами, он ходил стирать белье и убирать в богатых домах, где комнаты были битком набиты фарфоровыми безделушками, а во дворах непременно были устроены бассейны. Он никогда не забудет дом одного доктора, светлые комнаты его детей, их новые компьютеры "Макинтош", постеры с изображениями Марадоны и "Нирваны" на стенах. По дипломам, висевшим на стене, он понял, что они окончили Сан-Игнасио. Он уже был далеко не ребенком и понимал, что в мире существует несправедливость.

На досуге он любил поиграть с друзьями на бильярде, но однажды любопытство привело его в салон видеоигр. Шум, яркие краски, мерцающие огни… В салоне он потратил те жалкие монеты, что заработал, несколько вечеров кряду помогая отцу в мастерской. Особенно ловко он управлялся с автоматами пинбола – их еще называли "Тинтин" или "Супермарио". Захваченный игрой, он проводил у автоматов целые вечера, устанавливая все новые рекорды. Ему было тогда пятнадцать лет.

Но монеты быстро кончаются. Что делать? Однажды ясным солнечным утром он не идет в школу, а направляется в парк, к воротам Сан-Игнасио. Видит машину с полуопущенным стеклом. Оглядывается по сторонам – вокруг ни души. Он запускает руку в окно, открывает дверь. И находит в "бардачке", рядом с мелочью, двадцатидолларовую купюру.

Это его первая кража. Будут и другие. Поначалу он воровал только у парней из Сан-Игнасио. Потом расширил поле деятельности. Когда они с матерью приходили в богатые дома, ему ничего не стоило отвлечь ее и сунуть в карман какую-нибудь вещицу, за которую можно было получить несколько монет в ломбарде: сережки, колечко, пепельницу из тонкой керамики. Он надеялся, что хозяева даже не заметят пропажу.

В игровом салоне он постепенно приобрел известность как король "Тинтинов". Когда спрашивали его имя, он назывался Кандинским. Это имя нравилось ему уже давно: однажды он увидел афишу выставки в одном из домов, где убирала его мать. Звучная фамилия, в ней есть гармония гласных и согласных; ее так приятно повторять в одиночестве прогуливаясь по улицам Рио.