Брекен и Ребекка

— Здравствуй, Р-ребекка — говорил он ей, опуская на землю травы, которые принес с собой.

— Как ты мил, — отвечала она с улыбкой и тут же отводила взгляд. Ни веселого смеха, ни оживленных вопросов, которые прежде так радовали его. А затем тишина, в которой он чувствовал себя неуютно и всеми силами старался положить ей конец. Наморщившись от напряжения, Комфри пытался придумать какие-то слова, услышав которые она перестанет бессмысленно улыбаться. Комфри почему-то казалось, будто он виноват в том, что происходило с Ребеккой.

— Я совершил д-д-дальнее путешествие, — говорил он наконец.

— Неужели? — равнодушно бросала в ответ Ребекка.

— Д-да, я ходил к са-самому бо-болоту.

Все та же улыбка. Никаких вопросов. Ни единого слова.

— Это было очень ин-интересно, — слабым голосом говорил Комфри.

Он мог стараться сколько угодно, но толку из этого не выходило. Когда Ребекка пребывала в таком настроении, ему казалось, будто свет померк, и у него возникало желание убежать и спрятаться.

Иногда Ребекка находила в себе силы извиниться перед ним и сказать, что дело вовсе не в нем, но порой ей не удавалось вымолвить ни слова, и Комфри уходил, а она оставалась одна, продолжая ощущать какую-то глубочайшую скованность и понимая, что не в состоянии ничего сделать, разве что заплакать. Ребекка старалась хоть как-то справиться с собой и принималась хлопотать в норе, заново убирая и без того безукоризненно чистые проходы.

Иногда Комфри оставался с ней и сидел, слушая, как она плачет и говорит о том, в чем не посмела бы признаться никому из жителей Данктона, кроме него, о том, что ей не хватает сил на всех, а они все приходят и приходят, они нуждаются в ее помощи, а значит, она должна помогать им, чтобы не посрамить светлую память Розы. Она принималась плакать. А он все слушал, не успевая вовремя найти нужные слова, и лишь тогда он наконец понял, что ей необходим надежный друг, к которому она могла бы обратиться за утешением, как обращался к ней Комфри и многие другие. И тут он пожалел, что среди данктонцев уже нет таких, как Меккинс, который мог в нужную минуту послужить ей опорой и поддержкой, пожалел о том, что сам он слишком слаб для этого. И тут ему пришло в голову, что он может отправиться к Камню и помолиться о том, чтобы Брекен вернулся и помог Ребекке.

Однажды в марте Комфри в очередной раз застал Ребекку в чрезвычайно угнетенном состоянии, и тогда он действительно пошел к Камню и принялся раздумывать над тем, как бы ей помочь. Прошло несколько дней, и Ребекка с изумлением заметила, что за это время ее ни разу никто не потревожил, и она смогла насладиться полнейшим покоем и одиночеством. Затем она встревожилась, подумав, уж не стряслось ли что-нибудь неладное, и решила пойти и узнать, что там у них происходит.

Сначала по дороге ей встретилась кротиха, которая взглянула на нее с некоторым беспокойством и воскликнула:

— О, это ты, Ребекка! — И сразу поспешно скрылась.

Затем ей повстречался крот, который славился своей мнительностью и вечно на что-нибудь жаловался, даже если был абсолютно здоров, лишь бы заставить Ребекку немного с ним повозиться. Завидев ее, он повел себя совершенно необычным образом и сказал:

— Привет, Ребекка! Ты знаешь, со мной все в порядке. У меня ничего не болит… ну просто ничегошеньки! — И тут же захохотал, притворяясь, будто ему очень весело.

Наконец одна старая кротиха, которой и вправду нездоровилось, и Ребекка почувствовала это сразу, как только вошла к ней в нору, объяснила ей, в чем дело, уступив ее просьбам. Оказалось, что Комфри обошел всю систему и с небывалой решительностью велел оставить Ребекку в покое «по-потому что она свалится, если вы не да-да-дите ей отдохнуть». А если она кому-то понадобится позарез, пусть приходят к нему в нору, и он сам окажет им помощь, только не надо беспокоить Ребекку. Услышав об этом, она просто поразилась, ведь Комфри терпеть не мог, когда кто-нибудь заявлялся к нему в нору, заваленную разными травами.

Спустившись по склонам холма, она зашла к Комфри и пожурила его, но очень мягко, ведь в последнее время лишь немногим случалось проявлять о ней такую трогательную заботу, и она была благодарна Комфри, который настолько любил ее, что попытался взять на себя часть ее обязанностей.

Но подавленность, которую она испытывала на протяжении всего марта, только возросла, когда впервые за множество лет в древних туннелях начали появляться на свет новорожденные кротята. С наступлением брачного сезона многим из самок удалось найти себе пару, и в конце месяца, хоть и чуть позже обычного срока, они принесли потомство.

Сколько радостных волнений! Сколько веселой суеты! Эхо голосов среди просторных древних туннелей. Благодарный шепот, выражение признательности Камню за ниспосланную милость. Но при этом Ребекка, которая славилась красотой по всей системе, которая так мечтала обзавестись собственными детенышами, вскормить их и вырастить, осталась без пары и без потомства. На самом деле она готова была благосклонно принять ухаживания кого-нибудь из самцов, но ее способность исцелять других внушала им трепет. Никто не решился подступиться к ней, и она с тоской вспоминала о Кеане, о таких кротах, как Брекен, Меккинс, и, да, даже о Мандрейке. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь хоть отдаленно похожий на одного из них внезапно очутился у входа в ее нору. Но затем она подумала, что ей нужен не просто кто-нибудь, а Брекен, и только Брекен, которого она любит всей душой, и сердце ее сжалось при мысли о том, что он, возможно, никогда к ней не вернется. Она часто принималась плакать от невероятной боли, которую ей причиняла разлука с ним, а затем ей становилось стыдно за собственную слабость. Порой она сидела, устремив взгляд на запад, с содроганием думая о том, как же она будет жить, если они с Брекеном больше не увидятся.

Комфри знал о ее переживаниях и постоянно пребывал в размышлениях о том, как бы ему хоть немного приободрить Ребекку.

Наступила вторая неделя апреля, погода стояла холодная и переменчивая, но он все же решился предпринять очередную попытку.

Заявившись к ней в нору, он сказал:

— Пойдем по-погуляем.

Не обращая внимания на ее возражения, на ее холодность и отчужденность, на уверения в том, что ей хочется побыть в одиночестве, он чуть ли не силком потащил ее за собой.

— Пойдем со мной, Ребекка. Тебе всегда н-нрави-лось бродить, разглядывая все, что попадается по пути. Ну так давай п-прогуляемся: возможно, мы где-нибудь отыщем следы весны.

Погода стояла сырая и холодная, в воздухе даже не пахло весной, дул сильный ветер, и буковые деревья, словно возмущаясь, размахивали голыми ветками. Ребекке совсем расхотелось гулять, когда она увидела, что Комфри спускается с холма, направляясь к местам, которые кроты, поселившись в Древней Системе, стали называть Старым лесом, что казалось не совсем уместным. После пожара Ребекка ни разу не наведывалась в те края, ей мешал страх. Конечно, Комфри все это нипочем, ведь он вряд ли отчетливо запомнил, как выглядели прежде Вестсайд, Бэрроу-Вэйл и Болотный Край, и тоска по тому, чего уже нет на свете, ему неведома.

Но он убежал вперед, и ей пришлось отправиться следом, хотя бы ради того, чтобы догнать и остановить его. Она начала спускаться по склону, сворачивая то вправо, то влево, и постепенно взгляд ее смягчился, и она вспомнила, как приятно, когда кто-то указывает тебе дорогу. А ведь когда-то ее вел за собой Брекен, и они шли чуть ли не по тем же самым местам. Да! И, надо же, как сильно вырос Комфри, он уже не такой заморыш, как раньше. И хотя он довольно худой и нервный, в его движениях чувствуется уверенность, и он отлично ориентируется в лесу. Даже приятно идти следом за ним. К тому же Ребекка заметила, что он явно пытается что-то от нее скрыть, словно готовится преподнести ей чудесный сюрприз, и почувствовала себя заинтригованной. Что за необычное существо этот Комфри!

Склоны были покрыты слоем слежавшейся скользкой листвы, в основном опавшей с буков, но кое-где попадались дубовые листья, сохранившиеся с прошлой осени, и листочки посвежей, сорванные с тех немногих дубов, которые уцелели во время пожара. Все они росли на узенькой полоске у подножия склона, где им приходилось волей-неволей соседствовать с буками.

Ребекка заметила, что впереди между деревьями виднеются все более широкие просветы. Прежде такого не было: на подступах к лесу сумрак сгущался, ведь лучи света с трудом пробивались сквозь плотную завесу ветвей дубов и буков, орешника и падуба. Дыхание ветра тоже ощущалось здесь сильней, чем раньше, и впереди лежали пространства, объятые тишиной, а ведь в иные времена даже при такой погоде здесь можно было услышать, как щебечут нестройным хором птицы, приветствуя приход весны.