Бродяги Хроноленда
Шрифт:
Мэнсон осмотрел место бойни и улыбнулся Люкасу, накрепко привязанному к стулу. Привязали его не для того, чтобы он не сбежал, а чтобы не упал. Люкас не разделил с коллегой улыбку, так как был ещё под общим наркозом. Ассистент словно нырнул в лужу крови и не смог вынырнуть.
В целом, интерьер и обстановка были в духе Мэнсона. Он хотел потереть ладони, но одной ладони не хватало. «Теперь я никогда не смогу аплодировать» – подумал Чарли. На концерты ходить бесполезно. Ну и ладно. От вида крови и мяса разыгрался аппетит. Разыскав брошенную сгоряча руку, Мэнсон вышел из подвала, поднявшись по хлипкой деревянной лестнице, и попал в ту же комнату, в которой первый раз очнулся. Посредине в кресле-качалке раскачивался старик, который открывал ему дверь. Выглядел он не очень здоровым. Взгляд уставился на картину,
– Эй, – позвал Мэнсон, – где тут у вас кухня?
Старик повернулся, улыбнувшись беззубым ртом, из которого стекала струйка слюны на не ухоженную бороду цвета индиго.
– А что у тебя с бородой? «Титаник»? Радикально чёрный цвет? Киса, это вы? – засмеялся Мэнсон.
Старик не оценил шутку, только указал пальцем на дверь.
– Кухня, – прошамкал он.
– Так, дедушка, вот тебе свежанинка, – Мэнсон протянул ему свою отпиленную руку, – давай, пожарь. С лучком, перчиком, специи там. Не знаю, что там у вас есть. Справишься? А то я проголодался. Да и ты тоже, наверное?
Старик кивнул, с трудом поднялся с кресла, взял обрубок и поплёлся на кухню.
– Как тебя зовут-то, старичок-лесовичок?
– Жиль. Жиль де Рэ.
– Хм, классик жанра? Что-то ты не в форме. Ну, давай, заделай нам ужин, а я пока вещички поищу.
Пока Мэнсон шарил по шкафам и комодам в поисках одежды, из кухни потянуло ароматом маринада и жаренного лука. Так пах шашлык у Гоги в ресторане «Генацвале».
Одежда, найденная в шкафу, была вся в застиранных бурых пятнах, старая и немодная. И тут Мэнсон обнаружил большой кованный сундук. Сбив замок, он обнаружил там гору нарядов, разных фасонов и размеров. Костюмы-тройки, кожаные куртки, джинсы, форму прапорщика, тельняшку, женские платья, нижнее бельё. Любой сэконд-хэнд бы обзавидовался такому ассортименту. После недолгой примерки Мэнсон остановился на костюме клоуна. Рыжий парик, нос на резинке, разноцветный комбинезон, смешные ботинки. Страшно представить, что эти маньяки убили клоуна. Ведь эта коллекция шмоток явно была снята с жертв.
– Ну, что там? – закричал Мэнсон старику. – Жрать скоро?
Ответа не последовало. Из кухни тянуло гарью и в комнату просачивался дым.
– Твою мать! – Чарли ворвался в кухню и обнаружил на сковороде куски мяса, превратившиеся в обуглившиеся головешки. Дым висел густым облаком. Старик спал на табурете, свесив голову на грудь.
– Ах, ты гнида! – Чарли схватил сковороду со сгоревшим ужином, и что силы ударил ею Жиля по голове. Тот умер, не успев проснуться. Износившийся за столько лет череп треснул, как яичная скорлупа. От тела поднялось голубоватое облачко, повисев мгновение, словно прощаясь с бывшим хозяином, оно вдруг резко полетело к Мэнсону и ворвалось в его ноздри хорошей кокаиновой дозой. Чарли прослезился, закашлялся, из носа потек кровавый ручеёк. Мэнсон размазал его рукавом, втянул поглубже воздух и почувствовал необыкновенную лёгкость и бодрость во всём теле.
Чарли подобрал с пола не сильно сгоревший кусочек, кинул себе в рот, пожевал, но мясо оказалось жёстким и невкусным. Выплюнув его, Мэнсон вернулся в комнату, остановился перед трюмо, долго смотрел на отражение и у него стоном вырвалось:
– Блин, что у меня с головой? Что со мной случилось? Как я до этого дошёл?
Подобные прозрения иногда посещали его, но он всегда благополучно справлялся с ними. Сейчас же появилось желание во всём разобраться. Пусть этим займутся специалисты. Говорят, в Нью-Сити пруд пруди психотерапевтов. Так как ближайшим планом была война с Амазией, что всегда успеет, Чарли решил слегка развеяться и посетить мегаполис, а то что-то он совсем протух в этой глуши. Прихватив с собой добротный охотничий нож и дробовик, Мэнсон решил, что в этом доме ловить больше нечего.
Чарли вышел во двор, спустя пять минут он пытался завести старый проржавевший грузовик, обнаруженный в сарае. Наконец, куча металлолома сдалась, выдохнула облачко ядовитого дыма, недовольно заворчала и покатила по раздолбанной дороге вдоль болота. Сырость и комары скоро закончились, лес тоже
стал реже и машина выкатила на асфальт. Чарли интуитивно свернул налево. Управлять одной рукой с непривычки было неудобно, поэтому грузовик слегка петлял, и не проехав и пары километров по автостраде, Мэнсон увидел выглядывающую из кустов полосатую палочку.Чарли остановился, выудил из нагрудного кармана сигарету, стал ждать, когда к нему подойдёт полицейский.
Ждать долго не пришлось и в окне показалось наглое лицо с тоненькой ниточкой усов, в солнцезащитных очках «Кобра».
– Инспектор Смит. Ваши права… Выйдите из машины. Это ваш автомобиль?
Чарли выставил в окно культю, перебинтованную старой тряпкой.
– Начальник, я инвалид. Ну что вы пристали. Я местный, еду за силосом.
– Что-то я тебя здесь раньше не встречал.
– Да я… Дайте лучше подкурить, а то одной рукой неудобно.
Коп нашёл в кармане зажигалку, но когда поднял голову, на него уже смотрело дуло дробовика.
Выстрел превратил его лицо в фарш. Тело отбросило, полицейский всё пытался приложить руки к лицу, но лица уже не было, он не мог даже кричать, только хрипел и булькал кровавыми пузырями. Чарли великодушно оборвал мучения вторым выстрелом.
– Права, права. Я имею право делать всё, что захочу! Я свободный человек, понял ты? – крикнул он к трупу. – В свободной стране! Прощай, друг, не попадайся мне больше.
Глава двенадцатая. Дайджест
Грмнпу поцеловал спящую супругу в щёку, та во сне заворочала хвостом, засопела и перевернулась на другой бок. Всё-таки он любил её, несмотря на всё большее непонимание, разногласия и частые ссоры. Профессор был отходчив, не помнил долго обид и наивно надеялся, что всё когда-нибудь наладится. Вот и сейчас он думал, лёжа рядом с женой, что нужно попробовать поговорить, выяснить раз и навсегда все недоразумения в отношениях. Ведь это так просто – поговорить и понять друг друга. Пока он возился с этими чудными человечками, он понял, как не хватает ему любимой женщины, тихого быта и вечеров у телевизора.
Он погладил жену по щеке.
– Сколько можно говорить, – проворчала она недовольно, – я так не люблю, у тебя когти царапаются. И изо рта воняет. Зачем ты меня разбудил, я так хотела выспаться.
– Дорогая, может ты заметила, что я вернулся.
– Ушёл, вернулся – какая разница. Мне уже сто лет нет дела до того, где ты шляешься со своими алкашами.
– Прошу тебя, не заводись. Я соскучился.
– А я нет! Достал. Раз в неделю можно выспаться? – она встала и пошла к ручью попить.
– Я тут племяннику игрушку принёс. Машинку. Танчик.
– Знаешь что, ты мне зубы не заговаривай племянниками. Мне ты что принёс? Что-нибудь венерическое? Шляется неделю непонятно где, а потом целоваться лезет.
– Слушай, почему ты просто со мной не разведёшься? – закричал Грмнпу.
– Ишь, лёгких путей ищешь? Чтобы мог меня винить потом, да? Не выйдет.
– Ну тебя, – профессор развернулся и ушёл в лес.
Гитлер спал сладким сном. Ему снились полные чемоданы усов и париков. Он стоял на трибуне, а внизу ликовал народ. Все вытягивали в приветствии руку и кричали «Хайль Гитлер», а фюрер стоял и наслаждался любовью народа. Глобус был весь покрыт коричневыми континентами. Моря и океаны усеяны свастиками. Это просто праздник какой-то. Прямо к трибуне принесли поднос с любимыми пирожными из тушёной капусты и кружкой коктейля. Фюрер ел, пил и молчал, с любовью рассматривая преданный народ, настоящих арийцев. И даже Изя Шельменович улыбался ему и показывал конверт с гонораром, мол, не нужно, верну.
Букетики эдельвейсов, ландышей и фиалок падали к его ногам, Посланники из далёких колоний несли корзины с экзотическими фруктами, шампура с разноцветными канарейками и коллекции дивных жуков и бабочек. Известные модельеры катили ряды вешалок с самыми модными нарядами.
И Ева в кружевном белье и розовых чулочках манила к себе, обещая конфетку, но он не мог уйти от своих подданных, ел пирожные и махал рукой ликующей толпе. Фюрер не хотел просыпаться. Он бы жил в этом сне, но зазвонил будильник. Гитлер проснулся, поискал ногами тапочки, не нашёл и побрёл в ванную чистить зубы. Посмотрел в зеркало на носатую, лопоухую физиономию с синим пятном неотмывшегося маркера под носом.
И заплакал.
Фюреры тоже плачут.