Бродячее сокровище
Шрифт:
— Вам в сорок пятом было… года двадцать три?
— Двадцать пять.
— И кем же вы служили на той лодке?
— Младшим офицером.
— Вот об этом я и говорил… — сказал Мазур. — Вот тут-то и не складывается… Я ведь упоминал, что служил в армии? А тот, кто отслужил свое, прекрасно разбирается в некоторых вещах… Значит, командир вез в сейфе бриллианты… Охотно верю, это похоже на правду. А знаете, что на правду решительно не похоже? То, что об этом знали вы. Один из младших офицеров. Извините, я о вас кое-что читал, о вашем вермахте, о вашем флоте. Честное слово, у вас просто отлично поставлена была секретность и субординация, хоть шляпу перед вами снимай, но нет у меня сейчас на голове шляпы… Вы что же, хотите сказать, что ваш командир, получив такое задание, собрал всех офицеров и торжественно объявил: «Парни, нам выпала огромная
— Попахивает логикой разведчика…
— Да бросьте вы, Хольц! — поморщился Мазур. — Попахивает логикой человека, который кое-что повидал в жизни и готов поверить в историю с кладом, но сумеет отличить вранье от правды… Стоп, стоп! — он успокаивающе поднял ладонь, видя, как загорелись злым огоньком арийские глазыньки. — Я не говорю, что вы врете. Но чутье мне подсказывает, что это не вся правда…
Довольно долго стояло молчание. Хольц буравил его взглядом. Потом усмехнулся:
— А вы умный мальчик, Джонни. Между прочим, отец сеньориты Кристины этого подводного камня так и не заметил. Тысячу извинений сеньорита, я не врал… но это и в самом деле не вся правда. Ладно, черт с вами, Джонни, то самое чутье мне подсказывает, что с вами и в самом деле следует вести дела чуточку откровеннее… Ну конечно, не те были порядки в военном флоте. Я просто-напросто знал все о содержимом сейфа независимо от командира. — Он смотрел исподлобья, напряженно. — Я был не только лейтенантом военно-морских сил, но и сотрудником гестапо. Или у вас голова все же набита глупыми предрассудками, касаемо иных учреждений рейха?
— У меня в голове один глупый предрассудок, — сказал Мазур. — Чертовски хочется положить в карман двести тысяч долларов.
— Ну, этот предрассудок вовсе не глупый и даже не предрассудок.
— Значит, гестапо… Вот это гораздо больше похоже на правду. Были приставлены к командиру, а? Ничего удивительного — на такой лодке…
— Ничего удивительного, — спокойно повторил за ним Хольц. — Самая обычная практика, свойственная не одной Германии, не одному нашему времени. Любая спецслужба всегда присматривает за военными — они иногда склонны к самостоятельным решениям и, мало того, поступкам. Слышали что-нибудь о покушении на фюрера в сорок четвертом? Ну вот, видите… За военными нужен глаз да глаз. Между прочим, не считайте меня обычным, примитивным вербованным стукачом. Я был не стукачом, а офицером СС, штатным сотрудником гестапо — коли вас не коробит слово «гестапо», вряд ли вы станете морщиться при слове «СС»…
— Да мне, откровенно говоря, наплевать, — сказал Мазур. — Я вам уже изложил свою нехитрую жизненную философию.
— Вот и прекрасно, — сказал Хольц с некоторым облегчением. — А то кто вас знает, англосаксов, вам столько лет промывали мозги… Не следует при слове «офицер СС» тут же представлять себе тупого садиста из охраны концлагеря с плетью в одной руке и скальпами в другой. Были такие, согласен. Но лично я в жизни никого не ударил плетью, вообще не бывал в концлагерях. Мы, в гестапо, все поголовно числились офицерами СС. Специфика, знаете ли. Кстати, если вам интересно — по эсэсовскому званию я был даже на чин выше, нежели в кригсмарине…
— Ответственный пост, а?
— Именно, — без тени иронии кивнул Хольц. — Лодка выполняла очень уж важные и секретные задания. В таких случаях к командиру… вообще любому подлежащему надзору объекту приставляли не заурядного стукача, а настоящего офицера СС, полноправного сотрудника известных ведомств… Гестапо, несмотря на все, что вокруг него наплели, было в первую очередь контрразведывательной службой… В общем, я знал о том, что окажется в сейфе, даже раньше командира. Он еще понятия не имел, а я уже знал. В один прекрасный день меня вызвал штандартенфюрер… но вам, наверное, эти детали совсем неинтересны?
— А кому сейчас интересны имена, второстепенные детали?
— Ну да, разумеется… — ничуть не удивившись, кивнул Хольц. — Мне на вашем месте все это было бы тоже не интересно… Если коротко, от меня на сей раз потребовали максимальной бдительности. Я там был не один, еще три человека из экипажа тоже были людьми двойной подчиненности — команда на случай активных действий. Ну, вы наверняка понимаете: исход войны был ясен, существовала опасность, что отдельные
инициативные личности будут искать собственные варианты выхода из боя…Мазур усмехнулся с полным пониманием:
— Иначе говоря, ваш босс опасался, что командир может прикарманить бриллианты и смыться?
— Совершенно верно. У него имелась для того масса возможностей.
— Но ведь и вы, простите, тоже…
— Я — это другое дело, — отрезал Хольц. — Меня к тому вынудили обстоятельства. Так сложилось…
— Это как? — с нешуточным любопытством спросил Мазур. Подлинная была история, или нет, но она, что отрицать, чертовски увлекательная, а свободного времени достаточно…
— Уже возле здешних берегов мы потеряли антенну, — сказал Хольц. — Нелепая случайность, неинтересно рассказывать… Ну, и давно следовало зарядить аккумуляторы. Командир решил убить двух зайцев одни махом. Он дал команду, и лодка всплыла возле одного из небольших островков. Их тут множество. Связаться с нашими друзьями должен был радист, с помощью переносной рации, ну, а мне, как офицеру, следовало за сеансом присмотреть. Это уже была инициатива командира, но не моя собственная. Немецкий порядок, знаете ли. Была инструкция — в подобных случаях радиста непременно должен контролировать офицер… Мы взяли надувную лодку и высадились на берег. Поднялись на одну из высоких точек. Субмарина осталась у берега на глубокой воде, там приличные глубины у самого берега, не менее восьмидесяти — ста футов. — Его голос приобрел некоторую мечтательность, судя по всему, ностальгия по молодости обуяла. — Это была картина для художника-мариниста, только стань у мольберта и рисуй — вид с вершины горы, утесы, зеленая чащоба под ногами, вокруг — зеленовато-синий океан, лазурное небо… Знаете, дизели при зарядке аккумуляторов грохочут страшно, поэтому они, на лодке, спохватились поздно, а я не обратил внимания, у меня на голове была вторая пара наушников, я тоже слишком поздно услышал… хотя чем я мог помочь?
— Ага, — сказал Мазур, — какой-нибудь противолодочный корабль?
— Самолет, — сказал Хольц. — «Эвенджер» с американскими опознавательными знаками. Видимо, он патрулировал район, у американцев уже тогда были тут военно-воздушные базы… Это было, как в кино, право слово. На войне возможны самые невероятные события, все так причудливо переплелось… Мы с радистом все отлично видели, лучшего наблюдательного пункта и не подберешь. Самолет пошел на боевой заход, в красивое пике… Мне потом пришло в голову, что все обернулось именно так исключительно из-за того, что на зенитном автомате стоял Крифельд. Он был мастером своего дела, прямо-таки виртуозом. Промахнись он, все произошло бы как-то по-другому. А так… Крифельд попал по самолету первой же очередью. Я уверен, пилота убило сразу. То ли я и в самом деле видел тогда, как брызнули осколки фонаря, то ли внушил себе потом, что видел. Какое это имеет значение? Самолет не изменил траектории, понимаете? И врезался в носовую часть лодки, перед рубкой. Тут же рвануло. Ох, как рвануло… Я выяснил потом: «Эвенджеры» обычно несли или торпеду в бомболюке, или девятьсот кило бомб. В любом случае шарахнуло на совесть. Лодка утонула в считанные секунды. Это все произошло гораздо быстрее, чем я вам сейчас рассказываю. Мы с радистом стояли, как истуканы, разинув рты — а там, внизу, вода уже успокаивалась, на поверхности ничего не было, ни обломков, ни людей, ничего… только море… — его взгляд оставался столь же мечтательным, отрешенным. — Текли минуты… первая мысль у меня была: «О господи, мы остались совершенно одни!» А вторая: «Теперь только я знаю, где лежит два миллиона долларов!» Конечно, по тогдашним ценам это было далеко не два миллиона — но я уже не помню тогдашней суммы…
— Подождите-ка, — сказал Мазур. — «Только я знаю», вы сказали? А радист? Ему что, каким-нибудь осколком в лоб прилетело?
— Да нет, — сказал Хольц, криво усмехаясь. — Он стоял тут же. Но, понимаете… Он бы не одобрил, я бы не нашел у него понимания. Этот парень был идейным. Фанатик со стандартной биографией. Как говорят американцы, упертый.
— А вы, стало быть, нет?
— Верьте или нет, дело ваше, но к тому времени я давным-давно не был убежденным нацистом. Я был в гестапо, не забывайте. В любой спецслужбе очень мал процент идейных фанатиков. Потому что именно спецслужбы имеют дело с реальной информацией о реальном положении дел. Официальная пропаганда — это для толпы. Нет уж, мы были кем угодно, только не фанатиками. К тому времени человеку вроде меня уже стало ясно, что идеи стухли, а цели недостижимы…