Бремя колокольчиков
Шрифт:
– Чё, студент? Тоже жрать захотел?
– Да я жене молока купить, она грудью кормит...
– Грудью? Это хорошо! Ладно, лезь давай, вперёд меня. Я тя пихну, как откроют.
В толпе стоять было не холодно, хотя на улице было ниже -10, а пальтишко у Глеба было совсем легким, осенним.
В 8-00 магазин открыли, но лишь одну створку дверей, боясь, что ворвавшаяся толпа снесёт всё на своем пути, включая кассы и работников магазина. У входа началась давка, толпа раскачивалась. Каждая сторона пыталась отпихнуть соседнюю от входа.
– Навались!
– крикнул рабоче-крестьянский
Соседи сбоку поддержали, и их край пошёл вперёд. Глеб почувствовал себя тараном, когда дверь приблизилась. Он только испугался, что его со всей силы размажет о косяк двери, но в это время навалилась другая сторона толпы, и он смог боком влететь в магазин. Все бежали к прилавкам. Главное - успеть ухватить молоко, а там уж можно оглядеться, что ещё съедобного выкинули...
Из универсама Глеб вышел довольный, с полной сумкой килограмм на десять. Решил пройти мимо близлежащего открытого рынка. От вида ярких спелых мандаринов начинала выделяться слюна... Но цены кусались, как и в кооперативных магазинах, и позволить себе такую роскошь мог далеко не всякий получающий зарплату, а не то что студент.
Глеб сглотнул. Перед ним возвышался огромный прилавок с выстроенными горками мандаринами, лимонами и яблоками, а сбоку были даже арбузы! За прилавком стоял кавказец с набриолиненной шевелюрой, излучавший волны восхищения собой и своим товаром. Поправив лежащее неровно яблочко, он, не выдержав, принялся напевать на восточный манер.
– Ай, я приииинц, я пр-и-и-и-и нц!
В этот момент мимо его прилавка проходил тот самый рабоче- крестьянский мужик из очереди с кефиром в авоське. Глянув на поющего, он, не задумываясь, как-то даже без вызова констатировал:
– Да ты не принц, ты *удак.
– Што сказал? Э!
– *удак, говорю, ты.
– Знаешь што тэбе сделаю щас! Ты борзый, да?!
– Стал голосить кавказец, делая вид, что приливок ему мешает набросится на обидчика. Но мужик был здоровый, и убегать совершенно не собирался.
– Ну чо? Иди сюда!
– Ща пагады приду тэбе, борзый!
– продолжал кричать кавказец, делая вид, что хочет перескочить через прилавок, и оглядываясь на соседей. Те явно не торопились встретиться со здоровыми мозолистыми ручищами работяги, который, глядя на всё это вновь констатировал:
– Ну, я ж говорю - *удак ты.
Кавказец вдруг принялся кидать в мужика мандаринами.
– Эээ, получай! Я тебэ пакажу, кто *удак!
Работяга оказался ещё и юрким, один из мандаринов он поймал на лету, а упавшие рядом стал неспешно собирать и рассовывать по карманам.
– Эй, *удак! Атдай мандарин, тэбэ гаварю!
– орал из-за прилавка набриолиненный уроженец тёплых краёв.
– Ты чё!? Не понял? Это ты *удак, а не я!
– закончил разговор мужик, запихивая в карман последний из брошенных в него мандаринов.
Глеб был в восторге. На переходе он догнал мужика.
– Здорово вы его!
– А это ты, студент! Учись, как надо. Хотя... те ещё долго жизни учиться... На, жене передай мандаринки, - мужик принялся доставать из кармана мандарины.
– Да что вы?! Я не для того...
– Того, не того... Дают - бери! Да и не тебе это, понял? Вот возьми три штучки. А три мне
на закусь.Домой Глеб пришёл возбуждённым. Прямо с порога, едва вручив жене сумку с продуктами и три мандарина, успевшие от рук мужика впитать запах соляры, он принялся рассказывать утреннюю историю с работягой.
– ...и знаешь, Светка, как-то у меня всё прояснилось! Нечего нам больше в Москве делать! Здесь грязь, суета, ничего хорошего нет кругом, а скоро кругом одни эти прынцы будут... Зачем нам это всё? Институт кончать... да и вообще... Вон, отец Георгий всё зовёт. У него в соседней деревне приход освободился. Говорит, без проблем рукоположат[10] меня. И домик какой- никакой есть. А там - чистое всё. И люди - как этот мужик, прямые настоящие русские люди. Вот там и душу спасать, и детей растить! А?! Что думаешь?
– Не знаю, Глебушка... Оно и так, но институт бросать... Надо как-то подумать ещё...
– Да надо не думать, а благословение у старца[11] взять, чтоб по воле Божией. ..Як старцу за благословением съезжу!
Живи, душа!
Ну давай же не тяни,
Скажи идти мне или не идти?
Уйду - хлебнем мы точно горя,
А останусь, может, вдвое.
The Clash [12] [13] , «Should I stay or should I go?»
По дороге из монастыря Глеб решил заехать к Антону. Тот уехал из Питера и жил теперь у какого-то друга на даче недалеко от Лавры. Найти дачу было нелегко. Занесённая снегом улица, номера домов если и были, то теперь их стало не видно совсем. Встретилась бабулька.
– Не подскажите, где здесь Антон живёт... у друга... кажется, Виктор его зовут... или Вадим...
– А! Это бородатые чудики такие?
– Не знаю... да, наверное...
– он ещё не видел Антона с бородой, и мог лишь представить, что ударившись в церковную жизнь, тот наверняка бороду отпустил.
– Да вона там дом, направо и по тропинке. У них ещё забор завалился весь...
Дверь отворил высокий парень с всклокоченной бородой.
– Чё надо?
– неприветливо спросил он.
– А Антон здесь живёт?
– неуверенно поинтересовался Глеб.
– Заходи... Жрать будешь?
– Ну... если вы будете, то - можно.
– Я- буду... Иди пока, вон в той комнате он...
Глеб зашёл в комнату. Антон сидел у иконы с кисточкой в руках. Творческий беспорядок, как в его питерской мастерской, только теперь кругом фото икон и храмов, а не Уорхола , рок-групп и обнаженки.
– О! Глебка! А тя как занесло? Пургой?
– Да вот... К старцу за благословением рукополагаться ездил. А на обратном пути, думаю, дай заеду. Ты ж сам адрес мне прислал.
– А, ну да... И чё старец?
– Ну, вроде благословил, но как-то непонятно... почти ничего и не сказал, всё отвлекался на других, а со мной всё походя. Говорит: «Надо самим учиться принимать решения и ответственность за них нести, отвечать за то, что выбираете» Но это понятно всё, да и не мне он это говорил...