Бритва Оккама в СССР
Шрифт:
Конечно, я имел в виду книжку.
А Олежа Соломин имел в виду самоубийства:
– Но тут вот какое дело, – мы пошли за столом из массива и снова обулись в коридоре, – я не поленился, за
– На почве? – спросил я, прекрасно понимая, какая почва бывает самой питательной для соперничества в юношеском возрасте.
– Им всем нравилась одна девушка, – глубоко вздохнул Соломин.
И этот его вздох, и понурый взгляд, и обречённость, с которой он взялся за край стола, чтобы тащить его вместе со мной, сообщили мне гораздо больше, чем я хотел бы знать. Я, чёрт побери, в этот момент почувствовал себя героем одного из тех хорроров, на которые так плодовита американская литература второй половины двадцатого века, и которые так массово стал экранизировать американский же кинематограф первой
половины века двадцать первого.– Вот же гадство, – я не знал, куда девать руки. – И что теперь? Ты-то что сделал после того, как раскопал это, майор?
– Я-то? – на Соломина было жалко смотреть. – А то ты не понял?
– Влюбился, – сказал я. – После этого ты влюбился.
Глава 7, в которой есть место чувству корысти
Клюнуло там, где я уже и не ожидал: Сеня – тот самый, с мозолистыми руками, который об них сигарету тушил – явился под мост с самым довольным выражением лица:
– Я знаю, Шкипер, что тебе Блюхер сулил! – он вскочил с бетонного приступочка и принялся ходить туда-сюда, излучая радость. – И, несмотря на то, что он упился и помер – знаю где это взять!
Вот это были новости! Я ведь просто назвал звучную полуматерную фамилию, опираясь только на собственную интуицию и на тот сомнительный факт, что этот коллега Петровича тоже видал лешего. Слишком уж часто леший фигурировал во всём этом бардаке, чтобы его игнорировать.
Конец ознакомительного фрагмента.