Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
– Откуда это у него?
– спросил я вполголоса матроса.
– А он вчера свое барахлишко выменял. В форме же он теперь, шитая рубаха да калоши ему больше ни к чему, вот и променял в деревне на сало. Теперь он как рыбак с прикормом: сидит на бережку - вот и долговязый клюнул... Говорю, партию составляет!
– Брысь!
– вдруг яростно крикнул Малюга, и от него, фыркнув и подняв хвост трубой, отскочила кошка. Видно, нацелилась полакомиться салом, да не вышло.
– Что же ты, угостил бы животную, - сказал матрос, - она к тебе с почтением, а ты - "брысь".
Старик, не удостоив матроса ответом, стал хлебать
– Федорчук, давай по рукам!
Матрос прищурился, пристально посмотрел на меня, но моей мысли, видать, не понял.
– Тоже торговать захотел?
– повел он шутливый разговор.
– Только чего же тебе, голышу, продавать-то с себя? У меня тоже ничего продажного - разве что буква "ять"...
– Да не о том, - сказал я, - а чтобы, не отступаясь, выполнить задуманное!
Матрос подмигнул мне: ясно, мол, - и мы ударили по рукам.
Отошло маленько сердце. Я не стал больше глядеть на Малюгу и на его артель у миски; подсел к Федору Федоровичу. Машинист мне понравился с первого же дня нашей совместной службы. Скупой на слова, нелюдимый, он как-то сразу располагал к себе своей суровой степенностью, и его уважала вся команда.
Федор Федорович редко выходил к общему столу, то есть, правильнее сказать, к ведру: свою порцию он забирал на паровоз. И тут тоже не высидел похлебал, похлебал с нами, а доедать борщ все-таки ушел к себе в будку: опасался оставить свой паровоз даже на полчаса, хотя там у него был помощник, кочегар. Никому не доверял машину.
Обед закончился песнями. В первый раз запели, а как ладно вышло! Запевать взялся Никифор, мой телефонист. И так он чисто, так задушевно запел, что мы все бросили подтягивать, только слушали. А он словно только этого и ждал: пустился петь во весь голос, и что ни песня, то у него выходила краше.
– Эх, гармошку бы!
– вздыхал матрос, слушая и перебирая в такт по колену пальцами.
– Поиграл бы я тебе под твой голос...
Наш солист придержал на секунду дыхание, развел руками и вдруг взял такую ноту, что все посмотрели на потолок.
Послушали мы задушевных украинских песен, а потом сладились и затянули широкую сибирскую:
Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка...
Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
Молодцу плыть недалечко...
Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:
Славный корабль - боевая площадка...
Эй...
Певцы подмигнули и грохнули:
Эй, командир, становись за штурва-ал,
Плыть молодцам недалечко...
* * *
Вскочил я поутру - и первым делом за карандаш и книжку. Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел чертежным шрифтом заголовок: "Урок № 2. Стрельба по невидимой
цели, с картой и компасом". Есть такое дело! Два урока уже. Для почина это совсем неплохо, а вообще-то... Не всякий день приезжает командир бригады!Я решил во что бы то ни стало раздобыть себе учебник по артиллерии. Созвонился с ближайшего пункта связи по телефону с командиром батареи и вечером, после отбоя, взяв винтовку и насовав, как всегда, в карманы патронов, отправился к артиллеристам на хутор. До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а у меня еще карта в руках, дойти было просто.
Решил я поговорить с командиром второй батареи.
Комбатра-2 я немного знал, он бывал у нас в политотделе и брал книжки из библиотеки. А Иван Лаврентьич рассказывал, что комбатр-2 прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.
Вот такого знатока мне и надо!
Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка флакончик из-под духов, налитый керосином, с фитилем, пропущенным наружу сквозь ружейную гильзу.
Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь. Комбатр тотчас обернулся и с минуту разглядывал меня, заслонившись от света ладонью. У него было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец, он закрыл и отложил книжку. "Ленин. Государство и революция", - прочитал я, скосив глаза на переплет.
– Здравствуйте, молодой человек, - сказал комбатр, протягивая мне руку.
– Итак, вы хотите пройти курс артиллерии? Мне говорил об этом начальник политотдела.
– Да, собственно, не знаю уж как и сказать...
– Я несколько смешался от такого прямого вопроса.
– Может быть, не курс, а хотя бы только часть курса... Мне вот наблюдателем приходится работать.
– Артиллерийским наблюдателем?
– Ну да, я делаю пристрелку, веду огонь. Вообще я кое-что уже знаю. Разок и по карте пострелял...
– Это вчера, с комбригом? Слышал, слышал, - закивал командир батареи.
– А что же вы слышали?
– Операция вполне удалась. Вы взорвали в деревне большое количество припасов. Не знаю, насколько господа петлюровцы и галичане обеднели от этого - хозяева у них богатые, американские и английские миллионеры, - но, во всяком случае, их батареи отвечали нам сегодня очень кисло...
– Вот видите. А ведь еще в дождь стреляли... Ну ни черта не видно! Вот так вот - куст, а дальше... Скажу ребятам - ох и обрадуются!
Комбатр посмотрел на меня и рассмеялся:
– В том-то, батенька, и все дело, что был дождь. Будь погода, командир бригады не открыл бы стрельбу по карте. Наблюдать бы он вас послал, с биноклем и телефоном.
– Как так? Почему?
– Почему? Да вы ведь наудачу стреляли, по всей площади деревни нащупывали противника... Сколько же вы снарядов, скажите, выпустили?
Я сказал.
– Сорок пять снарядов!
– подхватил командир.
– А при нормальной стрельбе с наблюдением знаете сколько ушло бы у вас? Пятнадцать, ну двадцать снарядов за глаза довольно, чтобы всю деревню смести! Вы подумайте только гаубичные снаряды... Это же не шутка!
– Он даже покачал головой.
– Короче: вчера у штаба не было выхода. Любыми средствами, а надо было уничтожить эти парки. Но вы никак не должны брать этот случай за правило.