Бригантина : Сборник рассказов о путешествиях, поисках и открытиях
Шрифт:
Третий молча смотрел на Качура красными сонными глазами; его выбритое лицо покрыто старческими морщинами. Качуру показалось, что он его когда-то видел.
— Вы не практикант из акцизного ведомства… из Заполья?
— Да… — ответил тот сонно, — все еще практикант.
— За Матильдой ходит, как щенок на веревочке, — засмеялся молодой учитель. — Половину Словении и несколько немецких областей прошел за нею.
— Разве Матильда здесь? — удивился Качур и почти испугался.
На лестнице послышались быстрые шаги, женский голос, и из дверей вышла Матильда. Какое-то мгновенье
— Иисус Христос, да ведь это же наш проповедник!
— Тс! Тс! — замахал Качур руками, сконфуженно улыбаясь. — Что там вспоминать! Что было, то было… Теперь я постарел… женат… дети…
Она смотрела на него, на вытянувшееся, худое, уже морщинистое лицо, поредевшую бороду, на мутные усталые глаза, на всю его сгорбленную, немощную фигуру…
— Невозможно!
Качур пожал плечами:
— Нельзя же до седых волос оставаться недоумком… С меня хватит. И так поумнел слишком поздно…
— А я когда-то была влюблена в вас!.. Теперь я могу вам это сказать — вы так постарели!
Качуру стал неприятен этот разговор, и он обратился к Ерину:
— Я хотел бы представиться господину старшему учителю… Где его можно найти?
— Наверху, — ответил Ерин холодно, — он сейчас спустится, зачем вам к нему подыматься?
— А все же, может, полагается, ведь господин старший учитель…
— Как хотите!
Из дверей тяжелым шагом вышел высокий сутулый старик, гладко выбритый, с красным лицом и седыми волосами; набитые карманы его сюртука оттопыривались, в правой руке он держал толстую суковатую палку, а в левой большой вишневый платок. Он добродушно улыбался, помахивал платком, кивал головой и раскланивался на все стороны. Качур низко поклонился ему и хотел заговорить, но старший учитель кивнул головой, помахал платком и прошел мимо.
— Придете вечером к Гашперину в трактир? — спросила Матильда у Качура. — Немножко попоем, встречу отпразднуем.
— Приду, — задумчиво обещал Качур. Все, что он видел, все слова, которые слыхал, — все находилось в странном согласии с сияющим солнцем, открытым широким полем, белыми домами; и это смущало его, вселяло в сердце тревогу.
— Где бы мне разыскать жупана? — спросил он.
— Зачем вам жупан? — удивился Ерин.
Качуру почему-то стало стыдно, и он ответил, заикаясь:
— Может быть, полагается…
— Ну, если считаете, что полагается… Там он! — И показал рукой. — Вон тот высокий белый дом у дороги… с красивым садом… Всего хорошего!
Качур приподнял шляпу, поклонился с угодливой улыбкой и пошел быстрыми мелкими шагами на полусогнутых коленях, походкой малодушных и трусливых людей.
— Карьерист, — произнес ему вслед веселый учитель так громко, что Качур услышал.
Он не обернулся и заспешил дальше. Ветер играл полами его широкого поношенного сюртука.
«Прости его боже! — думал Качур. — Что он знает, этот птенец. Ни жены у него, ни детей. Дай ему бог никогда не узнать, что значит встать на ноги, когда на плечах у тебя крест и колени трясутся… В теплое гнездо попал я, теперь можно забиться в угол! — Он улыбался сам себе и щурился на солнце, которое светило
ему прямо в лицо. — Трудно это… из ночи прямо в ясный день…»Качур вошел в светлую, просторную прихожую с большими стеклянными дверями. За дверями не было никого, отворить их он не решался и не знал, куда стучать. Из низких боковых дверей, видно, из подвала, вышла служанка с корзиной и бутылками в руках.
— Господин жупан у себя? — робко спросил Качур.
— У себя, — резко ответила служанка и толкнула ногой стеклянную дверь. — Чего вам нужно? — обернулась она в дверях.
— Учитель я.
— Я скажу горничной! — Закрыла двери и ушла.
Качур ждал. «Как здесь все по-городскому!» — подумал он, услыхал шаги и выпрямился. С той стороны перегородки в прихожую вошел стройный, чернобородый человек и открыл двери.
— Пожалуйте сюда, заходите! — улыбнулся он Качуру, который продолжал стоять на пороге со шляпою в руке и кланяться.
— Наденьте же шляпу!
— Господин жупан… Мартин Качур, учитель… только вчера прибыл в этот прекрасный край… и намерен трудиться, дабы не посрамить его…
Жупан засмеялся и подал ему руку.
— Зачем бы вы его стали срамить?.. Шутник вы, видно!
— Нет, — испугался Качур. — Я не шутник… Серьезно, господин жупан, я добросовестно буду исполнять свой святой долг… и не буду заниматься вещами, которые… не входят в круг прямых обязанностей… политикой…
С лица жупана, из его черных глаз исчезла улыбка, он посмотрел на Качура серьезно и твердо из-под густых бровей.
— А разве это меня касается? Уж не принимаете ли вы меня за доносчика? Учитель такой же свободный человек, как любой другой; поступайте так, как считаете правильным. Коленопреклоненные вовсе не лучшие люди. — Подал ему руку, тут же отнял ее и ушел.
Удрученный и встревоженный возвращался Качур домой. Горячий полуденный свет словно прижимал его к земле; при взгляде на поле, все прорезанное яркими трепещущими лучами, будто солнце сыпало на него золотые и серебряные зерна, у него болели глаза. В приходской церкви звонили полдень, и звон колоколов подхватили соседние церквушки.
Больно и тоскливо было на душе Качура.
«Священник сказал ведь, что он был бы чужим, смешным, если бы переехал в светлые края…»
И Качур с ужасом и болью почувствовал желание вернуться обратно в Грязный Дол, к серым мертвенным теням… Туда, где человек спал… был спокоен… где можно было не шевелиться… как в гробу…
— Ты опять пьяный? — встретила его жена.
Дети смотрели на него большими, испуганными глазами, как в те времена, когда он возвращался домой, шатаясь, грязный, без шляпы.
Он сел за стол и подпер голову руками.
— Это совсем другой мир, жена!
Она подала обед.
— Разумеется, другой, и слава богу!
Качур удивленно поднял глаза на жену.
Она была красивее, чем когда-либо раньше, яркая, пышная, глаза у нее блестели.
— Ты не хочешь обратно в Грязный Дол? — горько, почти с упреком спросил Качур.
— Может, ты туда хочешь? Видно, не нашлось тут приятелей пьянствовать?
— О Тончка, ты… Эх, с тобой говорить — все равно что с камнем.