Бремя славы

В а с и л и й. Спасибо. (Уходит.)

Г а в р и л о в н а. Вот и пригодилась. А где же Колобок?

Л и д а. Как увидел Екатерину Егоровну — его точно ветром сдуло.

Г а в р и л о в н а. Про него она тоже спрашивала. Гитару свою оставил. Значит, явится. Лид…

Л и д а. Чего?

Г а в р и л о в н а. Ты знаешь, по-моему, Лихач с депутатом еще раньше были знакомы. Ты бы видела, как она глянула на него, когда они тут встретились. А потом, когда мы вошли с ней в комнату, она легла на койку прямо так, как есть, в шубе. И всю ее ровно лихорадка трясет.

Л и д а. Самовар в седьмой раз поспел.

Г а в р и л о в н а. Чудеса!

Л и д а. Слышь? Теть Лиз?

Г а в р и л о в н а. Какая я тебе тетя Лиза? Ишь, племянница нашлась! Неси самовар к депутату в комнату!

Л и д а и Г а в р и л о в н а уходят. Слышна морзянка.

Затемнение.

Когда свет зажигается — та же декорация. Утро. По радио передают зарядку. Г а в р и л о в н а выполняет упражнения. Открывается входная дверь, на пороге — К о л о б к о в.

К о л о б к о в. С добрым утром, хозяюшка. (Хохочет.)

Г а в р и л о в н а (сердито). Чего разгоготался?

К о л о б к о в. Помолодеть хочешь? Зарядку по утрам делаешь?

Г а в р и л о в н а. Поясницу разминаю. Ревматизм проклятый…

К о л о б к о в. Барахлишко свое забыл. (Берет гитару.) А где папаша?

Г а в р и л о в н а. Отправился смотреть, как снег разгребают. (Смотрит в окно.) Вон с военными стоит балагурит.

К о л о б к о в. А Васька?

Г а в р и л о в н а. Ушел в столовку.

К о л о б к о в. Ясно. Депутат еще спит?

Г а в р и л о в н а. А тебе что?

К о л о б к о в. Да так. Интересно. Прием-то, говорят, здесь будет.

Г а в р и л о в н а. Здесь. В конторе печь разломали. (Надевает телогрейку, берет деревянную лопату, выходит на улицу.)

К о л о б к о в. Ясно-ясно. Помнится, у папаши саквояжик был. Обследовать? Такие люди, как он, не считают дни до получки. (Уходит в комнату, где ночевал мужчина, и тут же возвращается с саквояжем, тщетно пытаясь его открыть. Берет со стола нож, поддевает им замок — саквояж открывается. Заглядывает внутрь. На его лице — ужас и страх. Извлекает из саквояжа рацию, выдвигает антенну, нажимает на ключ. Посыпались «точка-тире».) Рация!.. (Снова роется в саквояже, достает фотоаппарат с мощным телеобъективом и блицем. Потом вынимает горсть пуль.) Пули! (Посмотрел в окно.) Вот тебе и папаша! А с виду — воды не замутит. У офицера что-то выспрашивает… (Снова роется в саквояже.) Деньги, видимо, держит при себе. Бандит! Ну погоди! Недолго тебе осталось разгуливать на свободе. Положу все на место — и в поселковый Совет. За поимку шпиона причитается как будто немалый куш. Глядишь, прославлюсь, что твой депутат! (Кладет все обратно в саквояж.) Подвалило тебе счастье, Колобков! Пробил твой час! Выследить такого леща!.. (Уходит в комнату.)

Выходит К а т я. Смотрится в зеркальце, приводит себя в порядок. Появляется Г а в р и л о в н а.

Г а в р и л о в н а. С добрым утречком, Катерина Егоровна.

К а т я. Доброе утро.

Г а в р и л о в н а. Как спалося?

К а т я. Хорошо. Спасибо.

Из комнаты выходит К о л о б к о в.

К о л о б к о в (увидев Катю, расплылся в улыбке). Здравствуйте, товарищ депутат. Вы уж извините, Екатерина Егоровна, вчера я не признал вас. Возвращаю вам вашу трешку. Вот, пожалуйста… (Кладет на стол три рубля.)

К а т я. Елизавета Гавриловна, я думаю народ здесь собрать. Чтоб не мерзли там, на улице.

Г а в р и л о в н а. Сегодня теплынь. Минус шешнадцать.

К а т я. Шестнадцать — это холодно. Пусть войдут все сюда.

Г а в р и л о в н а. Не беспокойтесь, Катерина Егоровна. Сейчас на улице лучше, чем тут. Солнышко играет…

К а т я (улыбаясь). Ну хорошо. Уговорили.

Г а в р и л о в н а выходит на улицу.

К о л о б к о в. Я сейчас уезжаю, Екатерина Егоровна. Хотелось бы поговорить. Может, и не удастся больше свидеться…

К а т я. Запишитесь на прием.

К о л о б к о в. У меня нет времени. Понимаете, ровно через час отправляюсь в далекий рейс.

К а т я. Ничем не могу помочь. Я очень занята. (Хочет уйти.)

К о л о б к о в (преградил ей дорогу). Подождите. Всего одну минуту. Ради Василия… Помните Лихача? Да вот он тут был. Вы бы знали, во что он сейчас превратился!..

К а т я. Короче, Колобков.

К о л о б к о в. Он записался к вам на прием.

К а т я. А при чем здесь вы?

К о л о б к о в. Это низкий человек. Вы его тогда правильно раскусили. В общем, докатился до ручки, что называется. Долихачился, так сказать. Загнал свою жизнь и государственную машину в придачу.

К а т я. А вы как живете?

К о л о б к о в. Не жалуюсь.

К а т я. Вы когда-то с ним были друзьями.

К о л о б к о в. Он мне не друг. У нас дорожки разошлись. Я хочу вас предостеречь, Екатерина Егоровна…

К а т я. От чего?

К о л о б к о в. Сидоров узнал, что вы, так сказать, теперь важное лицо, депутат и все такое прочее. Думает этим воспользоваться. Чтоб вы за него заступились. Ведь он уже никто. Шофер без прав. А еще точнее… Гол как сокол. Человек без определенных занятий. Тунеядец. В общем, опустился до неузнаваемости. И надеется, что старая любовь спасет его. Спит где придется. Живет подачками. Вот вчера пришлось кормить его. Голодный был, как собака.

К а т я. Это все, что вы собирались мне сообщить?

К о л о б к о в. Нет, не все. Я не сказал главного. Самого главного. У меня к вам дело… государственной важности! Обращаюсь как к депутату. (Оглядываясь по сторонам.) Совершенно секретно!

С улицы входит Г а в р и л о в н а.

Г а в р и л о в н а. За тобой милиция, Колобок. «Черный ворон» подъехал.

К о л о б к о в (панически). Екатерина Егоровна! Екатерина Егоровна, помогите, умоляю вас!.. Я ни в чем, ни в чем не виноват! Помогите!

К а т я. Помочь? Кому? Жулику? Ворюге?

К о л о б к о в. Ах вот оно что!

На пороге — м у ж ч и н а.

Так, значит, это Васька меня продал!

М у ж ч и н а. Я. За что купил, за то и продал.

К о л о б к о в (обалдев). Папаша?!

М у ж ч и н а. Я папаша для своих детей, а для вас, гражданин Колобков, я сотрудник ОБХСС. Здравствуйте, Екатерина Егоровна.

К а т я. Здравствуйте, товарищ полковник.

Рукопожатие.

М у ж ч и н а. Я и не узнал вас тогда, в кабине. Вы сидели закутавшись.

К а т я. А я вас сразу узнала. По голосу.

М у ж ч и н а. Правда?!

Смеются.

К а т я. Не хотела вам мешать.

М у ж ч и н а. Да, Екатерина Егоровна, где нам с вами только не приходится бывать, чтобы добрым людям жилось хорошо, чтобы подобные горе-колобки не катались по белу свету. Ловок, шельмец, оказался. Верткий, как налим. Никак его мои хлопцы взять не могли.