Бремя удачи

Гюнтер попробовал улыбнуться и, как всегда, выделил из темно-бронзовых волос длинную прядь, стал ее процеживать сквозь пальцы, удивляясь тому, что у волос-то есть характер. Упругие они, сворачиваются в кольца и не желают выпрямляться. Геро потянулась к уху, обдавая запахом своих новых духов, таких же терпко-горьковатых, как и все прежние.

– Я на вокзале три дня назад слышала необычного джинна, – мягким, пробуждающим мурашки шепотом сообщила она.

Гюнтер замер. Упрямая прядь выскользнула из ладони.

– Три дня назад. Почему ты не сказала сразу?

– Меня еще не отчислили, – дернула плечом Геро, – и я была не особенно трезва, мы праздновали день рождения. Если я подумаю, то вспомню чей. Погоди.

– Неважно. Что с вокзалом и джинном?

– А, да это я так, удивить тебя хотела, – рассмеялась Геро. – Глупости. Я встречала двоих студентов из Аттики, по обмену. Они опоздали к началу учебного года…

– Знаю, поезд через Мюнтель, Ганза, прибытие в семнадцать тридцать пять, – быстро кивнул Гюнтер.

– Я их встретила и побежала купить конфет, пока эти недотепы возились с багажом. Было солнечно, душа пела, и я вздумала проверить одно созвучие. У вокзалов тоже есть история, я решила считать след. – Геро округлила губы и выдохнула звук, низкий, вибрирующий, волнующий душу и действительно порождающий порыв эмоций и воспоминаний. Насмешливо проследила, как моргает Гюнтер, пытаясь вернуть пошатнувшуюся трезвость рассудка. – Тот звук был сильнее – место людное, петь не запрещено. Прошлое в ответ промолчало, зато он вроде бы на миг обозначился. Не такой, как остальные. Он услышал и закрылся, эхо не пришло. Понимаешь? Откликнуться мог бы, если верить нашим изысканиям и домыслам, только джинн, но заметить и закрыться – это совсем странный джинн. Сильный или, наоборот, бездарный. Он сперва проявился, а затем сгинул, как тень.

– Как небольшая прореха в общей картине, – задумался Гюнтер.

– Именно. Год назад мы искали и ожидали совсем иного. Не знаю даже, с чего я взяла, что это был джинн. Я спела еще раз, и все было полноценно и равномерно. Какой-то дурак полицейский подошел и потребовал прекратить шум. Ну, потом он мне и купил конфеты, – подмигнула Геро. – Глупости. Ты же знаешь, во мне магии маловато. Меня давно бы надо отчислить.

– Тогда ты уедешь, – признал Гюнтер.

– Этой осенью мне сделали сорок семь предложений, – прищурилась Геро. – Твое – в десятке лучших. Но ты прав, я уеду. Не люблю зиму, не люблю патриотов с оловянными глазами и этот ваш порядок, везде и всюду, по поводу и без.

Гюнтер поцеловал бронзовые волосы на макушке. Обнял узкие плечи и задумался. Нелепое существо, более всего похожее на бабочку-однодневку. Красивое, неглупое, желающее создавать вокруг себя праздник и бессильное противостоять зиме.

– Уезжай. Геро, завтра утром я отведу тебя к фон Нардлиху. В Ликре зимы холодные, зато шубы теплые. И порядка у них куда меньше, тебе понравится.

– Голем! – возмущенно вспыхнула девушка, ударила кулачком в живот и попыталась вывернуться.

– Сегодня не отпущу, – сразу предупредил Гюнтер. – Завтра куплю билет и посажу на поезд. Визы для студентов обмена не требуются, к тому же у Аттики с Ликрой наилучшие отношения и твой паспорт все решает.

– Ты железяка бездушная! Ты…

– Я делаю все необходимое, чтобы ты не оказалась на моем пути к цели, – ровным голосом сообщил Голем. – Еще вина?

– Да. Сволочь ты. Много вина. Что я, трезвая, буду делать тут целую ночь? Ты же скучный. Ты слышал? Ты скучный и смеяться не умеешь, ты ругаться не в состоянии, ты даже злиться себе не позволяешь. Ты тварь клыкастая в строгом ошейнике!

Стилет впился в предплечье, Гюнтер сжал зубы и с легким недоумением осмотрел узкое жало лезвия, торчащее из-под рукава рубашки, мокнущего пятном крови. О том, что для женщин Аттики ношение оружия – традиция, а тем более для знатных женщин, он, само собой, читал и помнил. При всей нищете рода Геро имя ее предков было не самым безвестным. И обращению с оружием вздорную девицу учили усердно. Это немного успокаивало. Гюнтер пошевелил рукой, пытаясь сообразить, как бы поудобнее достать стилет, поскольку удар нанесен со спины и рукоять расположена неудобно. Помощи ждать не приходится: сама Геро уже убежала с кухни и рыдает в комнате, швыряется вещами и шумит на родном наречии, упоминая немало слов, знать которые при ее происхождении не полагается.

Перевязка отняла довольно много времени. В комнате уже стало тихо, и Гюнтер заподозрил, что Геро сбежала. Начудила достаточно и, увы, снова сгинула.

Курсовые валялись на полу, старательно затоптанные. Книги тоже валялись. И вещи. Голем вздохнул, смел все в кучу и принялся разбирать кровать. После визитов Геро уборка всегда бывает длительная, а за ней следует переезд. Куда теперь? Наверное, пора принять приглашение фон Нардлиха и поселиться в главном здании университета. Ректор с недавних пор предпочитает держать под наблюдением своего помощника.

Гюнтер устроился под тонким одеялом и прикрыл глаза. Что такое бессонница? Он знает. Бессонница – неизбежное состояние после разговора с Геро.

Входная дверь оглушительно хлопнула. Порыв ветра колыхнул занавеску.

– Двигайся, сволочь. – Все тот же голос, и опять нет сил спорить. – Я тебя ненавижу.

– Это определенно не то же самое, что сказать «нет», – заинтересовался Гюнтер.

– Я пришлю тебе открытку со своей свадьбы из Ликры, – зло пообещала Геро. – У меня будет платье из белого соболя.

– И тот же самый стилет?

– Я вернулась только за курсовыми!

По опыту общения с Геро было очевидно: дальше спорить нельзя. Стоит сказать, что курсовые в куче мусора, а тут их точно нет, – расплачется всерьез и уйдет. А куда? Ночь, на улице малолетки в подкованных высоких ботинках… Запах духов выветрится слишком быстро. И так его, напоминающий лето, больше не доведется услышать, впереди холода, короткие дни и пустота серых сумерек. Ликра – странное место, неорганизованное и нелогичное, но там Геро наверняка не будет холодно даже зимой…

Утром ректор фон Нардлих с большим недоумением выслушал доводы, зевая и хмурясь. Покосился на Геро. Подписал документы, и едва ли не самая бесталанная студентка Дорфуртского университета отправилась изучать акустику и вокал в Ликру. На вокзал ее повез личный шофер ректора, и билет ей купили за счет фон Нардлиха.

– Я сделал то, чего эта бестолочь ни на миг не заслуживала, – поморщился ректор, с любопытством изучая каменно-спокойное лицо помощника. – Но я желаю в оплату явного подлога получить объяснения. Настоящие.

– О чем?

– О реальной причине ее бессмысленной поездки. Не делай оловянных глаз! При моих способностях пси терпеть твою показную глупость отвратительно и тягостно.

– Три дня назад она пела на вокзале, точное время семнадцать сорок две, я все проверил. Опознала прореху в картине мира, так она это назвала.

– Повтори дословно. – Ректор чуть заметно побледнел. – Это то, о чем я думаю?

– Я полагаю, у нее немного шансов выжить здесь. И чуть больше – доехать до Ликры. Я уверен, это именно то, о чем вы думаете, герр Нардлих. Она сказала так: «Прошлое в ответ промолчало. А он вроде бы на миг обозначился. Не такой, как остальные. Он услышал и закрылся. Эхо не пришло», – дословно повторил Гюнтер услышанное от Геро.